– Может быть, не во время того первого периода домогательств, – нехотя признала Патрисия, – но было много оснований заподозрить, когда все возобновилось. Психолог уставилась на Патрисию, пытаясь скрыть удивление. – Ты говоришь, что домогательства возобновились? – спросила она спокойным нейтральным тоном, на выработку которого у нее ушли годы. – После переезда в пригород? – Да, все началось сначала – и на этот раз я дала родителям, в особенности матери, множество оснований для подозрений. – Хорошо. Мы займемся этим. Но сначала я хочу, чтобы ты рассказала мне, как возобновились домогательства. Они были такими, как раньше? – Хуже, – сказала Патрисия. 13 Сентябрь 1966 года Первое, на что обратила внимание Патрисия в новом районе, – на полное отсутствие в квартале ровесниц. Пруд пруди было мальчишек и хоть отбавляй сверстников и сверстниц Майкла. Даже на Огайо-стрит у нее хоть Паула была. А тут, чтобы просто поиграть с девочками, ей требовалось подружиться с младшими. И некоторое время она пыталась с ними подружиться. Не сознательно, а скорее уступая, поскольку малышек в околотке, казалось, к ней просто тянуло, а их матери под впечатлением от аккуратности Патрисии, ее вежливости и манер – манер ребенка не по годам зрелого и ответственного – с радостью оставляли маленьких дочерей ее попечению на целый день. «Не могу поверить, насколько Патти взрослая», – фраза, ставшая на Брэнтвуд-авеню расхожей. «Она настоящая маленькая леди. Надеюсь, моя Синди – или Нэнси, или Хизер, или Тина – вырастет такой же». Играя с младшими девочками, Патрисия коротала время, но не развлекалась. Они только начинали интересоваться тем, к чему она давно охладела. Поэтому Патрисия не столько с ними играла, сколько о них заботилась. С бесконечным терпением учила их завязывать шнурки, раскрашивать раскраски, правильно произносить трудные слова, петь детские песенки. Иногда выглянувшей на задний двор Мэри Коломбо казалось, что Патрисия – воспитательница детского сада. А за ужином Патрисия могла, как и на Огайо-стрит, сказать: «Я не знаю, что делать с Шерил. Она каждый день забывает алфавит». Тем временем Майкл влился в ватагу мальчишек-дошкольников Брэнтвуда, шумную и неугомонную, жившую словно по принципу «спокойствие и тишина – это смерть». Когда Патрисия собирала во внутреннем дворе маленьких подруг и во двор Коломбо заявлялись мальчишки, громко изображая свои самолеты, самосвалы или пулеметы, Патрисия просто велела девочкам не обращать на них внимания, а сама продолжала заниматься тем, чем занималась. Если мальчики слишком шумели или иначе мешали «уроку», она быстро ставила их на место. В духе лучших учительниц-монахинь, она говорила: «Не смей нам мешать! Немедленно уходи отсюда, или я пойду в дом и позвоню твоей маме!» Ей редко приходилось повторять угрозу дважды. Однажды вечером за обеденным столом Патрисия торжественными тоном, благодаря которому казалась намного старше, заявила родителям: – Думаю, я рождена, чтобы учить. Она действительно так считала. В то первое лето в новом доме Патрисия также помогала матери, или играла с Майклом в игры, если брат хотел остаться дома, или просто находила, чем себя развлечь. Проведя столько времени в мире взрослых на Огайо-стрит, она умела сама придумывать себе занятия. Патрисия всегда была настолько тихой, что никогда не создавала проблем, временами Мэри Коломбо приходилось окликать ее, чтобы понять, дома дочь или нет. В Элк-Гроув-Виллидж Патрисия открыла для себя новое удовольствие: публичную библиотеку. В городе филиал библиотеки располагался на Дамен-авеню, кварталах в двенадцати от дома – слишком далеко, чтобы идти одной, и взрослые никогда не предлагали ее проводить, да она и не просила. Библиотеку эту она видела всего один раз, во время экскурсии с классом начальной школы Тэлкотт, и затхлый запах, тесные книжные стеллажи и бесконечный перечень правил, зачитанный им главной библиотекаршей, ее отпугнули. Тем большее удовольствие она получила от знакомства с библиотекой Элк-Гроув-Виллидж. Библиотека стояла на пересечении Брэнтвуд и бульвара Джона Кеннеди. Ее причудливо раскинувшееся на фоне парковой зелени одноэтажное здание резко отличалось от рядовой городской застройки. Большие окна пропускали много естественного света, проходы между книжными стеллажами