Анетта Вернер в очередной раз посмотрела на часы и вытерла вспотевшие ладони о штанины. На часах было 13:47 — прошло ровно две минуты с предыдущего ее взгляда на часы. Впервые за девятнадцать лет работы в полиции Копенгагена она взяла больничный и осталась дома. Вообще-то утром она проснулась довольно свеженькой, с почти нормальным пульсом. И если она решила остаться дома в разгар криминального расследования, то только потому, что после двух часов дня ей предстояло позвонить врачу и узнать результаты анализов. Она даже мысли не могла допустить, что будет находиться среди коллег в тот момент, когда узнает о предстоящем ей аортокоронарном шунтировании или о том, что она едва ли доживет до своего следующего, сорок четвертого, дня рождения. Ей слишком повезло в жизни. Вот в чем проблема. Жизнь преподнесла ей все свои дары на блюдечке с голубой каемочкой — любовь, карьеру, железное здоровье, счастье. А теперь все кончено. Она исчерпала квоту. Даже крепкий ночной сон, который она всегда принимала как данность, оказался в прошлом. Она проснулась в половине четвертого утра и не могла заснуть. Ночью зимняя тьма казалась непроглядной и вечной, и даже спокойное дыхание Свена, лежащего рядом, не могло прогнать ощущения тотального, всеобъемлющего одиночества. Анетта заставила себя остаться в постели до шести часов утра. Затем не спеша приняла ванну и накрасилась, хотя на работу идти не собиралась. Тот же самый макияж, который она наносила каждое утро с подросткового возраста: радующие ее свежие цвета — синяя подводка для глаз и розовый блеск для губ. Не выглядеть же, в самом деле, как калоша, только потому, что имеешь традиционно мужскую профессию. Это помогло ей приобрести приличный вид, отражение в зеркале одобрило ее старания улыбкой. Все будет нормально, современные врачи творят чудеса. Она облачилась в свой любимый костюм свободного покроя и отправилась на длинную прогулку с собаками, которые возбудились от неожиданного моциона с «мамочкой» вдоль берега, который обычно устраивали по воскресеньям. Свежий морской воздух шел на благо всем четверым. Ей даже удалось незаметно бросить в карман пачку сигарет и выкурить две сигареты на набережной, хотя она знала, что Свен и дома не стал бы возражать. Когда она вернулась домой, он поцеловал ее, не комментируя запах табака, и удалился в свой домашний офис, чтобы она могла спокойно подкрепиться свежеиспеченными булочками. Милый супруг. Она намазала на булочку масло и спокойно сидела, целиком отдавшись счастливому мгновению, свободному от беспокойных мыслей о здоровье и о текущем расследовании. Обычно она завтракала уже в Управлении, иногда успевала перехватить на заправке по дороге в город пару «улиток» с изюмом. Так что теперь Анетта наслаждалась невероятной роскошью своего положения. Замаячившая на горизонте перспектива грядущих диет и перемен в образе жизни заставила Анетту еще больше оценить прелесть домашней кухни. Она облизала с пальцев варенье и с большим удовольствием положила ноги на соседний стул. Но чем ближе к двум часам, тем больше ее охватывал страх. Долговременное пребывание отца в больнице навсегда оставило на ней отпечаток. Когда ты вплотную сталкиваешься с тем, что могут сотворить с человеком скапливающаяся в легких жидкость, операция по замене сердечного клапана и хроническая одышка, проникаешься в равной степени страхом и уважением к медицине. Анетта, как сейчас, услышала затрудненное дыхание отца через кислородную маску и вспомнила, как жутко нервничала всякий раз, когда осторожно снимала с него маску, чтобы впрыснуть ему под язык нитроглицерин. Она бросила взгляд на часы, взяла со стола телефон тяжелой, как утро первого рабочего дня после летнего отпуска, рукой и позвонила. Занято. Она глубоко вдохнула и выдохнула пять раз и позвонила опять. На этот раз трубку взяли. — «Медики у Ратуши». Слушаю вас. Небольшое повышение интонации в конце реплики. Призыв рассказать о причине звонка. — Добрый день. Меня зовут Анетта Вернер. Я звоню, чтобы узнать результаты анализов. — Ваш персональный номер, будьте добры… подождите, простите, как ваше имя, еще раз? — Анетта Вернер. — Секундочку. Доктор попросил меня перевести соединение на него, когда вы позвоните. Но сейчас у него пациент. Вы не могли бы немного полождать? — О, конечно. Прозвучал щелчок, и в ухо Анетте полилась давнишняя музыкальная композиция Хельмига, мелодия ожидания ответа. Она почувствовала, как сердце забилось быстрее. Что, черт возьми, тут может быть такого серьезного, что врач хочет объявить ей об этом лично? Она подумала, не сбегать ли за Свеном в кабинет, но так и не решилась. Болезнь принадлежала ей одной, а не им вместе, так что ей одной надлежало выслушать приговор. Анетта сидела, прижав телефонную трубку к уху, и чувствовала, как пот проступает у нее на шее ниже границы волос. Так могло запросто пройти несколько часов; она утратила ощущение времени и пространства. Хельмиг наконец замолчал, и Анетта услышала авторитетный голос доктора. «Может, врачи учатся такой интонации в медицинских вузах?» — успела подумать она. — Анетта Вернер? — Да, это я. — Она поняла, что чуть ли не выкрикнула врачу ответ. Собаки заскулили, почувствовав нервозность хозяйки. — Хорошо, что