– Не спешите, – возразил Эшер и сделал глубокий вдох. В голове окончательно прояснилось. – Вначале мне нужно проверить еще кое-что. – Что?! – едва ли не выкрикнул князь, схватив его за плечо. – Боже правый, если вам что-то известно, я подниму на ноги половину Охранного… – А чтоб запаниковать и обрубить концы тому, кто мне нужен, хватит одной секунды, – пояснил Эшер, освободившись от его хватки. Собрав со стола цепочки с очками, он сунул их в карман. «Герр полковник в отъезде, – сказал ему дворецкий на невысоком крыльце потсдамского особняка фон Брюльсбуттеля. – С сегодняшнего утра. Получил телеграмму… прочтя ее, крайне расстроился, собрал кое-какие вещи и отбыл первым же поездом… в Санкт-Петербург». Таким образом, форы у германца – считаные часы. – Вернусь нынче же, после обеда, – заверил Эшер князя, когда оба вышли на веранду и заперли за собой дверь. – Да, прошу вас, свяжитесь с Зуданевским. Пусть держит людей наготове, но без моего прямого приказа ничего не предпринимает. Разумовский саркастически усмехнулся. – То есть без вашего прямого приказа, – смущенно моргнув, поправился Эшер. – Именно. Поскольку служащим Охранного отделения не слишком-то подобает исполнять приказы мистера Джула Пламмера из Чикаго… Вам что-либо нужно? Вид у вас – будто на вокзале ночь провели… – В поезде. Шагая за князем по тропинке, ведущей к дому, Эшер поскреб подбородок, заросший щетиной и до сих пор зудящий от гримировального лака (с бородкой на берлинский манер он распрощался, въехав в пределы России). – И личность мистера Пламмера, полагаю, себя изжила. В Германии его разыскивают за убийство и шпионаж. Вы уж объясните Зуданевскому: теперь я – Жан-Пьер Филаре из Страсбурга… – Думаю, его это не смутит. Давно ли вы в последний раз ели? – Такое чувство, будто в тысяча девятьсот седьмом. Мне понадобится пистолет – желательно самозарядный, и подкрепиться бы чем-нибудь… не важно, что на кухне отыщется. Миновав французские двери, Эшер остановился у письменного стола и бросил взгляд на газету, лежащую в уголке роскошной мозаичной столешницы из черного дерева. «ЗВЕРСКОЕ УБИЙСТВО ДОКТОРА ИЗ КЛИНИКИ ДЛЯ БЕДНЯКОВ» – значилось крупными буквами над скверно отпечатанным фотопортретом доктора Бенедикта Тайса. – Знаете, пистолета будет довольно, – решил он. – Бог с ней, с едой. Я постараюсь вернуться как можно скорее. Городской особняк Петрониллы Эренберг на Садовой во многом напоминал дом леди Ирен Итон, находившийся неподалеку, всего в нескольких улицах, а еще больше походил на нойеренфельдскую резиденцию Ла Эренберг. Роскошный, дорогой, он замыкал короткую шеренгу столь же роскошных и дорогих особняков без конюшен на заднем дворе. Резиденций для тех, кто не держит собственных выездов либо, бывая в Петербурге наездами, не желает попусту тратиться на содержание лошадей и штата постоянной прислуги. Временных пристанищ московских промышленников с деловыми связями в столице или пассий придворных и армейских чинов. Небольшие калитки выходили в тихий переулок на задах особняков. Замок на номере 12 оказался неожиданно, не для задней калитки, дорогостоящим, но Эшер без труда перелез через забор. Узенький дворик, такой же как у леди Итон, содержали в порядке ровно настолько, чтоб не создавать впечатления неухоженности. Дорогая, несколько тяжеловесная обстановка верхних и нижних комнат выглядела гораздо эффектнее, стены украшали многочисленные гравюры – зачастую те же, что и в кельнском особняке… однако