были широкими, стандартные пластиковые столы и стулья – радостных цветов, а библиотекари – скорее радушными, чем строгими. В первый раз попав в библиотеку Элк-Гроув, Патрисия провела в ней так много времени, что Мэри Коломбо ее отругала: – Господи, Патти Энн, где ты пропадала? Я едва не вызвала полицию! – Извини. Я была в библиотеке, она за углом, в конце парка. Ты должна это видеть – это такое милое местечко. Я принесла домой заявление на читательский билет… После этого библиотека на некоторое время заняла в жизни Патрисии главное место. Она часами листала, читала книги, иногда, заметив на стеллажах непорядок, правильно расставляла тома. Иногда она ждала открытия библиотеки и проводила в ней весь день, а дома только обедала. Недочитанную книгу она забирала домой на вечер. Чаще всего эту книгу она читала Майклу перед сном. Майкл считал замечательной такую старшую сестру, которая не только приносила все эти книги, но и читала их ему, пока он не засыпал. Вскоре он уже делал ей заказы на книги. «Патти, принеси книгу о лодках», – просил он, или: «Патти, посмотри, есть ли у них какие-нибудь книги о ковбоях». Мэри Коломбо почему-то тревожило, что Патрисия пропадает в библиотеке. Она знала, что Патрисия там, потому что пару раз заглядывала удостовериться, что дочь не прикрывает библиотекой, скажем, свидания в парке с одним из соседских мальчишек. Патрисии было всего одиннадцать, но она была высокой и в ней уже начинала проглядывать будущая женщина: у нее уже были стройные ноги и красивый маленький зад. Еще через пару лет, когда у Патрисии нальются груди, Мэри предвидела проблемы с мальчиками, что при взрывном характере мужа ничего хорошего им не сулило. Однако все подозрения Мэри относительно Патрисии оказались беспочвенны, она трижды заезжала в библиотеку под предлогом спросить дочь, не хочет ли та с ней куда-нибудь поехать, и всякий раз находила ее именно там, где положено, одну и совершенно невинную. Тем не менее Мэри Коломбо не почувствовала облегчения, хотя и должна была. Мэри беспокоило, что Патрисия довольствовалась целыми днями книжного затворничества. Она чувствовала, что Патрисии следует действовать: проявлять больше активности и энергии в жизни, затрачивать усилия на что-то. – Богом клянусь, она сама превратится в книгу, – не раз заявляла Мэри мужу. Патрисии она говорила: – Тебе не надоело все время ходить в эту библиотеку? Патрисия простодушно отвечала: – Мне нравится библиотека. Ничего плохого в своих действиях она не видела. Пара старших мальчиков в квартале принялись дразнить ее книжным червем, но она быстро положила этому конец, обозвав их засранцами – словечком, подслушанным у отца и на детской площадке начальной школы Тэлкотт. Однако Мэри Коломбо не могла отвлечься от мучительных опасений, она просто запилила мужа. Ради ее спокойствия Фрэнк пару раз в неделю стал брать Патрисию с собой на работу. Он поручал ее заботам своей испытанной секретарши Джеральдин Стрейнис, и Патрисия целый день была ее «помощницей». В прежние времена, когда Патрисия была маленькой, еще до рождения Майкла, Фрэнк иногда брал дочь с собой на работу, однако теперь возникла проблема: Майкл регулярно устраивал истерику, почему не может пойти вместе с ними. – Боже мой, эти проблемы, которые порой создает Патти Энн! – восклицала Мэри Коломбо, причем делала она это при дочери. Фрэнк же Коломбо явно никогда не позволял себе указывать жене, что именно она была первопричиной проблемы… Время от времени Фрэнк также брал дочь – Майкл был слишком мал – на игры «Кабс» на «Ригли Филд». В тот год Фрэнк Коломбо оплакивал конец привычного бейсбола. В предыдущем сезоне Национальная и Американская лиги разделились на Восточный и Западный дивизионы и расширились с восьми до двенадцати команд каждая, в результате появились такие новые клубы, как «Атланта», «Хьюстон», «Сан-Диего» и «Монреаль». – Ради всего святого, Монреаль! – сетовал Фрэнк. – Это даже не Америка! Скоро «Кабс» будут у них играть в Мексике или еще где! Тем не менее он оставался преданным болельщиком и неизменно находил доброе слово даже для самого провального игрока, но никогда, никогда не допускал, что в руководстве команды могут быть не идиоты. Мэри бейсбол не любила. Патрисии нравились вылазки с отцом на «Ригли Филд», и хотя