– О, дорогой мой, – и оба, шагнув вперед, заключили друг друга в объятия. * * * В подземельях имелась погребальная часовня с возвышением у дальней стены. По обе стороны узкого помещения тянулись рядами ниши, где некогда – судя по грудам грязных костей и полуистлевшим черным лохмотьям, валяющимся под нишами, на полу, – покоились тела усопших монахов. От каменных стен явственно веяло тлением даже сейчас, спустя десятки, а то и сотни лет после того, как от последнего трупа остались лишь кости. Теперь каждая ниша служила спальней юноше или девушке. В оранжевых отсветах керосиновой лампы Текселя их бледные, восковые лица казались обманчиво теплыми. Шагая следом за немцем, Эшер насчитал их целый десяток. Выцветшие обноски, полученные по наследству от старших сестер и братьев; когтистые руки, сложенные на неподвижной груди; клыки, торчащие из полуоткрытых ртов… На возвышении перед алтарем лежала Лидия в грязной ночной сорочке, черных мужских брюках и, сверх всего этого, в белой, также мужской рубашке из тонкого полотна. Лицо ее на фоне спутанных рыжих волос казалось почти таким же бледным, как лица спящих вокруг, запястья стягивала веревка; раны… нет, ран вроде бы нет. Оставив без внимания Текселя с револьвером, Эшер бросился к ней со всех ног. Стоило ему преодолеть половину часовни, германец зловеще, отвратительно захихикал, и свет лампы угас, а еще миг спустя за спиной Эшера лязгнула затворенная дверь. Выругавшись, Эшер полез в карман за свечой и спичками, прихваченными у Разумовского, быстрым шагом подошел к возвышению и припал на колено рядом с женой. – Лидия! На ощупь тело жены оказалось теплым. Откинув с лица Лидии волосы, Эшер почувствовал щекой ее дыхание и первым делом оглядел запястья и горло. От прикосновения к подбородку Лидия встрепенулась. – Джейми? Ай! – воскликнула она. – Я головой ударилась… – С тобой все в порядке? Лидия рассмеялась – негромко, однако искренне. – Смотря с чем сравнивать… О дорогой, а вот это как кстати! – добавила она, едва Эшер выудил из другого кармана ее очки. – Теперь мне уж точно лучше, чем было… Эшер принялся торопливо развязывать узлы шнура, стягивавшего ее руки. – Тексель ввел мне огромную – лошадиную – дозу веронала и пригрозил дону Симону, что не даст мне ни кислорода, ни наперстянки, а просто оставит умирать, если дон Симон не превратит его в вампира. Похоже, он уже просил об этом мадам Эренберг, но та ему отказала. – Вполне ее понимаю, – помрачнев, проворчал Эшер. – Этот тип кого угодно продаст за трамвайный билет. И что Исидро? – спросил он, вспомнив, как тот не раз отзывался о сотворении «птенцов». – Забудем даже о том, что оказаться в положении ее «птенца» Текселю наверняка не хотелось бы… С великой осторожностью сев, Лидия протянула ему связанные запястья. – Нет, по-моему, дело не в том. Похоже, он, ничего не зная о вампирах, попросту хочет стать таковым, чтоб помочь Фатерланду…[77] и выслужиться перед кайзером. Думает, будто в жизни все как в грошовых романах ужасов, будто вампиры – все равно что живые. Прежде чем убить леди Ирен, они какое-то время держали ее здесь, однако ни с кем из вампиров, кроме мадам Эренберг, он, по всему судя, не обменялся и парой слов. По-моему, никто не предупредил его, что, став вампиром, он, скорее всего, потеряет всякое желание помогать Фатерланду или кому-либо еще… Освободив руки, Лидия бросилась Эшеру на шею, крепко обняла его и поцеловала, дрожа всем телом под легкой тканью одежды. – Что с тобою стряслось? – прошептала она. – Симон сказал, что, проснувшись в Берлине, нигде тебя не нашел… – Меня арестовали в Кельне, перед самым отъездом. Наверное, кто-то сумел опознать. Такое случается. Тем более что из-за новых фортификаций город кишмя кишит агентами внешнеполитической службы. Отстранившись, Лидия водрузила на нос очки, окинула взглядом его лицо и обритую голову. – Не понимаю как, но верю тебе на слово. Джейми… С этими словами Лидия обняла его снова – крепче, безогляднее прежнего, и оба надолго замерли, озаренные колеблющимся пламенем свечи, стиснув друг друга в объятиях, словно тонущие пловцы. Но вот огонек заплясал, съежился под дуновением сквозняка, и тьма содрогнулась от звучного, мелодичного хохота Петрониллы: – Похоже, сегодня у нас вечер завершения странствий и воссоединения любящих? Подняв взгляд, Эшер разглядел в темноте дверного проема блеск двух пар глаз. – Герр… Филаре – кажется, так вы представились Зергиусу? Хотя, по-моему, на самом деле вас зовут Эшером… или же наша славная непорочная англичанка гораздо хитрей и коварнее, чем хочет казаться. Кто бы вы ни были, будьте любезны, снимите-ка эти серебряные цепочки… да не вынуждайте Текселя стрелять в вас, – добавила мадам Эренберг. – Пули в барабане, хоть и серебряные, прикончат вас не хуже свинца… ай! Фердаммунг![78] Вскрикнув от боли, она схватилась за запястье, словно укушенная пчелой, прижала руку к груди и отступила на шаг. Тексель, не отводя в сторону ни взгляда, ни ствола револьвера, остался на месте. Чуть