все это явно предназначалось лишь для того, чтоб засвидетельствовать факт: хозяйка, подобно другим, обыкновенным людям, живет в доме и спит на кровати. Дверь склепа отыскалась в неглубоком подвале, за штабелем ящиков, и отодвинуть их в сторону удалось не без труда. Внизу царила обычная для петербургских подвалов сырость и слабая, но явственная вонь нечистот. Гроб на козлах оказался пустым. Стоило Эшеру упруго спрыгнуть с задней калитки дома номер 12 и как ни в чем не бывало двинуться вдоль переулка назад, навстречу ему из-за угла выступил человек. – Прошу вас, майн герр, десять тысяч извинений, – заговорил он, протянув к Эшеру руку. На агента Охранки или санкт-петербургской полиции незнакомец не походил, и посему Эшер остановился. Незнакомец направился к нему. Походка кавалериста, хотя возраст – значительно за пятьдесят, кавалерийские баки серебрятся обильной сединой, ростом высок, худощав, довольно сутул; мешковатый, однако дорогой костюм точно так же, как костюм Эшера, измят в дороге, испачкан сажей из паровозной трубы… – Умоляю, простите, – с церемонным поклоном продолжал германский джентльмен. – Я вовсе не из полиции. Вы спрыгнули в переулок вон с той калитки… а я разыскиваю даму, живущую в том самом доме, так как опасаюсь, что она в какой-то серьезной беде. Нет, я нескромных вопросов не задаю, но прошу, скажите, как джентльмен… в дом вы входили? «Разумеется, нет! Кто я, по-вашему, взломщик?» – едва не отрезал Эшер, однако мольба в серых глазах незнакомца остановила его. – Кого же именно вы разыскиваете, майн герр? – спросил он. – Мадам Эренберг, – без промедления ответил германец. – Мою близкую… дорогую подругу. В воскресенье я получил телеграмму, изрядно меня ужаснувшую, но в полицию идти не хотел бы. О русской полиции рассказывают столько пугающего… Однако вчера вечером, прибыв в Петербург, я узнал, что врач, лечивший мадам от нервного заболевания, – тот самый, к кому мне следовало обратиться в первую очередь, – убит, а ее дом обнаружил запертым… – Очевидно, – мягко перебил его Эшер, – я имею честь разговаривать с полковником Зергиусом фон Брюльсбуттелем? – Именно так, – изумленно подняв брови, подтвердил фон Брюльсбуттель. – Теперь он – вампир? – прошептала Лидия, едва в легкие, разгоняя туман в голове, вновь заструился воздух – сладкий, как тысяча поцелуев. Открыть глаза по-прежнему не хватало сил, но это было не столь уж важно. В комнате, где Лидия пришла в чувство, царил непроглядный мрак, а еще она знала: Симон здесь, рядом. Безупречно гладкие, словно у ангела из предыдущего сна, когти легонько коснулись ее щеки. – Так и есть, госпожа. – Простите… Пальцы Лидии сомкнулись на его пальцах – тонких, сильных, таких знакомых… «Только отчего-то теплее обычного», – подумалось ей. Должно быть, ее собственные руки холодны будто лед, но тогда отчего ей сейчас, в полусне, так тепло? – Простите меня. Выходит, он победил? Теперь он отправится к кайзеру и… – Не беспокойтесь о сем, госпожа. – Лучше бы вы бросили меня… оставили умирать… – Не беспокойтесь о сем. Умереть от руки подобного типа, да к тому же еретика, я не позволил бы вам ни за что. Голова ее снова, как в подвальном чуланчике, покоилась на его бедре. Почувствовав под щекой грубую, ветхую ткань, Лидия вспомнила… что? Сон? Сон о том, как ее несут в одну из подземных комнаток, в тесную монастырскую келью. Снаружи, сквозь оконце в двери, сочился неяркий свет лампы. Открыв (или подумав, будто