порой их сопровождал один или пара коллег Фрэнка, часто они были только вдвоем. Места у них были постоянные, они ели хот-доги, пили кока-колу, и Патрисия внимательно слушала, как Фрэнк давал личную оценку каждому выходящему пробивать игроку. Патрисия знала о том, насколько сильна страсть отца к «Чикаго Кабс», знала, что он никогда не горячился сильнее, чем в разговорах о бейсболе. Примером такой горячности может служить простое упоминание Лео Дюроше, скандального менеджера «Бруклин Доджерс», а потом «Нью-Йорк Джайентс». Фрэнк Коломбо яростно ненавидел Лео Дюроше, однажды Патрисия видела, как он продырявил кулаком гипсокартонную стену, разъярившись на действия Дюроше. Если Фрэнка выводил из себя сосед, автомеханик, политик или другой посторонний, гнев его еще можно было унять, но никто из семьи не осмеливался возражать ему там, где его суждение было непреложно, например, когда он заявлял, что Лео Дюроше не принадлежит роду человеческому. Однако Мэри Коломбо считала, что Патрисия продолжала проводить в «этой проклятой библиотеке» слишком много времени. Точно мать приняла решение о библиотеке так же, как отец о Лео Дюроше. Ее аргументы порой доходили до абсурда. Когда много лет спустя Патрисия в свете трагедии размышляла об отношении матери к ней, она все еще не могла его до конца понять. Мэри просто хотела контролировать дочь, руководить другой женщиной в доме, неумолимо приближающейся к женственности – и к равенству с Мэри? Или Мэри соперничала с единственной другой любимой женщиной в жизни Фрэнка Коломбо? Или проблема была проще – и куда распространеннее, чем принято считать, – родитель становится слишком строгим, потому что ему не нравится «человек», в которого вырос ребенок? По мере того как Мэри все решительней – независимо от мотивов – пыталась контролировать дочь, ее жалобы на библиотеку становились все надуманнее – Патти не хватает свежего воздуха, Патти портит осанку этим сидением, – наконец, в качестве последнего довода Мэри Коломбо заявила, что библиотека – это место, где прячутся выслеживающие маленьких детей сексуальные извращенцы. Она решила сократить пребывание Патрисии в библиотеке и время от времени отправлять ее на выходные в город к тете Джанет. – Гас обещал заехать за ней в пятницу после обеда, – сказала она Фрэнку. Оказывается, у него новый маршрут, поближе к окраине. – Он сказал, что заехать и забрать Патти, чтоб подвезти ее к Джанет, не составит ему никакого труда. Когда Патрисия услышала эту новость, единственное, что ей удалось, – не закричать. * * * – Ты сказала матери, что не хочешь снова ехать в фургоне с дядей Гасом? – спросила сестра Берк, когда Патрисия закончила рассказ. – Так я не говорила, – ответила Патрисия. – Но я ясно дала ей понять, что не хочу навещать тетю Джанет раз в месяц. – Это не совсем одно и то же, – отметила сестра Берк. – Ты вообще сказала матери, что у тебя есть причина, веская причина не ездить в этом фургоне? – Я… нет, думаю, не сказала, – прикусив нижнюю губу, Патрисия уставилась в пустоту. – А как насчет отца? – спросила монахиня. – Ему ты жаловалась? – Не особо. Чуть-чуть. Гас был одним из лучших друзей отца, у меня бы никогда не хватило смелости рассказать ему, что делает Гас. – Почему нет? Ты думала, он тебе не поверит? – Нет, я думаю, он бы мне поверил. Просто мне было слишком стыдно ему рассказать. – Почему тебе было стыдно? В том, что происходило, не было твоей вины. – Я… я боялась, что кто-то – мать – может подумать, что это не так, – у нее задрожал голос. – И, как бы глупо это ни прозвучало, я нарушала данное Гасу обещание. То, что мы делали, было нашим секретом, я не должна была никому рассказывать. Я воспринимала это очень серьезно. – Это естественно, – заверила ее сестра Берк. – Несмотря на то, что этот человек с тобой делал, он тем не менее был для тебя авторитетом. И я полагаю, ты ему доверяла. – О да, – решительно кивнула Патрисия. – Я знаю, что это странно, но были времена, когда он был единственным человеком в жизни, на которого я могла положиться. – И все же ты радовалась избавлению от него, когда переехала из города, – напомнила ей сестра Берк. – Да. Потому что мне не нравилось то, что я делала в этом фургоне. – Поэтому ты противилась возобновлению связи? – Да. Я не хотела начинать все это снова.