выждав, Эшер нехотя повиновался. – Пусть-ка прекрасная фрау Эшер положит их мне в карман, – велел Тексель. – Серебро не жжется, как жглось раньше, – похоже, бедный старина Тайс действительно что-то нащупал. Однако ничто на свете не заставит меня принимать эту мерзкую сыворотку четырежды в день, как мадам… – Это всего лишь побочный эффект первых партий. Бенедикт обещал, что со временем он пройдет, – парировала Петронилла, полоснув его взглядом, полным презрения пополам с отвращением, и, сморщившись, словно от нестерпимого зуда, почесала плечо. – Да что он мог обо всем этом знать? – хмыкнула Лидия. – Что мог выяснить наверняка без сравнительных испытаний? Отчего вы уверены, что уже завтра не начнете превращаться в существо наподобие того бедного мальчика, Коли… и, думаю, даже ваш несчастный возлюбленный не сможет этого не заметить… – Тебе, девчонка, – негромко оборвала ее Петронилла, – лучше держать язык за зубами. За тобой – и твоим возлюбленным – имеется должок, и я с удовольствием взыщу его. С этими словами она шагнула вперед, и Эшер заступил ей путь, заслоняя собой Лидию. – О, к чему эта театральщина? Чем вы, скажите на милость, можете нам помешать? На сей счет мадам Эренберг была абсолютно права, но Эшер прекрасно знал: терять ему уже нечего. Зигзагом, уклоняясь от выстрела, раскатисто прогремевшего под сводами подземелья, бросился он на Текселя в надежде, что Лидии хватит здравого смысла рвануться к не затворенной вампирами двери. Разумеется, попытка схватиться с вампиром врукопашную оказалась безумием чистой воды: встречный удар – и Эшер, оглушенный, с лету врезался спиной в стену. В тот же миг негромкое «шлеп-шлеп-шлеп» босых ног Лидии споткнулось, оборвалось, завершившись отрывистым вскриком. Пальцы Текселя стиснули горло, когти прошлись по груди, по рукам. Отшвырнув прочь сорванный с Эшера пиджак, Тексель еще раз ударил его о стену и неторопливо полоснул когтями из стороны в сторону, крест-накрест, по ребрам и по спине. Затем он отступил в сторону, и рядом с Эшером, запыхавшаяся, обливающаяся кровью из точно таких же ран, рухнула на пол Лидия. Слизнув кровь с когтей, Петронилла обвела взглядом едва различимые силуэты спящих в нишах. – Меня ждет редкое удовольствие. Еще час, и мои малыши, мои кровавые девы начнут пробуждаться. Обычно они не открывают глаз, пока снаружи совсем не стемнеет. Если нам удастся отыскать этого бешиссен[79] испанца, – добавила она, вновь полоснув Текселя убийственным взглядом, – надо будет спросить отчего. Возможно, таков обычный эффект… непорочности. – Думаю, это мы выясним куда раньше, чем выкурим его из укрытия. Я всадил в него одну из этих пуль, – ответил германец, качнув перед собой стволом револьвера. – Прятаться до бесконечности ему не удастся. Вдобавок они, – продолжал он, кивком указав за спину, на ниши со спящими, – уже через пару дней войдут в силу и помогут нам изловить его. Как вы думаете, умение убивать присуще им изначально или их придется учить? Петронилла Эренберг улыбнулась: – Вот и мне тоже не терпится это выяснить. Глава двадцать восьмая Свечу Тексель забрал с собой – из чистой, как выразилась бы Эллен, вредности. – У тебя в пиджаке есть еще что-нибудь? – прошептала Лидия, как только за ним затворилась дверь. – Моток бечевки, остаток спичек и деньги, рублей этак семьдесят пять. – Сможешь сделать отмычку из оправы очков? – Для этого замка – нет. Постой-ка минутку на месте. Опустившись на колени, Эшер отполз в ту сторону, куда Тексель швырнул обрывки его пиджака, отыскал их, вернулся к Лидии и накинул ей на плечи. На ощупь ее тело оказалось холодным, как лед, кровь из ран липла к пальцам. Взяв ее за руку, Эшер осторожно двинулся влево, нащупал другой рукой стену и пошел вдоль нее, мимо ниш со спящими «кровавыми девами». – Что будем делать? – шепнула Лидия. – Выбор у нас небогат. Встанем здесь, у дверей, и будем надеяться, что Петронилла не расслышит сквозь них наше дыхание. Если она вернется без Текселя, у одного из нас будет шанс. Попробуем проскользнуть мимо нее, в коридор, там разделимся и… – Возьми. Из темноты донесся шорох одежды. Обшарив карманы, Лидия сунула Эшеру в руку горсть ассигнаций и полдюжины спичек. – И попробуем отыскать дона Симона, – твердо сказала она. – Он где-то там и, если способен стоять на ногах, тоже будет искать нас. – Насколько серьезно он ранен? Долгая пауза. – Не знаю, – негромко, растерянно ответила Лидия. Воцарившаяся в часовне тишина казалась густой, бесконечной, словно ночь после Судного дня, словно вечная пустота мертвого мира, покинутого всеми живыми. Обняв жену, Эшер почувствовал, как дрожит ее тело – от холода, а может, от усталости или от страха. Запах их крови явственно чуял даже он. – Юрий? – донесся шепот откуда-то из темноты. «Проклятье…» – Соня? – Что там? – Тут кто-то есть. Вон, возле двери. – Кровь… – Не трожь! – на грубом, простонародном диалекте обитателей петербургских трущоб цыкнула на обоих еще одна девушка и перешла на французский: – Мадам Эшер, это вы?