Ведь этих людей не было рядом в тот момент, когда она потеряла семью и дом, когда неожиданно появился этот проклятый Ларс с ямочками на щеках. Или, точнее: эти люди как раз всплыли ненадолго в непосредственной близости, чтобы убедить ее мать бросить детей. А потом они исчезли, а Сигрид осталась одна-одинешенька. Ее мать погибла вместе с Ларсом, Луиза съехала и превратилась в Лулу Суй, а отец настолько замкнулся в себе, что с трудом справлялся с приготовлением пищи и частенько забывал пожелать ей спокойной ночи. Можно было бы предположить, что ею займется школьный психолог или классный руководитель, или медицинский работник, семейный доктор, соседи или, на худой конец, кто-то из родителей одноклассников. Но нет. К несчастью для Кристины. К несчастью для Торбена. Они обнаружили, насколько ей плохо, только тогда, когда она стала весить сорок три килограмма и была госпитализирована. Но тогда уже было слишком поздно. К этому моменту ненависть выросла в ней дополнительным органом. Девушка пришла в себя и поправилась. Она не хотела, чтобы эти люди ощутили удовлетворение, став свидетелями ее смерти. Впервые она четко осознала свое желание, когда они предстали перед ней в среду вечером. Она хотела уничтожить их. Сигрид застегнула рюкзак на молнию и надвинула козырек кепки на лоб. В ее списке не хватало всего одного человека. Этот человек предал ее, когда от него зависело многое. Единственный, кто действительно мог ей тогда помочь, но предпочел сбежать и забыть о своих корнях. Оставить свою младшую сестренку на произвол судьбы. Но с этим можно подождать, пускай сначала все уладится, сначала они заметут следы. У Сигрид в запасе было много времени. Луиза зашла к ней с рюкзаком за спиной. — Ты готова? Сигрид улыбнулась старшей сестре. Да, она была готова. * * * Родриго со смешанными чувствами ставил на багажную ленту холщовую сумку и вытаскивал ноутбук и дорожную косметичку, чтобы положить их в отдельный пластмассовый ящик для проверки. Минувшая неделя убедила его в том, что умереть от горя можно. Но он от горя не умрет. Он сам так решил. И мысль о том, что он вернется домой и впервые за десять лет увидится со своей семьей, будет говорить на родном языке и есть касуэлу, приготовленную матерью, была для него отрадой и надеждой. Он слишком долго пренебрегал собой, довольствуясь местом в тени своего знаменитого возлюбленного. Теперь хватит. Боль, вероятно, притупится со временем. Пока что каждый день представлял собой хождение по пустыни в неизбывной тоске, но Родриго понимал, что долго это не продлится. Он затянул потуже на запястье ремешок часов «Панерай Люминор», утренний подарок от Йоханнеса, и закрыл сумку. Он еще успеет перекусить и купить пару журналов в дорогу, прежде чем идти к выходу. Впереди его ждало двадцатичасовое путешествие. Пересадка в амстердамском «Скипхол», далее рейс до Сантьяго де Чили. Он взял сок и сэндвич и пристроился в уголке шумного аэрокафе. Наблюдал за толпами пассажиров и размышлял о любви как о дереве, которое либо вырастет мощным и крепким, либо подгниет изнутри и в один прекрасный день рухнет от порыва ветра. В кафе вошли две девушки и стали в конец очереди. Он рассматривал их, попивая сок. Хрупкие и приятные на вид, одеты, как подобает туристам-походникам: практичные удобные футболки, брюки с отстегивающимися штанинами, походные ботинки. Обе светловолосые — судя по всему красились сами краской не лучшего качества, потому что из-под бейсболок у них выбивались пряди зеленоватого оттенка. Родриго улыбнулся сам себе. Итак, он стоит на пути к приключениям. Девушки заказали кофе и ожидали заказа прямо перед Родриго. Одна из них пошарила в поясной сумочке и вытащила паспорт и посадочный талон. Он прищурился, чтобы прочитать, что там написано. Неужели Перт? Говорят, самый изолированный крупный город Австралии. Им явно предстоит длительное путешествие, как и ему самому. Они выглядят слишком юными для такой поездки. Родриго подумал о своей семье, с которой он