– Я и сейчас учитель, просто в данный момент не преподаю. Я взяла отпуск по уходу за ребенком. – О, первый? – Второй. У меня мальчик и девочка, как и у вас. – Что ж, послушайте, – ловко нашла общий язык Мэри, – как мать матери, разве вы не можете помочь нам уладить это дело? – Да, могу. И я помогу, – сказала Хелен Макин. – Если вы с мужем согласитесь оказать этой девушке помощь профессионалов… – Я вижу, что зря трачу время, – сказала Мэри Коломбо. И повесила трубку. С тем же предложением Фрэнк Коломбо позвонил и Норме Рингель: открытый чек за отзыв заявления на Патрисию. Норма понимала, но помочь не могла. В случае Нормы Патрисия подделывала не именные чеки, как у Хелен, а использовала кредитные карты. – Мне очень жаль, мистер Коломбо, – сказала она, – но это не в моей власти. Заявление на Патти подала не я, а банки, выпустившие кредитные карты. – Я не понимаю, – сказал Фрэнк Коломбо. – Я лишь подписала письменный отказ от предъявления обвинений. После этого дело берут на себя компании – эмитенты кредитных карт. Мне сказали, что мне даже в суд обращаться не нужно. – Предположим, вы скажете, что ошиблись? – предложил отец Патрисии. – Мне очень жаль, мистер Коломбо, но я не могу этого сделать, – сказала Норма. – Во-первых, у меня в таком случае наверняка возникли бы неприятности, а кроме того, это было бы неправильно. Я бы хотела помочь Патти, но я не могу лгать. Фрэнк Коломбо явно огорчился провалом своих попыток «спасти» Патти. Мэри пыталась его утешить, уверяя, что он – и она – как родители сделали все, что могли. Но подруге Мэри сказала, что на сей раз Патти придется принять горькую пилюлю. И еще она часто напоминала мужу, что их дочь «почти взрослая», ей скоро восемнадцать. На что Фрэнк с философской грустью сказал жене и друзьям: – Восемнадцать не делают человека взрослым. Тут Мэри спорить не могла. Патти считала взрослостью броскую одежду – белые ботфорты и черные юбки, дешевую жуткую бижутерию, толстый слой макияжа, – мать от одной ее пурпурной туши выворачивало. Да и от всего остального: от того, как она ходила, как стояла. Однако отец ничего этого не замечал. Фрэнк старался делать покупки в «Уолгрин» в ее смену, зная, какой спектакль дочерней любви она разыграет перед покупателями и перед коллегами, вряд ли не понимая, что внимание на него Патти обращает только на людях. Воспоминания о вечерах, проведенных у батареи отопления с его маленькой девочкой и карточками, наверняка были для него мучительны. Мэри рассказывала друзьям, что Фрэнку очень больно, и считала своим долгом исправить положение. Мэри видела дочь именно такой, какой она в то время и была: лицемеркой. Да, она была лицемеркой, а ее манера одеваться была насмешкой. В глубине души Мэри наверняка сознавала, что тоже виновата в том, какой стала дочь… Друзья, которым Мэри рассказывала о своих проблемах с Патрисией, чувствовали, что Мэри испытывала мучительное чувство если не вины, то, по крайней мере, не до конца выполненного долга. В жизни Патти все, в том числе и Мэри, слишком увлеченно ее баловали, вместо того чтобы чему-то научить. Потом Мэри перестала ее баловать и принялась ворчать. Но, как и прежде, не было никакой передачи жизненных ориентиров, никакого воспитания зрелости, никаких уроков взросления. Никакой закалки характера, следовательно, никакой глубины, – дочь была поверхностной, и она, мать, сама помогла ей стать такой. Мэри проблемы с Патрисией расстраивали и огорчали не меньше, чем Фрэнка. Только по-иному. Насущную для всех дилемму в конце концов разрешил великий женский заступник Фрэнк Делука. Патрисия подошла к торговому центру «Гроув», и, как они договорились по телефону, Делука за ней заехал. Это была их первая с момента ее ареста встреча. – У меня есть фантастическая идея! – с энтузиазмом сказал ей Фрэнк. Идея заключалась в том, чтобы Патрисия переехала к нему. Не к нему одному – а к нему с Мэрилин и пятью маленькими Делуками. Фрэнк хотел, чтобы она стала частью его семьи. Патрисия не могла в это поверить. Даже с учетом особенностей Фрэнка план был возмутительным. Но Делука уже начал действовать. Он сказал Мэрилин, что неприятности Патриш с законом проистекают из проблем с «материалистическими» родителями, которые устанавливали высокие стандарты, а затем ожидали, что она должна жить в