Так что это еще не конец, этого не может быть. Когда Джек привел ее домой после ссоры на парковке у кинотеатра, Патрисия вошла в дом, направилась прямиком в свою комнату, не сказав семье ни слова, и захлопнула двери. Остаток выходных Патрисия размышляла, да и всю следующую неделю. После школы она шла прямо домой и не выходила ни под каким видом – на случай, если Джек позвонит и извинится. Каждый раз, когда звонил телефон, она чуть не выпрыгивала из себя, но брать трубку отказывалась, вместо этого срочно приказывала матери и брату, что сказать, если это ей: «Подождите, я посмотрю, дома ли она», – а потом сказать ей, кто звонил. Но звонка Джека так и не последовало. С каждым днем Патрисия становилась все печальнее и мрачнее. Она начала сожалеть о сказанных гневных словах, осуждать себя за резкость. В конце концов, никто не идеален, рассуждала она, и для того, чтобы это понять, ей достаточно посмотреть в зеркало. Если Джек ее действительно любит, его наверняка настолько ранили ее грубые слова, что он не знает, как извиниться, он скорее всего боится к ней подойти. Бедный парень, наконец, убедила она себя, она действительно была с ним слишком строга. К выходным Патрисия почти решила извиниться перед ним – но с оговоркой. Она ему скажет, что сожалеет обо всех гадостях, что она ему наговорила, если он признает, что она их наговорила по его вине. Ему придется признать, что именно он спровоцировал ее вспышку. И, самое главное, ему придется извиниться за то, что он ей солгал. Последнее условие было для Патрисии очень важным. Сама непревзойденная лгунья, она придавала большое значение тому, чтобы Джек осознал масштабы своего поступка, поскольку она ему никогда не лгала. Она этим гордилась. Он был единственным человеком, о котором она могла это сказать. Всем остальным, когда она чувствовала, что это необходимо, она лгала. Вот почему было так больно увидеть его в торговом центре. Ее оскорбило не столько то, что он был с другой девушкой, сколько то, что он солгал Патрисии, чтобы туда пойти. Но она была готова пойти ему навстречу. Она подождет большую часть дня субботы, целую неделю после их ссоры, если к пяти часам Джек ей не позвонит, она возьмет инициативу на себя и позвонит ему. Как вскоре выяснилось, никто из них друг другу больше не позвонил. В два часа дня в субботу Майкл просунул голову в двери комнаты Патрисии и сказал: – Джек разъезжает по кварталу. С ним в машине девушка. Остановившись посреди уборки своей комнаты, Патрисия подозрительно посмотрела на него. – Майкл, ты надо мной шутишь? – строго спросила она. – Если да, то это не смешно. – Я не шучу! – возмущенно заявил Майкл. – Если ты мне не веришь, посмотри сама! Он пошел по коридору, бормоча: – Никто никогда не верит моим словам! Я вообще перестану что-либо рассказывать! Патрисия посмотрела в окно. Она простояла несколько минут, не видя никакого Джека. У нее в сознании начали возникать мысли вроде: «Этот маленький дикарь Майкл, подожди, я ему задам…» Затем появился «Камаро». Отлично, это был Джек. И в машине рядом с ним действительно девушка: Лорен, блондинка, с которой он был в торговом центре. – Видишь, а я тебе что говорил? – сказал Майкл. – Майкл, прости, что тебе не поверила, – ответила Патрисия, сглатывая, чтобы не задрожал голос. – Пожалуйста, прими мои извинения. – Принимаю. – Майкл пожал плечами и пошел на улицу. Джек проезжал мимо еще три раза: один раз туда и дважды обратно. Оба раза он притормаживал и внимательно изучал дом. Патрисия знала, что в окне он ее не увидит, если она не откроет шторы, но он явно не этого добивался. Он хотел удостовериться, что она их видела. Так он говорил ей, что все кончено. Губы Патрисии сжались, и она подумала: «Хорошо. Кончено так кончено. Давай с этим покончим. Я дам тебе то, что ты хочешь». После того, как он пошел на четвертый круг, Патрисия вышла, встала, положив руки на бедра, посреди дороги и принялась ждать. Майкл бросил футбольный мяч другу и подошел к ней. – Что ты делаешь? – Что я делаю? Стою здесь. – Вижу, но зачем ты так стоишь? – Как так, Майкл? – Как будто ты на кого-то злишься. – Потому что я злюсь. Оставь меня в покое! Брат, как