намеревался воссоединиться. О братьях, которые встретят его в аэропорту. Осушил пластиковый стаканчик и поднялся, чтобы пойти к нужному выходу. Проходя мимо девушек, он им улыбнулся. Они справятся. Все-таки их двое. * * * Грегерс был в ярости. Он проснулся в дурном настроении и ворчал с того самого момента, как Эстер помогла ему устроиться в кресле и приступила к приготовлению кофе. Под окнами всю ночь шумели, действие болеутоляющего закончилось, кофе оказался недостаточно крепким. Эстер сделала вывод, что Грегерс выздоравливает. Она попыталась рассказать ему о ночной кровавой луне, но он лишь что-то обиженно пробубнил и уткнулся носом в газету. Эстер взяла собак на поводок и отправилась на прогулку вокруг озер. В итоге ей пришлось большую часть пути тащить их за собой силком — маленькие лапки попросту не поспевали за ней. Лед на озере начал подтаивать. В воздухе витала особая атмосфера, не то чтобы сама весна, но предвкушение весны. Грядущие перемены. Эстер вдохнула в себя это предвкушение, так что оно переполнило ее душу, а к горлу ни с того ни с сего подкатил комок. Такое бывает, когда сознаешь, что жизнь неумолимо движется к своему завершению. Ты становишься до смешного благодарным за перспективу в очередной раз стать свидетелем цветения вишен. Возможно, все дело в кровавой луне. Возможно, она действительно предвещала перемены, кровавое обновление, смерть и воскресение. Искупление. Что-то необычное витало в воздухе этим вечером. В прошлом году теплым днем на исходе лета, когда хоронили Кристоффера, обстановка в часовне была тяжкой, перегруженной эмоциями. Эстер вместе с матерью погибшего выбрали для церемонии музыку, которая многое значила для юноши. Однако проигрыватель то и дело заедал, и все благоговение оказалось разрушено некачественным исполнением композиции. Жизнь вторглась в печальную церемонию и, как всегда, помешала смерти проявить величие во всей полноте. Ибо всегда остается кто-то, кому уготовано жить дальше. Кто-то ведь прогуливает собаку во время выноса гроба, кто-то внезапно чихает во время официальной речи, а проигрывающая аппаратура отказывается выполнять свои функции. Жизнь продолжается во всей своей небезупречности. Вернувшись с прогулки, Эстер погрузилась в себя. Собаки устроились на сон у кресла, в котором дремал Грегерс с газетой на коленях. Эстер осторожно прикрыла пледом его ноги. Когда она гладила его ладони, он в полудреме пребольно ударил ее по руке. Вот ведь глупый старикан! Она вытащила посуду из посудомоечной машины и, заглянув в холодильник, составила заказ в онлайн-супермаркете, а затем решила прибрать на столе. Эстер села и взялась за самую маленькую стопку бумаг, сложила все счета в одну папку, письма от ассоциации собственников жилья — в другую. Эстер задумалась. Когда умирает тот, кого ты любил, он словно уносит с собой частичку тебя самого. Она исчезает навсегда или в лучшем случае ограничивается статусом музейного экспоната, который можно поместить в витрину и обращаться к нему в случае надобности. Эта частичка отмирает. В то время как сам ты продолжаешь жить. Ты не мертв. Вот она сама, к примеру, ведь не мертва, ей необходимо продолжать. Принять как должное то, что жизнь не останавливается. Отодвинув стопки бумаг, Эстер открыла ноутбук. Замерла ненадолго с дрожащими пальцами. И приступила к печатанию. Эпилог Солнце над Вальбю сияло. Стоял один из последних зимних дней, мороз уже отпустил, облака разбежались, показав чистое небо. Все вокруг прорастало и наливалось жизненными соками, насыщалось влагой и наслаждалось теплом. Йеппе открыл дверь, переполненный смиренным предвкушением встречи. Он нервничал, но совсем чуть-чуть, и радовался представившейся возможности встретиться с ней и ее семьей. Тереза стояла на крыльце с крошечным ребенком на руках. Она пришла без Нильса, вероятно, из чувства такта, и Йеппе это оценил. Здорово было увидеть ее и малыша. Она выглядела волшебно. У нее отросли волосы и пушистыми длинными прядями струились по