– Я Адам. Во всяком случае, так меня зовут сейчас. Это имя мне кажется подходящим. Мальчик криво улыбается, показывая желтые зубы. Дан невольно чувствует отвращение. – Твое тело изменилось навсегда… Оно мертвое, – продолжает Адам. – Но ты живее всех живых. Ты ведь чувствуешь это? Правильно? Ты чувствуешь намного острее, чем раньше. Твои ощущения поднялись до высочайшего уровня. Ты можешь испытывать и боль, и наслаждение такой силы, как никогда до этого. Дан кивает. Именно так. – А кто я? – спрашивает он. – Кто мы? – У нас много названий. С тех пор как человек научился говорить, он рассказывает о тех, кто пьет кровь. Сейчас, в современном мире нас называют вампирами. Точно. Вот оно, правильное название. Дан понимает, что все это время хотел услышать именно это слово. – О нас сочиняли мифы, сказания, – продолжал мальчик. – Все они до смешного наивны. Современный мир почти забыл о нас. И мы сами это позволили, потому что считается, что так для нас безопаснее. Он складывает руки на груди. Снова, улыбаясь, показывает зубы, желтые и слишком большие для ребенка. Дан садится на корточки, чтобы посмотреть ребенку в глаза. У него очень много вопросов, но в первую очередь он должен получить ответ на самый главный: – Я бессмертен? Я чувствую себя бессмертным. Последние слова звучат как мольба. Но Адам отрицательно качает головой: – Нет, но ты будешь стареть очень-очень долго. И ты почти неуязвим. Дану не нравится здесь слово почти. – Ты можешь не бояться сгореть на солнце. – Адам улыбается. – Ты можешь переступать пороги домов, даже если тебя не приглашали. Тебе не нужно бояться креста, святой воды и других суеверий. Сотни и сотни лет ты будешь выглядеть так же, как сейчас. Примерно столько. И ты останешься таким же сильным. Таким же жадным до жизни, своей и чужой. – Во взгляде Адама появляется что-то от проповедника. – Ты получил чудесный дар. Дан смотрит на свои руки. Сильные руки взрослого мужчины. Выпуклые вены, в которых течет кровь Александры. Он вспоминает руки отца, какими они стали в старости. Покрытыми сосудистыми звездочками, со скрюченными пальцами. Потом он смотрит на руки Адама. По-детски пухлые. С ямочками, как от улыбки, у каждого пальца. – Сколько тебе лет? – спрашивает Дан. По лицу мальчика пробегает тень. – Я родился на рубеже прошлого и позапрошлого веков, – отвечает он серьезно. – Мы с матерью уже больше ста лет путешествуем по Европе и Северной Африке. Мы всегда в пути, чтобы не вызывать подозрений. Чтобы никто ничего не подумал… и не начал расспрашивать. Например, почему ребенок не растет и не взрослеет. Мы всегда держались в стороне от людей, ни с кем не знакомились. Были предельно осторожны. Ели только примерно раз в месяц, когда это совершенно необходимо. Это была не жизнь, это было наказание. И длилось оно долго. Намного дольше, чем пожизненное заключение. – Адам прислоняется к металлической двери лифта. На лице его горестная улыбка. Очень не похожая на улыбку ребенка. – Моя мать думала, что спасла меня. Однажды у меня была чахотка. Сейчас это называется «туберкулез». Сам я этого не помню, но я часто думаю, что мне было бы лучше умереть тогда. Какой смысл быть высшими существами, а жить при этом как затравленные животные? Дан согласно кивает. Он знает, что такое быть загнанным в рамки унижения. Знает, что такое хотеть справедливости. – Все это из-за древних правил, которые установили еще тогда, когда мир был совершенно иным. Нам сказали, что мы должны быть осторожны, потому что если наша сила распространится по миру, то вскоре совсем не останется людей. И нам тогда нечего будет есть. Но посмотри на людей. Вопрос времени, когда они окончательно погубят самих себя, да и этот мир заодно. Они его не заслуживают. – Это точно, – вторит Дан с такой страстью, что готов заплакать от переполняющих его чувств. – Я не собираюсь больше следовать правилам Старейшин. Я создам новые. Я лучше умру сегодня ночью, чем проживу еще сотни или тысячи лет в страхе. – Лучше выгореть, чем полинять, – произносит Дан слова из песни группы «Нирвана» и чувствует, как в его теле нарастает воинственное возбуждение. – Скоро о нас заговорит весь мир, – продолжает Адам. – Нас снова будут бояться и уважать. По спине Дана пробегает дрожь. – Как? – Я сегодня создал на борту несколько новых таких, как мы. Думаю, что тебя укусил первый. – Я подумал, что это какой-то чертов псих. Мальчик смотрит на Дана так, словно он сказал что-то неподобающее, но потом его черты слегка смягчаются. – Это уже начало распространяться. Ты ничего не заметил странного в лице охранницы, которая только что с нами разговаривала? Пия. Дан вспомнил ее лицо. Ее внимательный взгляд, изучающий его и Адама. – Кроме того, что она не хотела нас отпускать? – спрашивает Дан. Это было подобие шутки. Но Адам не смеется. Дан пытается сосредоточиться, понять, куда Адам клонит. Он как-то не обратил внимание на эту старую стерву. Он хотел только, чтобы она поскорее убралась. Но что-то в ней показалось необычным. – Она боялась. – Да, – подтверждает мальчик. – Она на пути к тому, чтобы стать одной из нас, но она еще не поняла этого. Она пока в самом начале пути. Видимо, ранка была неглубокой. Она