– Пат, прежде чем продолжить, – сказал Ландерс, – ты хочешь позвонить по телефону? – Вы имеете в виду адвокату? – спросила она. – Да. Патти покачала головой. – Нет, гребаный адвокат мне не нужен. Ландерс с ней еще немного поговорил, затем вывел ее из камеры и вместе с Лорой Комар отвел в заднюю комнату отделения полиции. – Посидите здесь с Лорой, – сказал ей полицейский, – пока я найду стенографистку, чтобы записать ваши показания. Если вам все же нужно, можете позвонить прямо сейчас. Патти села за стол и сняла трубку. Она плохо соображала, что ей нужно. Ей пришлось звонить в справочную службу, чтобы узнать чикагский номер крестной, Джанет Морган. В стравочной его не было. Она попробовала снова, на этот раз спросила номер Билла Моргана, и ей его дали. Присутствующая Лора Комар услышала, как она сказала: – Привет, тетя Джанет… В этот момент вернулся Ландерс. Лора и Ландерс слышали, как Патти сказала: – Они арестовали меня за убийство мамы, папы и Майкла. После паузы она сказала: – Нет, гребаный адвокат мне не нужен, все они пустозвоны. Я собираюсь написать им заявление. Они взяли Фрэнка, и выпустят они его, только если я подпишу заявление. Я знаю, что делаю. Возникает вопрос, как Патрисия пришла к выводу, что, если она подпишет официальное заявление, Делуку освободят. Логичнее всего предположить, что об этом ей сказал Джон Ландерс, именно он последним разговаривал с ней наедине, прежде чем она согласилась подписать заявление, кроме того, его она знала дольше всех и с ним, очевидно, чувствовала себя комфортнее, чем с другими полицейскими. Явно не слишком четко соображавшая девятнадцатилетняя Патрисия к тому времени находилась под стражей без адвоката около девяти или десяти часов. Если Ландерс действительно именно так подталкивал ее сделать подобное заявление, это было не совсем честно. Когда Патти поговорила с Джанет Морган, заместитель начальника Конке приказал Лоре Комар отвести ее обратно в камеру для несовершеннолетних. Через некоторое время он зашел туда с гражданским, которого Лора не знала. Но знала Патрисия – это был Лэнни Митчелл. – Вы узнаете этого человека? – спросил Конке у Лэнни. – Да. – Кто это? – Патти Коломбо, – ответил Лэнни Митчелл. Потом Лэнни взглянул на Патрисию и провел ребром ладони по шее. Возможно, он говорил ей, что игра с убийствами, в которую они играли, окончена. Но вот только свой жест он сопроводил улыбкой. Скорее, Лэнни в своей неподражаемой манере давал ей понять, что ей «крышка». * * * Пока Патти держали в камере для несовершеннолетних, Фрэнка Делуку, которого отдельно доставили в полицейское управление Элк-Гроув, поместили в допросную номер 1, и допрашивали его Рэй Роуз и Фрэнк Браун. После того как Делуке сообщили о его конституционных правах, его спросили, знает ли он что-нибудь об убийствах Коломбо. Он ответил, что не знает, кто убийцы. Убийцы — во множественном числе. Далее Делука сказал, что не думал, что Патти Коломбо совершила убийства, потому что он и Патти были вместе в торговом центре до девяти часов вечера, когда произошло преступление, а затем провели вместе в своей квартире всю последующую ночь. (Интересно отметить, что Делука не утверждал решительно и с негодованием, что он знал, что Патти не совершала преступления, но просто «не думал», что их совершила она.) По словам Делуки, последний раз они с Патти разговаривали с Фрэнком Коломбо по телефону, тот звонил им вечером в понедельник, 3 мая, и во вторник, 4 мая. Делука заявил, что находится сейчас в процессе развода с нынешней женой, матерью его пятерых детей, чтобы в июне он и Патти смогли пожениться. Во время допроса Делука при любой возможности называл Мэри и Фрэнка Коломбо «мамой и папой». Он сказал, что «мама и папа» его в конце концов «приняли» и между «мамой и папой» и ним с Патти стали развиваться «хорошие отношения». На вопрос о найденных в квартире фотографиях он ответил, что «большую часть» снимков сделал он, и они с Патриш отправили фотографии и рекламу в журнал для свингеров, чтобы обмениваться сексуальными партнерами с другими парами. Как и сама Патти, Делука казался удивительно равнодушным к недавней трагедии, постигшей семью Коломбо. На словах он говорил о горе, но с таким же успехом мог говорить о погоде. Около 21:30 в субботу вечером, после четырнадцати часов нахождения Патти Коломбо под стражей, Рэй Роуз был готов отвезти ее в женский центр временного содержания в Чикаго и официально предъявить ей обвинение в убийстве и предварительном сговоре с целью совершения убийства. Заместитель начальника Конке решил их сопровождать, и теперь очень усталой Лоре Комар предстояло еще исполнить последнюю обязанность своего долгого «выходного дня». Перед отъездом Патти спросила, сможет ли она перед тем, как попасть в тюрьму, увидеться с Фрэнком Делукой. Кто-то сказал: «Хорошо, а почему бы и нет», и Делуку привели в камеру для несовершеннолетних. Ему и Патти дали сигареты и оставили тет-а-тет на