узким плечам. Она перестала краситься и выглядела уставшей, но счастливой. Возможно, она тоже немного нервничала перед встречей. — Привет. — Ее голос был по-прежнему мягким и густым, как и в те далекие времена, когда у них все было в порядке. — Привет. Проходи. Покупатель придет через десять минут вместе с агентом. Она поспешно обняла его, насколько ей это удалось с ребенком на руках. Жест этот даже почти не выглядел неловким. Она пахла иначе, чем помнил Йеппе. Он наблюдал, как она осматривает дом, осознавая, что ничего не изменилось с тех пор, как фургон уехал отсюда со всеми ее вещами, прихватив и часть собственности Йеппе. Тереза не комментировала то, что видела. — Все-таки удалось. И почти без потери в цене. — Да. Наконец-то! Они скоро приедут. Ах да, я же уже говорил. Кофе будешь? Она покачала головой. — Ты пришел в себя после отравления дымом? — Я все еще наблюдаюсь на предмет повреждений сердечной мускулатуры. Но в целом я нормально. Вообще-то, можно сказать, даже хорошо. И к табаку теперь вообще не тянет. Так что тут даже есть свои плюсы. Тереза щедро рассмеялась при его попытке пошутить. — Подержишь ее? Вопрос из разряда тех, на которые невозможно ответить «нет». Йеппе протянул руки. — Только головку надо обязательно придерживать, она еще не может держать ее сама. Йеппе аккуратно взял крошечное теплое тельце и прижал к себе. Он ощутил напряжение сразу во всех мышцах из страха слишком придавить или уронить малышку. Она слегка пахла молоком и очень сильно теплой чистой кожей. Глаза у нее были голубыми, но это ведь свойственно всем новорожденным. Не то чтобы она показалась ему особенно симпатичной — вся какая-то сморщенная и в то же время пухлая. Но сходство с Терезой было невероятным. — Прелестная. Похожа на тебя. — Правда? Но на Нильса тоже очень похожа. — Тереза произнесла это неуверенно, словно опасаясь причинить ему боль. И когда они стояли так все втроем, Йеппе пришло в голову, что со стороны они похожи на семью, которой у них так и не получилось. Он вдохнул аромат новорожденной малышки и подумал: забавно, слово «развод» помимо заключенного в нем значения «расторжение брака» в бытовом обиходе может являться синонимом «обмана, вранья»; в то время как «изъян, дефект» обозначается тем же словом, что и «супружество» — брак. Он сдался раньше Терезы. Но он больше не злился на нее и не горевал по поводу разрыва. В дверь позвонили, и он передал девочку матери, чтобы открыть. Он был готов подписать бумаги. Формальности были улажены довольно быстро. Новые владельцы оказались симпатичными людьми и производили впечатление глубоко влюбленной пары. Каждый поставил по аутентичной закорючке на листе бумаги, все обменялись рукопожатиями. Таким образом, дверь в прошлое закрылась де-факто. Вот так запросто попрощались они с общим прошлым. По дороге на улицу Тереза нерешительно скользнула взглядом по сливовому дереву, сиявшему на солнце. — Мир состоит из воды и света[52], — сказала она вместо прощания. Одна из их любимых цитат. Свидетельство давнего существования той любви, о которой они скоро совсем позабудут. Он улыбнулся ей. Тереза пристегнула детское автокресло ремнем и села за руль. Йеппе помахал ей, и неуверенное весеннее солнце сверкнуло в стекле отцовских часов «Омега». Часы эти были отремонтированы, почищены и оснащены новым циферблатом. Теперь они принадлежали ему. Но продолжали отставать. Тереза исчезла за углом. Самая большая печаль на свете — прощение, ибо, простив человека, ты отпускаешь его по-настоящему. На мгновение Йеппе неожиданно ощутил себя счастливым, и это чувство охватило его настолько мощной волной, что он был уверен — данный момент запомнится ему навсегда. Он испытывал такое полное счастье, что едва не плакал. Новый старт, чистая доска, внутреннее очищение. Любовь — это всегда неожиданность. Когда она покидает нас и когда она к нам приходит. Он совсем не думал о формулировке, а просто взял и написал сообщение, стоя прямо там, в дверях, и тут же отправил его.