обычно, пожал плечами и отвернулся. Патрисия сразу пожалела, что огрызнулась на него. – Майкл, извини, – сказала она, быстро коснувшись его руки. – Когда-нибудь ты станешь старше и поймешь. Несколько мгновений спустя мимо снова проехал «Камаро». Патрисия вперилась в него и не отводила взгляда, следя за ним, когда он ехал к ней и от нее. Когда он проезжал прямо перед ней, она, не мигая, посмотрела на Джека, а он посмотрел на нее. У него на лице была легкая ухмылка, но в ее выражении не было ничего, что могло бы его порадовать. Лицо Патрисии было непроницаемо, как посмертная маска. Она медленно поворачивала голову, ее глаза не отрывались от его лица, но с таким же успехом она могла смотреть прямо сквозь него. «Теперь доволен?» – безмолвно спрашивала она его. Патрисия подождала, пока он свернет за угол и полностью скроется из виду, и зашагала в дом. Она добралась до своей спальни и только там зарыдала. К тому времени, когда Фрэнк Коломбо должен был вернуться домой после игры в гольф, Патрисия была в истерике. Ее рыдания превратились в вопли, она металась по комнате, слезы текли, она оплакивала свою жизнь, которая, как она тогда решила, кончена. Мэри Коломбо нервно ходила по кухне, ожидая мужа. Майкл рассказал ей, что случилось, она сразу же пошла к дочери, чтобы утешить ее, но Патрисия отказалась ее впустить. – Уйди и оставь меня одну! – кричала она, громко рыдая. – Я хочу умереть! Я просто хочу умереть! Вернувшись на кухню, Мэри в отчаянии заламывала руки, желая, чтобы с ситуацией разобрался муж, но и боясь его возвращения домой. – Отец этого не потерпит, – зловеще сказала она Майклу. – Помоги мне закрыть все окна, чтобы соседи не слышали твою сестру. – Некоторые из них уже ее слышали, – сухо сказал Майкл. – Что они сказали? – Ничего. Я сказал им, что она спятила. – Майкл, ради бога! Когда Фрэнк Коломбо вошел в двери и услышал ужасные звуки, доносящиеся откуда-то из своего дома, краска сошла с его лица. – Ради всего святого, что случилось? – Папа, Патти спятила, – сказал Майкл, прежде чем мать успела открыть рот. – Майкл, иди в свою комнату! – приказала Мэри. – Быстро! Когда Майкл крался из кухни, он услышал, как отец спросил: – Что он имеет в виду, говоря, что Патти спятила? – Фрэнки, присядь, – сказала Мэри. – Я все объясню. Через несколько минут Фрэнк Коломбо пошел по коридору в спальню дочери, Мэри в нескольких шагах позади него. Майкл, формально слушаясь матери, был в шаге от порога своей комнаты. Фрэнк громко постучал в двери Патрисии, чтобы она услышала его сквозь стенания. – Патти, милая, это папа, – громко сказал он. – Открой двери, милая. Я хочу с тобой поговорить. Ответа не последовало, слышался лишь непрекращающийся звон осколков разбитого сердца Патрисии. – Давай, милая, – уговаривал ее Фрэнк, – открой и позволь папе поговорить со своей маленькой девочкой. Папа просто хочет помочь своей Патти. – Оставь меня в покое! – крикнула Патрисия. – Фрэнк, попытки быть с ней милым ни к чему не приведут, – сказала Мэри. – Патти, – теперь Фрэнк Коломбо говорил настойчивее и требовательнее. – Я не шучу. Открой! И снова никакого ответа. Фрэнк стукнул кулаком в дверь. – Патти Энн! Открой эти проклятые двери! Прямо сейчас! Если ты этого не сделаешь, клянусь Богом, я выбью их! Шли напряженные секунды. Патрисия дверь не открывала. – Я тебя предупреждаю! – угрожал ей отец. – Если мне придется выбить эти двери, менять их я не буду! Патти, у тебя не будет дверей в комнату! Потенциальная опасность для такой перспективы пересилила терзающую ее ужасную боль, и прежде чем Фрэнк Коломбо снова заговорил, раздался резкий щелчок открываемого Патрисией замка. И Мэри, и Майкл двинулись к нему, но Фрэнк поднял ладонь, останавливая их. – Просто стойте на месте. Я разберусь. Фрэнк нашел совершенно несчастную Патрисию. Глаза и нос у нее покраснели и опухли, из носа текло, щеки были залиты слезами. Ее волосы были ужасны, казалось, будто одной рукой она их истерически рвала, а палец другой сунула в электрическую розетку. Вид у нее был совершенно разбитый. – Патти, милая, – сказал Фрэнк, снова обращаясь к ней успокаивающим голосом, – ну же… Все не может быть так плохо.