вы позвонили. Вы сидите? Повисло молчание. Горло Анетты сжалось. Ну вот сейчас. Внезапно она перестала себя контролировать, такого не случалось с момента родительских похорон. Анетта заплакала. — Что-то серьезное? — Что ж, вполне уместно охарактеризовать ваше состояние как серьезное. Анетте показалось, что она падает на спину. Медленно и тяжело весь мир и ее собственное тело неизбежно устремились в пугающее падение на пол и далее к концу света. — Алло, вы еще тут? — Да. — Ее голос стал глухим, почти неслышным. — Должен признаться, результат анализов оказался неожиданным. Исходя из симптомов и описанной вами наследственности, мы в первую очередь искали проблемы в области сердца. — Он вдруг рассмеялся. Что тут, черт подери, такого смешного? — Ну, к тому же, принимая во внимание ваш возраст, результат оказался не самым очевидным… — ЧТО СО МНОЙ НЕ ТАК? Смех на другом конце трубки внезапно смолк. — Да с вами абсолютно все нормально. У вас на самом деле совершенно здоровый и крепкий организм. Вы всего-навсего беременны. * * * Четверо полицейских в униформе из отдела немедленного реагирования повалили Миккеля Хустеда на пол, прежде чем он успел подумать о преследовании Лауры Оманн. Его реакции были настолько заторможены зашкаливающим количеством промилле в крови, что привлекать снайперов даже не возникло необходимости. Полицейские обездвижили его, пока все семейство Оманн не проводили в машину скорой помощи и не вывезли в Клинику кризисной психологии при Королевской больнице. Судя по всему, физически они не пострадали, но Лаура Оманн, кажется, пребывала в состоянии шока. Мать, не переставая рыдать, оперлась на руку супруга. Йеппе вновь обратился к координатору спасательной операции: — Нам необходимо допросить преступника. Немедленно! Куда вы его тащите? — Вам придется нелегко. Он пьян в доску. Сначала позвоните в Институт судебной медицины, узнайте, когда будут готовы результаты, мы сами их заберем. Нам ведь тоже предстоит с ним поговорить. — Захват заложников связан с одним из наших дел. Сейчас найду его в системе, чтобы не было никаких недомолвок. — Ладно, найди. — Координатор подал Йеппе руку. — Хорошо вам поработать! Йеппе позвонил комиссару полиции и попросил ее организовать допрос Миккеля Хустеда как можно быстрее. Лучше прямо сразу. Он положил трубку и осторожно хлопнул Сару по плечу. Она устало кивнула и отошла. По дороге к машине уровень адреналина в крови Йеппе вернулся к норме. На Саре были брюки из плотного материала, который шуршал при каждом шаге. Этот звук оказался успокоительным в своей ритмичной предсказуемости. — Они наверняка быстро расправятся с пробами. Он не был вооружен, пострадавшие отсутствуют. Мы получим возможность пообщаться с ним совсем скоро. — Голос Сары звучал неуверенно. Йеппе тепло улыбнулся ей, довольный, что сейчас в их общении не возникало никакой неловкости. Довольный, что все не так уж и плохо. Они дошли до машины и залезли внутрь. В тот самый миг позвонила КП и подтвердила, что они могут рассчитывать на допрос в Управлении через полчаса. Йеппе показал Саре большой палец и, закончив разговор, завел машину. — Можно готовиться к допросу. — О’кей, прекрасно. — Сара вытянула ремень безопасности и посмотрела в окно со стороны пассажира. Йеппе откашлялся. — Вообще-то, я хотел сказать… мне жаль, что мы так… м-м-м… — Даже в его собственных ушах это звучало натянуто. — Забудь! — устало сказала она, не поворачиваясь к нему, без всякой злости. — Все свое терпение я отдаю детям, и на запутавшихся в себе мужчин ничего не остается. — Ладно. — Давай будем просто хорошими коллегами, как прежде. Забудем о том, что произошло. Ведь это так просто. — Ее безразличная интонация ранила гораздо больнее, чем слова. Йеппе сидел за рулем со странным ощущением внутренней опустошенности. Но ничего не оставалось, как взять себя в руки и проявить профессионализм. — Думаешь, мы поймали настоящего преступника? Она так и продолжала сидеть отвернувшись, пока они не проехали добрую часть Гаммель Конгевай. Йеппе заметил часовую мастерскую на левой стороне улицы. Сара повернулась к нему и ответила, обеспокоенно сдвинув брови: — Скажу так. Я надеюсь, что это он. Потому что если это не так, возможно, мое вчерашнее посещение заставило эту хрупкую душу переступить границы дозволенного. * * * Им пришлось прождать почти час, пока Миккеля Хустеда под конвоем перевезли из Травматологического центра Королевской больницы в Управление, где два сотрудника усадили его на жесткий стул в комнате для допросов под номером четыре, а сами устроились позади него, сцепив руки за спиной. От него так воняло шнапсом и желудочной кислотой, что скоро запах наполнил всю комнату, и Йеппе слышал, как Сара сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем сесть. Туловище Миккеля Хустеда угрожающе нависало над столом, но примерно через минуту он поднял голову и изо всех сил постарался сфокусировать блуждающий взгляд на Саре. Подозреваемый кренился на стуле то в одну, то в другую сторону и косился из-под тяжелых век, больше характерных для восьмидесятилетнего старика. Йеппе не мог понять — человек напротив пытается выглядеть грозно или же просто мучается от подступающей к горлу тошноты.