— Ты о чем? Ведь ты вообще не веришь в эту теорию! — Возможно, и не верю, но так, по крайней мере, есть хоть какие-то подвижки. Я сегодня целый день просидела, приклеившись задницей к стулу. — А я думал, тебе плохо. — Улыбаясь, Йеппе направился к лестнице. — Может, я просто по тебе скучала, Йеппесен. Ну, поехали. — Она действительно выглядела теперь немного пободрее. Свет, горящий в обсерватории Эстервольд, выделял ее на фоне погрузившегося во тьму Ботанического сада. Все близлежащие постройки, в том числе и небольшой домик, служивший пристанищем Торбену Хансену, казались мрачными и заброшенными. Они постучались. Никто не ответил. Анетта дернула за ручку и изумленно посмотрела на Йеппе, когда дверь открылась. Замка на двери не оказалось. Анетта прикрыла дверь, и они направились к основному зданию обсерватории с башней. Здесь дверь тоже оказалась незапертой, они беспрепятственно шли по длинному коридору первого этажа мимо учебных аудиторий с громоздившимися на столах стульями. От линолеума, устилавшего пол, тянулся слабый запах мыла. Было тихо, Йеппе слышал удары собственного сердца. Они дошли до винтовой металлической лестницы, ведущей к башне, и принялись медленно и бесшумно подниматься против часовой стрелки, правым плечом к стене. Проделав полный круг, они оказались на промежуточной площадке и остановились — чтобы прислушаться и дать возможность Анетте перевести дыхание. Йеппе решил настоять на медицинском обследовании коллеги. Тут явно было что-то посерьезнее гриппа. Он выглянул в окно и увидел золотой крест церкви Богоматери, сияющий на фоне зимнего вечернего неба. Как предупреждающий знак посреди холода и безнадежности. Анетта легонько похлопала Йеппе по спине, и они продолжили восхождение. Потолок становился все ниже и ниже, чем выше они поднимались, и наконец до купола осталось преодолеть всего лишь десять узеньких металлических ступенек и вылезти в открытый люк. На них лился поток света, они вновь остановились и прислушались. Все тихо. Анетта осторожно похлопала себя по грудной клетке, чтобы убедиться, что ее неизменный «Хеклер и Кох» на месте. Она являлась одним из немногих следователей полиции Копенгагена, которые упрямо продолжали носить табельное оружие в наплечной кобуре, несмотря на то, что пистолет мог легко застрять в ней и большинство коллег уже давно перешли на поясные кобуры. Но только не Анетта Вернер. Магазин пистолета был заправлен тринадцатью пулями, и как скромно утверждала сама Анетта, она смогла бы поразить цель всеми тринадцатью. Правда, она до сих пор ни разу не воспользовалась пистолетом на службе, но если придется это сделать, она, конечно, не промахнется. По крайней мере, она сама была в этом уверена. Им предстояло осторожно продвигаться дальше с целью убедиться, что в арсенале Торбена Хансена, раз уж он выступал теперь в качестве подозреваемого, нет более опасного оружия, чем чистящие средства. Они обменялись кивками, после чего Йеппе сделал несколько осторожных шагов по узенькой лестнице и пригнулся, чтобы раньше времени не обнаружить свое присутствие в помещении под куполом. Анетта последовала за ним. Очутившись на середине лестницы, они услышали какие-то негромкие щелчки металлом о металл, доносившиеся сверху. — Эй, кто здесь? Они замерли в ожидании. Ответа не последовало. — Это полиция. Кто здесь? По-прежнему ни звука. Сейчас им предстояло решить, можно ли продолжать пробираться дальше без подкрепления. Йеппе прекрасно понимал, насколько они уязвимы, балансируя на крутой хлипкой лесенке, ведущей в помещение, где, возможно, находится убийца. Это было глупо. Они обнаружили свое присутствие, и теперь им стоило вернуться и пересмотреть тактику. Ему надо было каким-то образом бесшумно дать понять Анетте, что они должны возвращаться. Когда он, затаив дыхание, с выпрыгивающим из груди сердцем, обернулся на свою напарницу, друг за другом последовали два действия. Раз. Из купола донесся грохот. Два. Анетта покачнулась и упала с лестницы. * * * Автомастерская находилась в глубине небольшого двора на одной из улочек за кругом Нёрребро. Въезд в мастерскую оказался настолько узким, что Сара Сайдани даже пару раз проехала мимо, так как в темноте ей показалось, что машина туда никак не протиснется. Она припарковалась на прилегающей улице и подозрительно огляделась вокруг, прежде чем вылезти наружу и отправиться в глубину дворика. В этом районе города ее «Форд» наверняка распознают как полицейское транспортное средство. Стены с серой штукатуркой по обе стороны прохода напомнили ей «Улицу моего детства», один из первых датских фильмов, который она посмотрела в школе вскоре после прибытия семьи в Эльсинор в 1990 году. Тогда круглые глаза Софи Гробёль и неуютная атмосфера, воссозданная в фильме, вызвали у нее слезы, потому что обстановка во многом напоминала серое бетонное здание, в котором поселилась ее семья. Теперь же эти тоскливые стены, напротив, пробудили в ней гордость за усовершенствование собственного социального положения и предоставленную дочкам возможность расти в кондоминиуме в Кристиансхавне. В глубине двора