Так же точно ощущал себя и Фрэнк Коломбо. – Послушай, Патти Энн, – сказал он на следующий день, – я знаю, что мне не следовало тебя бить, но ты должна признать, что на самом деле ты меня до этого довела, понимаешь? Я имею в виду, я все время говорил тебе: «Перестань нести эту чушь о желании умереть». Ты расстраивала мать и брата. Ты расстраивала меня. И ты не хотела меня слушать, понимаешь? – Да, я понимаю, – спокойно ответила Патрисия. – Если бы ты просто послушалась меня и сделала то, что я тебе говорил, я бы тебя не ударил. Ты понимаешь, о чем я? – Да, я понимаю, – уважительно ответила она. Пока отец говорил, она не сводила с него глаз, но он на нее не смотрел, только изредка бросал мимолетный взгляд. В основном его зрачки метались то туда, то сюда, куда угодно, только не на уродливый пурпурного цвета синяк над ее скулой. – И ты должна признать, – продолжал отец, – что это произошло впервые, верно? Я имею в виду, что, по правде говоря, раньше я никогда не бил тебя, верно? Знаешь, кроме шлепков по попе, когда ты была маленькой. Верно? – Верно, – согласилась она, максимально равнодушным, но не дерзким тоном. – Ладно, хорошо, – сказал ее отец, – давай забудем все это и не позволим этому повториться. Поверь, очень скоро у тебя появится новый парень, и ты никогда не вспомнишь о существовании этого польского отребья. Хорошо? – Хорошо. Он похлопал ее по руке и вышел из комнаты. Патрисия услышала, как в гостиной он сказал матери: – Пусть, пока не пройдет синяк, посидит дома. Я не хочу, чтобы она ходила в школу в таком виде. Ты же знаешь, что школьный охранник потребует объяснений. Неделю Патрисия не ходила в школу под предлогом, что заболела гриппом. Очевидно, Фрэнк и Мэри Коломбо днем и ночью обсуждали проблему Патрисии. – Она как зомби, – жаловалась Мэри друзьям и подругам. Фрэнк не раз пытался с ней заговорить. Она очень вежливо его выслушивала, очень вежливо ему отвечала, а затем снова замыкалась, как будто не слышала ни слова. Фрэнк решил, что дочь ненавидит его за пощечину. Мэри Коломбо эту мысль отвергла. Фрэнк дал ей пощечину в первый – и, она не сомневалась, что, как бы он себя ни винил, – в последний раз. К тому же у Мэри имелось собственное мнение: Патрисия ненавидела ее. «Я никогда не могла с ней поговорить», – повторяла она подругам. В конце концов оба родителя пошли по легкому пути, прибегнув к старому объяснению, которое полностью снимало с них ответственность или необходимость действовать: они решили, что у Патрисии переходный возраст. Они были уверены, что со временем она это перерастет. Все, что им на самом деле необходимо, это игнорировать ее депрессию и ждать. Это оказалось худшим решением в их жизни. – Итак, – сказала сестра Берк обо всем этом инциденте, – ты потеряла Джека, сблизилась с Майклом, а как после этого ты относилась к отцу? – Я его не ненавидела, если вы об этом, – сказала Патрисия. – Я даже на него не злилась. На него за то, что он меня ударил, злился Майкл. Она покачала головой. – Честно говоря, я не могу вспомнить, чтобы у меня к кому-нибудь были какие-то чувства. Все, что я помню, это то, что моя жизнь внезапно превратилась в замедленную съемку. С первой болью я уже справилась, и у меня больше не было мыслей о самоубийстве, отчаяние прошло. Но, закрывая глаза ночью, я думала, что мне незачем их больше открывать. Патрисия умехнулась: – Мне просто было все равно. В пятнадцать лет я считала, что моя жизнь кончена. – Это не такая уж редкость, как ты думаешь, – прокомментировала сестра Берк. – Подростковый возраст – тяжелое время. Монахиня какое-то время молча барабанила пальцами по столу. – Триш, я думаю, мы почти подошли к тому моменту, когда в твою жизнь вошел второй обвиняемый, Фрэнк Делука. Тебе ведь не было шестнадцати, когда ты его встретила? – Не совсем, – ответила Патрисия. Она запрокинула голову и посмотрела в потолок. – Мы встретились 26 мая 1972 года. Люди, которые очень сильно влюбляются, такие вещи помнят. Это было чуть меньше, чем месяц, до моего шестнадцатилетия, и чуть больше, чем за месяц до тридцать четвертого дня рождения Фрэнка. Она снова посмотрела на сестру Берк и криво улыбнулась. – Конечно, он думал, что я старше, а я думала, что он моложе. – Я могу себе представить. Однако я совсем не о твоем возрасте. За тринадцать с лишним лет, которые ты провела в тюрьме, ты отказалась от любых прямых комментариев о своей виновности или невиновности, хотя через адвоката взяла на себя ответственность за гибель своей семьи. С другой стороны, Делука вообще неизменно отрицал участие в преступлении. Я должна знать, повлияет ли его постоянное утверждение о своей невиновности на твою способность открыть мне эту важную часть твоей жизни. Что ты думаешь? – Я… не знаю, – нерешительно ответила Патрисия. – Я не совсем уверена, что понимаю вопрос. – Мне интересно, чувствуешь ли ты себя обязанной поддерживать позицию Делуки, как-то его защищать? – Я вообще ничего не чувствую к Фрэнку, – сказала Патрисия, – давно уже ничего не чувствую. Она слегка наклонила голову. – Сестра Берк, мы с вами разговариваем полтора года, и вы никогда не упоминали мою виновнось или невиновность. Почему? – В этом не было необходимости, Триш. В первый раз, когда я приехала сюда, чтобы с тобой встретиться, помнишь, ты сказала мне, что хочешь понять, как ты попала в ситуацию, когда тебе стала необходима