только знает, что что-то не так, и пытается с этим бороться. – Видимо, он и ее укусил. Тот, что заразил меня. Дан вспомнил, как охранники выводили сумасшедшего из караоке-бара. Глубоко внутри его зарождается смех. Интересно, они с Пией теперь что-то вроде брата с сестрой, семья вампиров? – Может быть, и он. На борту есть еще такие же, как он. Сейчас они как новорожденные дети. У них только чувства и инстинкты. Они голодные. Им нужна кровь. Пройдет несколько часов, а у кого-то дней или месяцев, прежде чем они снова обретут способность думать. Дан смотрит на Адама. Вдумывается в его слова: – Это будет хаос. – Он смотрит вперед невидящим взглядом. Сотни вампиров. Крики. Паника. Щелканье зубов. – Именно. – Адам улыбается все шире и шире. Восторженно. Возбужденно. – Но ты не такой. Ты уже миновал стадию новорожденного. Ты как будто создан для этой силы. Дан кивает. Он знает в глубине души, почему преодолел эту стадию. В отличие от Пии и того сумасшедшего, который укусил его, Дан с радостью воспринял перемены. Он не испугался. Не сопротивлялся им. Он просто оседлал волну. – Я даже не надеялся обрести такого союзника, как ты. Если ты мне поможешь, то сегодня ночью мы изменим уклад мира. Мы снова станем избранной расой. Сможем ходить с гордо поднятой головой и прямой спиной. – Что от меня требуется? – Дан не сомневается в своем решении ни секунды. – Ты знаешь, как все работает на пароме. Я хочу, чтобы он привел нас в порт. Как «Деметр» достиг берегов Англии с Дракулой на борту[14]. Это было бы очень трогательно, правда? Представь, легенда становится реальностью… Адам смеется, опять показывая желтые зубы, и Дан пытается сделать вид, что понимает, о чем идет речь. – Тогда хаос захлестнет весь мир всего за пару недель, – продолжает Адам. Дан снова кивает. Представляет мысленно их всех. Всех, кого он так ненавидит на борту: Филипа, Пенни, капитана Берггрена, Биргитту из Грюксбу, охранников. Армия новорожденных. Живые мертвецы. Напуганные. Отчаянные. Голодные. Он и этот мальчик, который вовсе не мальчик, поведут их за собой. Наступит новый мировой порядок. Всю свою жизнь Дан знал, что предназначен для чего-то великого. И вот это что-то настало. Дан проходил инструктаж по технике безопасности, как и весь остальной персонал на «Харизме». Он знает, что делать в чрезвычайной ситуации. Если корабль окажется в настоящей опасности, то капитан сообщит об этом на землю. Запросит помощь. У них с Адамом не так много времени, чтобы сделать свое дело. И войти в порт Турку как настоящая чертова бомба. Корабль придет с грузом! Адам смотрит на Дана большими глазами. – Я знаю, с чего мы начнем, – говорит он. «Балтик Харизма» В одной из кают на девятой палубе над раковиной наклонилась девочка Лира. Она держится за фаянс и плачет без слез. Она выплевывает окровавленные зубы, которые падают в раковину один за другим, аккуратно трогает языком белые зачатки новых зубов, появившиеся в лунках десен. Они такие острые, что ранят кончик языка. Кровь имеет сладковатый и металлический привкус, Лира знает, что ей должен быть неприятен этот вкус, но это не так. «Это вкус жизни, – думает она, и ее охватывает паника. – Что это был за мальчик? Что это за существо?» Девочка пытается вспомнить, что произошло. Проследить за своими мыслями. Но ей трудно восстановить ход событий. «Он вошел. Такой милый мальчик. Очень милый. Его глаза. Такие большие. Он вроде ребенок. Но нет. Он взял меня за руку. И укусил. Не так уж сильно. Не так сильно, как мог бы. Он мог бы прокусить ее насквозь. Но этого не сделал…» Ее сердце бьется все медленнее. Лире кажется, что она катается на американских горках. Между ударами сердца она как будто падает глубоко вниз. «Он не хотел меня убивать. Но что он хотел? Вот это. Он хотел вот это». Она падает на колени. Прижимается лбом к раковине. «Она холодная. Как хорошо!» Головная боль почти отпустила. Лира ждет следующий удар сердца, но он не происходит. Тело не двигается. Тихо. Открывается дверь в каюту. «Это мама и папа». Лира чувствует их запахи, они смешиваются друг с другом. «Точно так же, когда смешиваешь все краски, получается просто коричневый». Девочка хочет, чтобы родители обняли ее. Хочет, чтобы они ушли. «Произойдет что-то очень ужасное. Скоро. Нужно. Их. Предупредить». Мама Лиры открывает дверь в туалет, видит свою бледную дочь на полу, кровь и зубы в раковине и начинает кричать. Недалеко от этого места Дан закрывает за собой и Адамом дверь и идет по коридору к капитанскому мостику. Маленькие детские руки крепко обнимают его за шею. Мальчик почти невесомый. Кажется слабым. Но Дан только что видел, на что Адам способен. Доказательством этому брызги крови на стенах машинного отделения. В ушах Дана все еще звучат крики пострадавших от зубов Адама, они живут в его голове, кровь жертв вампира теперь принадлежит ему, она бежит в его жилах и делает его сильнее. Каждый раз, когда сердце толкает кровь в артерии, Дан чувствует, как тело захлестывают волны жизни. Адам говорит, что его мать будет пытаться их остановить, когда поймет, что происходит. – Тогда мы остановим ее, – шепчет Дан, подсаживая мальчика выше. – Ты не можешь ей навредить, – отвечает Адам.