пятнадцать минут. Лора Комар слышала и видела рыдания Патти во время краткого свидания. Никто в департаменте полиции Элк-Гроув не знал, что произошло между любовниками за несколько минут наедине, и Патрисия Коломбо не говорила об этом пятнадцать лет. Но именно в этот момент их отношений Фрэнк Делука снова стал хозяином положения. Вначале, когда Патти было пятнадцать, а Фрэнку – тридцать четыре, он был ее учителем, советником, наставником, хозяином. Постепенно их роман выдыхался, их половая жизнь становилась все причудливее, их вызывающий союз начал влиять на семьи обоих, а стресс, тревога, насилие и страх пронизали каждый час их совместной жизни, и потребление ими алкоголя и наркотиков неуклонно возрастало. И Патрисия взяла на себя все, а Делука устранился. Последние несколько недель до убийств Делука все глубже погружался в виски, таблетки и гротескные и эксцентричные сексуальные фантазии и все больше времени проводил в их маленькой квартирке с укрепленными дверями. Патти, девятнадцатилетней, но обычно ощущающей себя старше Фрэнка, приходилось заботиться об их повседневных нуждах, контактировать с миром за них обоих, решать их общие проблемы. Фрэнк ходил на работу, точно зомби, преследуемый и затравленный, а Патти держалась на адреналине, усиливающейся панике и абсурдной, нелепой вере в то, что для нее и «единственного человека, который у нее остался» все обязательно будет по-прежнему радостно. Ей не приходило в голову, что нити всей ее жизни сплелись в ткань лжи… Она стала таким же социопатом, как и мужчина, который ее учил. Теперь, когда она находилась под стражей в полиции, он снова стал «сильным». – Ты должна уберечь меня от этого, Патриш, – уговаривал Делука свою измученную молодую любовницу. – Пока я непричастен, они не смогут привлечь за это дело тебя. Я – твое алиби, ясно? Ты была со мной всю ночь, ясно? В чем бы тебя ни обвиняли, я засвидетельствую, что ты не могла этого сделать. Ты меня не впутываешь, и мы – оба – на свободе, Патриш. Будем только ты и я. Мы возьмем яхту, уйдем в море и больше никогда не вернемся… Патти плакала, слушала и снова плакала. В тот момент было так легко вернуться в те времена, когда все, что говорил Фрэнк, было благой вестью, все, что делал Фрэнк, было безупречным и все, чего хотел Фрэнк, не подвергалось сомнению. Патти знала, что через пару часов ей предъявят обвинения в убийстве отца, матери и брата и посадят в тюрьму. Она не ожидала, что когда-нибудь снова выйдет на свободу – да тогда она этого и не хотела. Так зачем за это бороться? – Хорошо, Фрэнк, – сказала она ему со слезами на глазах. – Как скажешь, Фрэнк. Это было так просто. 21 Октябрь 1971 года и апрель 1989 года Измена Джека Формаски и пощечина отца ввергли Патрисию в неумолимо пожиравшую ее летаргию. Она стала вялой, ничем не интересовалась, почти постоянно ощущала физическую усталость и слабость, не хотела и не могла есть. Она избегала любой деятельности, кроме самой необходимой, – школы, например, но в классе сидела, точно в ступоре, не делая ничего, а просто убивая время до возвращения домой в уединение своей спальни. И чем апатичнее она становилась, тем меньше чувствовала угрозы – любые. Как будто пребывала в коконе. Ее новое состояние отвергли все, кроме Майкла. Он был первым, кто после отцовской пощечины ей посочувствовал. Мать инстинктивно подбежала к ней, лежащей на полу, попыталась помочь ей встать, но Патрисия сжалась и, тряся головой, умоляла: – Оставь меня в покое, пожалуйста, просто оставь меня в покое… Отец уже вышел из комнаты, мать тоже ушла, Майкла она выгнала. Но Майкл вернулся через пару минут, закрыл двери и сел рядом с сестрой на кровать. – Он не должен был тебя бить, – сказал он сурово. – Все в порядке, Майкл, – всхлипнула Патрисия. – У тебя на лице отпечаток ладони, – внимательно глядя на нее, заметил он. Патрисия увидела, как у него на глазах наворачиваются слезы. – Это пройдет, Майкл. Она обняла его и прижала к себе. – В любом случае это не больно, – солгала она. – Бьюсь об заклад, больно, – возразил он и сам принялся всхлипывать. – Ты просто так говоришь. Майкл сжал кулак. – Хотел бы я его ударить и посмотреть, как это понравится ему. – Не говори так, – резко оборвала его Патрисия. Так они сидели вместе несколько минут, пока Патрисия наконец не погладила Майкла по голове и не сказала: – Тебе лучше сейчас пойти к себе. Мальчик встал и угрюмо поплелся к дверям. Перед тем как выйти из комнаты, он оглянулся и сказал: – Я больше никогда не буду брать с тебя плату за сохранение секретов. С этого момента я буду хранить их бесплатно. Для Майкла это было окончательным выражением привязанности. Если бы у Патрисии так сильно не болело лицо, она бы улыбнулась. Фрэнк Коломбо сделал неловкую попытку извиниться, но почти так же, как сама Патрисия намеревалась извиняться перед Джеком: Патрисия сожалела об ужасных словах, что наговорила, но в том, что ей пришлось их произнести, повинен Джек.