открыла) глаза, она смогла разглядеть, что Исидро одет в черную монашескую рясу, раздобытую где-то в катакомбах, истлевшую до дыр, сплошь в паутине, в пыли, а его рубашка и брюки, аккуратно свернутые, лежат на полу возле двери в келью. «Отчего там?» – подумала Лидия. Хватит ли ей сил надеть их? Об этом оставалось только гадать, однако, вспомнив о Текселе, она твердо сказала себе: силы найдутся. Найдутся, во что бы то ни стало. Эти воспоминания повлекли за собою другие. – Она мертва, – прошептала Лидия. – Ирен… леди Итон… мне так жаль, Симон. Он сказал… Насколько я поняла с его слов, Петронилла убила ее. Исидро молча отвел взгляд в сторону. – Мне так жаль, – повторила она. – Все как я и полагал. Пустяки. Вздор. – Но вы ведь вон куда ради нее заехали! Нет, это вовсе не пустяк! Джейми рассказал ей о пальцах леди Ирен, найденных в жестяной коробке из-под конфет, и добавил, что Симон был к ней неравнодушен, хотя откуда об этом знает, не объяснил, а сама Лидия прекрасно понимала: Исидро в подобной слабости не признался бы ни за что. – В конечном счете – пустяк. – Тексель хотел, чтобы леди Ирен обратила его в вампира, – негромко пробормотала Лидия. – Только не смог придумать, как принудить ее к этому без риска для себя самого. Думаю, потому Петронилла и убила ее – пока он не нашел способа… Вы ведь поэтому говорили, что дружба живого с мертвым невозможна, да? Потому что кто-нибудь мог воспользоваться мной… – Как поступил и я сам, – с едва уловимой насмешкой в голосе напомнил Исидро, – дабы подчинить Джеймса своей воле. Нет, госпожа, уж лучше пусть мертвые умрут окончательно, а жизнь оставят живым. В любом случае, сговорившись хоть с Ирен, хоть с Петрониллой, он совершил бы несусветную глупость. Чтоб стать вампиром, «птенцу» нужна отнюдь не только кровь… в чем Джеймс и смог убедиться на примере тех двух злополучных «дев», не разбиравшихся в собственном состоянии хотя бы настолько, чтоб вовремя укрыться от солнца, а вы – на примере малышки Жени. Если он полагает, что Петронилла посвятит его во все материи, во все тонкости нашего бытия, о коих ему явно ничего не известно, то жестоко, жестоко ошибается. Очевидно, он думает, будто знает о нас все, поскольку наблюдал за экспериментами Тайса. Между тем ни с одним из нас, кроме Петрониллы, этот тип хоть сколь-нибудь продолжительных бесед не имел… а мы, знаете ли, существа вероломные. – А те, другие… петербургские вампиры… они ведь уже разъехались? Вспомнив белесые, мутные лица, парившие во тьме за разбитыми окнами izba, и жуткую, подавляющую волю силу, обрушившуюся на нее, как только она захлопнула и заперла двери, Лидия содрогнулась. – Да. Думаю, да. – Из-за этого Петронилла и выбрала Санкт-Петербург? Джейми говорил, она творит «птенцов» только весной, когда солнце светит почти круглые сутки и скрыться им некуда… Ладони Лидии снова бессильно сомкнулись на пальцах Исидро. Нет, даже отполированное временем золото его перстня не казалось холодным… – Он не убьет меня? – Нет, если надеется и дальше шантажировать меня, угрожая вам. Лидия крепче стиснула его руку: – А то… то, что он ввел мне… ребенку не повредит? Мысль о возможной утрате еще одного ребенка опалила ее, словно огнем. Пережить это снова… нет. Уж лучше умереть самой. – Я… понимаете, я ношу ребенка. Ребенка Джейми. А вы можете слышать биение сердца. Можете чувствовать чужие сны… – Могу, – пробормотал Исидро. – И, уверяю, ребенок ваш жив и здоров. – А не могли бы вы…