соответствии с ними. Делука сказал жене, что Патрисии почти восемнадцать, и она все равно собирается уйти из дома и жить одна, и он чувствует за нее ответственность, поскольку именно он привел ее в «Уолгрин», и что было бы хорошо, если бы они с Мэрилин пригласили Патриш к себе, пока та не оправится и все неприятности не останутся позади. Места явно хватит, спален пять, главная – Фрэнка и Мэрилин, спальня двух старших девочек, спальня двух самых маленьких, спальня Фрэнка-младшего, и спальня для Патриш. – Это было бы идеально, – сказал Патрисии Фрэнк. Это означило бы, что они все время могли быть вместе. Вместе – не обязательно одни. Как обычно. Патрисия сильно сомневалась. Вся схема кражи кредитных карт и подделок чеков возникла как стратегия избавления от Фрэнка Делуки и от всех остальных в ее жизни. Конечно, почти сразу после ареста она осознала, насколько план абсурден. Из преданной любовником, преисполненной мрачной решимости женщины, каковой она себя возомнила, она обратилась в сбитого с толку подростка, коим была на самом деле. Она никогда раньше не воровала и больше никогда воровать не собиралась. Будь она на самом деле воровкой, в особенности воровкой, желавшей, чтобы ее не поймали, она могла незаметно обворовывать «Уолгрин». Однако ее мотивом, как верно полагала Хелен Макин, скорее всего, было отчаяние. Теперь мужчина, который и довел ее до этого отчаяния, просил ее переехать к нему и его семье. – Фрэнк, я не знаю, – уклонялась Патрисия. – Вряд ли мне будет удобно с твоей женой и детьми. То есть, я имею в виду, в твоем собственном доме, где живет твоя семья, я думаю, я не смогу с тобой, ты понимаешь, хоть что-нибудь. Делука включил всепонимающего. Он заверил ее, что понимает, насколько деликатной ситуация может показаться на первый взгляд. Но он уже поговорил обо всем с Мэрилин, даже пообещал ей, в случае согласия, что начнет проводить больше вечеров дома с ней и детьми. В конце концов Мэрилин согласилась, но только при условии, что в доме между ним и Патрисией не будет никаких глупостей. Никакого секса. Годы спустя Патрисия вспоминала, как тогда до нее впервые дошло, что Мэрилин Делука знала о ее романе с Фрэнком. По ее словам, эта мысль была настолько унизительна, что ей стало дурно. Патрисия понимала, что ее роман с Делукой не такой большой секрет, как ей иногда хотелось думать. О нем наверняка как минимум подозревала половина сотрудников магазина, и, разумеется, знал Андре, и почти наверняка знала Джой Хейсек. Но мысль о том, что могла знать жена Фрэнка, никогда ей в голову не приходила. Она не могла не спросить об этом. – Мэрилин знает, что у нас роман? – Она подозревает, – признал Делука. – А о Джой Хейсек она знала? – Я думаю. – Так ты думаешь? Разве ты не уверен? – Патриш, – снова терпеливо объяснял он, – ты еще такое дитя, ты не понимаешь, как все бывает. Муж никогда не знает, насколько хорошо жена осведомлена о его делах. Если только она ему не говорит. Мэрилин не из тех, кто будет говорить. Посмотри на все с ее точки зрения, хорошо? У нее хороший дом, пятеро детей и муж, который приносит деньги. Ради этого женщина со многим готова мириться. После паузы он пожал плечами. – Я не уверен, что она знает, но мне все равно. Оглядываясь назад, Патрисия вспоминала, что не отдавала себе отчет в том, какая именно причина заставила ее переехать к Фрэнку Делуке и его семье. Причин было несколько, но тогда ни одна из них не казалась весомее остальных. Скорее, сработал кумулятивный эффект, как, например, при надевании одной одежки за другой, пока наконец не станет достаточно тепло. Теперь она хотела уйти из дома преимущественно не из-за отца, а из-за матери. В деле с уголовными обвинениями Фрэнк Коломбо был краеугольным камнем ее поддержки. Все мысли о неких его зловещих вольностях, прежде приходившие ей в голову, провалились в какую-то темную щель сознания, впихнутые туда естественным фактом, что она, образно говоря, прибежала к нему буквально через несколько минут после того, как на ее запястьях защелкнулись наручники. Малышка Патти Энн поранила коленочку и позвала папочку, а Фрэнк Коломбо, как обычно, тотчас устремился ей на помощь. Свою маленькую девочку он не даст в обиду никому – даже закону. В тюрьме Патрисия бросилась к нему в объятия, как испуганная малышка. Весь