примостилось несколько деревянных сараев, выкрашенных черной краской. Некоторые были заперты на амбарный замок, двери других были распахнуты настежь, а изнутри доносились голоса и музыка. Миккель Хустед значился на портале «Krak» в качестве владельца «Хустед Авто», однако никакой вывески не было и в помине, а места в «мастерской» хватало лишь на один автомобиль. Бывший возлюбленный Лауры Оманн владел явно не самой успешной конторой. Сара уже собиралась громко спросить, кто здесь есть, когда из-за двери дальнего и самого крупного сарая выглянул парень в морском свитере. Он был легкоузнаваем по профилю в Фейсбуке и был похож на широкоскулого и плечистого американского спортсмена. Подойдя поближе, Сара обнаружила, что со времен фото, помещенного на странице Фейсбука, он еще окреп и заматерел и сейчас выглядел гораздо старше своих двадцати семи лет. — Что вы здесь делаете? Если Миккель Хустед действительно зарабатывал на жизнь привлечением клиентов в свою автомастерскую, ему стоило бы быть повежливее. — Следователь полиции Сара Сайдани, мы разговаривали с вами ранее… — Я так и думал, что вы сюда мигом прискачете. Разве я не просил вас оставить меня в покое? Он направился к ней, сжимая в руках гаечный ключ. От него пахло пивом и машинным маслом, и Сара невольно отступила на шаг назад, но сразу одумалась и остановилась. Если показать ему свой страх, битва будет заранее проиграна. — Вы понимаете, что речь идет о расследовании убийства? — Ее голос прозвучал тонко, как будто она была маленькой девочкой. Она напрягла пресс и постаралась говорить как можно громче и отчетливее: — Если вы станете препятствовать работе полиции, это может повлечь за собой серьезные последствия. Ей было необходимо внушить ему уважение. И прием сработал. Он кинул ключ в ящик из-под пива, вытер руки об тряпку и прошел в сарай. Сара нащупала на поясе пистолет и последовала за парнем. Изнутри сарай выглядел еще более непотребно, чем задний двор. Стены были увешаны полками, заваленными инструментами, старой запылившейся электроникой, пустыми полиэтиленовыми пакетами, консервными банками и сигаретными окурками. Кушетка в углу свидетельствовала о том, что Миккель Хустед здесь не только работал. Он словно прочитал ее мысли. — Это временно. В Копенгагене сложно найти жилье, вы сами понимаете. — Он сел на табурет, вытряхнул из пачки сигарету, нащупал на верстаке зажигалку и закурил, втягивая в себя ядовитые пары. Он ни на секунду не спускал глаз с гостьи. — Кто погиб? Я знаю, что точно не Лаура. Так кто же? Сара поставила ноги на ширину плеч и заткнула большие пальцы за ремень, чтобы куртка обнажила кобуру с пистолетом. — На данный момент вам не предъявлено никакое обвинение, а потому вы не обязаны ничего говорить. Но вы должны знать, что вам могут предъявить обвинение. Где вы были в среду вечером и в ночь на четверг? Он почесал глаз. — Хм, а сегодня какой день? — Вы действительно не в курсе? Сегодня понедельник. Совершенно обычный понедельник. Никакой не праздник. Просто понедельник. — Что же, только потому, что я не получаю официальной заработной платы, меня можно считать неудачником, да? Кто сказал, что я не имею права не знать, какой сегодня день? Не имею права отказаться от работы по пропускной системе и от подлизывания задниц всяких там царьков? Он положил сигарету на край стола. Изобилие черных полос на деревянной доске свидетельствовало о том, что он часто так поступал. — Всю среду я развозил разукрашенных пустышек по модным показам и вечеринкам. Неделя моды, ура! Время от времени я подрабатываю водителем. Наряду с пособием, имейте в виду. — Он провокационно улыбнулся и обнажил зубы, посеревшие от отсутствия регулярной чистки, а возможно, и от употребления наркотиков. — А что за вечеринка? — Из тех, на которые прекрасные дамы являются обрызганные лаком с ног до головы и дефилируют там в проститутских туфлях. — Он рассмеялся, довольный собственным остроумием. — Собирались в музее около Росенборга. — Кого вы туда отвозили? — Сара посмотрела в блокнот, чтобы не выдать своего возбуждения. Он почесал лоб. — Набилась полная машина. Какой-то старый пердун в кепке настаивал на том, чтобы усесться вместе с тремя девушками, хотя я предупредил его, что всем места не хватит. Видимо, Вести? — Сколько времени вы там пробыли? — Мы приехали около 21:00, а в полночь я забрал их с вечеринки. Но уехали только старпер в кепке и одна девушка. — А чем вы занимались, пока они были на вечеринке? — Ну, ждал. — Он посмотрел на нее так, словно она спросила какую-то глупость. — Слушал музыку, курил, играл в «Кэнди Краш» на телефоне. — Вы видели что-нибудь необычное, пока ждали клиентов? — Помимо гостей, выходивших покурить? Не. Но я вообще-то не следил. На этих модных вечеринках ни черта интересного не происходит. Посещающие их люди слишком заняты тем, чтобы хорошо выглядеть. Он и не понятия не имел, насколько ошибается. А может, как раз и имел. Миккель Хустед был рядом с местом преступления и в то же время имел серьезный личный мотив — месть. Сара сглотнула и попыталась успокоить разыгравшиеся нервы.