реабилитация. Необходима реабилитация. Ты добровольно начала процесс самоанализа, ты хотела узнать, какие внутренние недостатки и слабости привели тебя в тюрьму, так? Если я не права, пожалуйста, поправь меня. Патрисия ее не поправила. Сестра Берк объяснила Патрисии, что будет, когда они начнут обсуждать Делуку и убийства. – Это должен быть очень осторожный процесс, – подчеркнула она. – В течение многих лет я сравнивала этот тип анализа с очисткой виноградины. Нам нужно очень медленно срезать тончайшие полоски виноградной кожуры и снимать только одну тонкую полоску зараз. И прежде чем снимать другую полоску, предыдущую нам необходимо вернуть на место. Если очистить всю виноградину сразу, ягода развалится. Триш, эта виноградина – твое сознание и подсознание, мы должны быть осторожны, чтобы сохранить и защитить его, пока мы его исследуем. Сестра Берк сделала паузу, а потом еще раз подчеркнула: – Вот почему, если у тебя есть какие-либо сомнения относительно обсуждения Делуки, тогда лучше вообще не пытаться. – Сестра, у меня в голове нет никаких запретов относительно того, что я знаю, – немного странно ответила ей Патрисия. Того, что я знаю. Неужели это сработал подсознательный защитный механизм? Может, да, а может, и нет. На данном этапе сестра Берк точно сказать не могла. Узнать это можно, только продолжая работу и наблюдая. Скорее всего, она почувствовала: рискованно, но в данном случае необходимо. – Итак, тебе скоро должно было исполниться шестнадцать, когда ты встретила Фрэнка Делуку… 22 Ноябрь 1971 года – апрель 1972 года Однажды в субботу, пару месяцев спустя после расставания Патрисии и Джека, Фрэнк Коломбо в одиночку пошел по магазинам. Вернулся он с большим ящиком на заднем сиденье машины. Он объявил, что это новое семейное хобби. Это была одна из новых раций гражданского диапазона, к которым многие, в особенности в пригороде, с недавних пор проявляли пристальный интерес. Фрэнк Коломбо много думал о совместном занятии для всей семьи. Прямо в Элк-Гроув был клуб радиолюбителей, в который могли вступить все желающие. Он назывался «Клуб 7», потому что все его участники выходили в эфир на седьмом канале гражданского диапазона. Фрэнк надеялся, что новое семейное увлечение выведет дочь из летаргии и вернет спокойствие в дом. Но Патрисию оно совершенно не заинтересовало. Она дала понять, что примет участие в этом только в случае необходимости. Отец не стал ее заставлять. Майкл, конечно, был преисполнен энтузиазма, у Мэри тоже имелись свои резоны подключиться к новому семейному хобби – возможно, из-за отказа Патрисии, а возможно, из-за увлеченности и ради стараний Фрэнка. В конце концов в радиолюбительском клубе Фрэнк и Майкл стали настоящими активистами. Фрэнк выбрал себе позывной «Бешеный итальяшка». – Меня так часто называют, – часто хвастался он. Майкл стал «Синим мулом» и не объяснил почему. Мэри, не столько выходившая в эфир, сколько слушавшая, была «Лунным лучом», позывной она позаимствовала из любимой старой песни. У Патрисии позывного не было, потому что она никогда не участвовала в трансляциях. Чем больше родители и брат увлекались радиолюбительством, тем больше отдалялась от них Патрисия. Она никого, кроме себя, не пыталась винить в этом. Ее меланхолические раздумья привели ее к пониманию, что она слишком остро отреагировала на разрыв с Джеком Формаски, иррационально и истерично. Именно из-за этого отец ее и ударил – впервые в жизни. Поначалу отчуждению не поддавался Майкл, заключивший с сестрой союз в тот момент, когда она получила пощечину. Но Майклу было всего девять лет, еще ребенок, и он был по-щенячьи предан семье. Повторись в отношении сестры физическое насилие, он бы снова с ней солидаризировался. Но оно не повторилось, сам акт насилия постепенно редуцировался в его сознании до чего-то равного по значению, скажем, тому, что было вечером на десерт. И насколько Патрисия отдалялась от родителей, настолько маленький Майкл отдалялся от Патрисии. В конце концов она оказалась в изоляции в собственном доме. Именно в этот момент она захотела найти для себя новую среду. В школе была программа профессионального обучения под названием «Доступ к работе», дающая ученикам возможность работать неполный день после школы. С компанией подруг Патрисия больше не общалась, поскольку у всех, кроме нее, были постоянные парни, ей надоело каждый день возвращаться после школы сразу домой из-за напряженных отношений с матерью, и она решила, что ей лучше пойти на работу. Консультант программы был счастлив заполучить кого-то вроде Патрисии. Симпатичная, уравновешенная, умеющая хорошо говорить, красиво одетая, с хорошим средним баллом, она легко могла получить работу, требующую общения с людьми, такую как секретарь в приемной, или в регистратуре больницы, или помощницы регистратора в одном из бесчисленных отелей и мотелей вокруг постоянно расширяющегося аэропорта. Но это была середина семестра, и все хорошие рабочие места были уже разобраны. – Практически единственное, что у меня сейчас есть, – сказал ей консультант, – это работа буфетчицы в маленькой закусочной. – Где это? – спросила Патрисия. – В «Коркиз». Это в торговом центре «Гроув». – Да, рядом с «Уолгрин», – сказала Патрисия. – Я там бывала. – На самом деле для кого-то вроде тебя работа не такая уж и завидная, – отметил консультант. – Просто готовить сэндвичи, обслуживать клиентов…