ее страх испарился, или, по крайней мере, ушел в подсознание. С матерью у нее не то чтобы возникли проблемы. В первые дни после ареста и последующего освобождения мать поддерживала ее, однако постепенно, по непонятной Патрисии в ту пору причине, внезапно оказалась между отцом и дочерью – но явно для его, а не для ее защиты. При муже Мэри ему не возражала, а в его отсутствие делалась совершенно другим человеком. Стоило Мэри остаться наедине с Патрисией на пять минут, она набрасывалась на дочь. – Патти Энн, если ты продолжишь в том же духе, ты убьешь своего отца, – таково было типичное обвинение. – Мама, все кончено, – оправдывалась Патрисия. – Это никогда не повторится, обещаю. Однако временами казалось, что у Мэри на уме не только украденные Патрисией кредитные карты. Она туманно упомянула подругу подруги, знавшую кого-то в «Уолгрин», а затем заметила, что такого легковозбудимого человека, как Фрэнк Коломбо, мог распалить даже слух. Другими словами, намекала на сплетни. Возможно, даже предупреждала о том, что может произойти, если эти разговоры дойдут до неуравновешенного отца семейства. Патрисия со страхом представила грозящие ей неприятности, узнай отец, что Фрэнк Делука, почти его ровесник, женатый пятикратный папаша, состоял в интимной связи с его юной принцессой. В это время Фрэнк Делука придумал еще кое-что. – Знаешь, чем бы я хотел, ты занималась? – сказал он однажды. – Я бы хотел, чтобы ты стала моделью. Как те девушки «Фредерикс Оф Голливуд», рекламирующие нижнее белье для фирменных каталогов. Держу пари, с твоей внешностью ты легко сможешь стать моделью. Патрисия клюнула. Фрэнк объяснил, как он все это видит. Первым делом они напечатают несколько визитных карточек с обеими фамилиями: ее как модели, его как ее менеджера. Затем они сделают много ее снимков – обнаженной, в нижнем белье – и отправят вместе с визитной карточкой во «Фредерикс» и в другие места, где требуются модели. Затем им останется только сидеть и ждать, пока зазвонит телефон. Делука не сомневался, что они в кратчайшие сроки смогут открыть собственное модельное агентство. – А если ты согласишься жить в моем доме, – подчеркнул он, – мы могли бы вечерами быть вместе, чтобы все спланировать, проработать детали и все такое, это было бы идеально. Патрисия не просто клюнула, она пришла в восторг. * * * Ей не понравилось предложенное Делукой распределение спален. Она призналась Фрэнку, что ее беспокоит, что он и дальше будет делить супружеское ложе с Мэрилин. Фрэнк, как обычно, бросился ее успокаивать. – Патриш, – заверял он, – мы с Мэрилин больше ничем не занимаемся. Мы не… черт возьми, не помню, с каких пор. По крайней мере, с тех пор как родился ребенок. Прошло два года! Почти столько же, сколько они в отношениях. От этой мысли у Патрисии к горлу подступил комок. – Все это время ты не занимался сексом ни с кем, кроме меня? – Только ты, – заявил он. – У меня больше ни к кому ничего не осталось. Патриш, я люблю тебя. Ты все, что мне нужно. Это помогло. Она сказала родителям, что уезжает, что мистер и миссис Делука пригласили ее пожить с ними какое-то время, пока она не наведет порядок в своей жизни. При желании родители могли заставить ее остаться с ними до ее восемнадцатилетия, но потом она уехала бы навсегда и даже не приходила бы с ними повидаться. Или они могли сохранить благоразумие и отпустить ее сразу, не портить отношений. Все зависит от них. Фрэнк Коломбо закрыл лицо руками. – Я больше не знаю, что делать, – беспомощно признался он. – Фрэнки, сделать мы можем только одно, – сказала жена. Она обняла его понурые плечи и прижалась лицом к его голове. – Мы должны ее отпустить, Фрэнки. Фрэнк Коломбо заплакал. Фрэнк и Мэрилин Делука приехали за Патрисией в своем универсале. В тот момент колоссальная наглость Делуки, скорее всего, достигла непомерных размеров, сопоставимых разве что с невообразимым пособничеством его жены. Патрисия вышла на подъездную аллею с двумя чемоданами, и Делука открыл багажник, принял их у нее и положил внутрь. Прощаний не было, отец был на работе, а мать в спальне на первом этаже за закрытыми дверями. Патрисия увидела, что Майкл смотрит из-за угла дома, и пошла к нему, но он отвернулся и убежал. Она вскипела, но в глубине души знала, что разрыв с Майклом – это не навсегда.