– Хочешь выпить, Реффо? Реффо кивнул, и Томми сделал сигнал барменше. Она подошла, облокотилась о барную стойку, представив им на обозрение обширную часть ее ослепительно-жемчужного бюста, который постоянно находился в таком положении, будто он сейчас сломит преграды и вырвется на свободу из оков ее черного платья. Мэри из «Провинциала», возможно, и слышала о бюстгальтерах «Мэйбл Норманд», гарантирующих вам мальчишеский стиль, но не хотела иметь с ними ничего общего. Она улыбнулась им, поглаживая окрашенные хной волосы. – Привет, ребята. Что заказываем? – Пинту для моего приятеля, – улыбнулся в ответ Томми. – Прекрасно выглядишь сегодня, Мэри. – Стараюсь, – довольно отреагировала она и принесла пиво. Пиво было прохладное и с пеной. – Итак, Реффо, что привело тебя сюда? – спросил Томми. – У меня есть кое-что. Могло бы вас заинтересовать, – проговорил Реффо через покрытые пеной усы. – За определенную плату. – Понятно. Скажи мне, что это, и я назову цену. – Ты – мелкая сошка, – презрительно бросил Реффо. – Нужен кто-то постарше. – У меня есть полномочия, – сказал Томми просто. – Говори мне – другого не будет. Реффо задумался. Не простой процесс для человека, которого так часто били по голове, как Реффо. Ноздри раздулись, лоб покрылся морщинами. Томми смотрел на него с интересом. В конце концов Реффо, казалось, принял решение. – Фунт. – Если это того стоит. – Скажи старику, что Рой-Бойз влипли в большое дело. И вправду большое. Томми Харрис был удивлен. Он затушил тлеющую в пепельнице сигарету и закурил другую, стараясь не затягиваться. Предложил Реффо. Тот взял две, одну заткнул за ухо. – Это они-то? Да им никто не доверит большое дело. И насколько большое? – Знаешь того Седдона, что вышел из Пентридж? – Он мертв, Реффо. Если ты мертв, ты уже ниоткуда не выйдешь. Реффо одарил констебля презрительным взглядом. Он готов был опять что-то сказать, но сдержался и потом вновь заговорил: – Это все, что ты знаешь. А потом был этот, Магуайр, грабитель. – Да? – Томми впервые заинтересовался. Магуайру удалось сбежать из полицейского фургона по пути в здание суда. Как он выходил из фургона, никто не видел, но когда машина прибыла на место, грабителя там не было. Констебль, оставшийся с ним в машине, спал, накачанный наркотиками и с ожогами от хлороформа на лице. Он не представлял, как заключенный мог избавиться от наручников. Настоящее местонахождение Дамиана Магуайра было неизвестно. Его разыскивали все полицейские страны. – Продолжай, Реффо. Это может стоить фунт. Ты знаешь, где сейчас Магуайр? – Нет. Но Рой-Бойз знают. Спроси у них… И еще, тот, что напал на детей. Вы искали его из-за трех девчонок. Помнишь? – Смит? Ты знаешь, где он находится? – спросил Томми с нетерпением. Поздней ночью Рональд Смит ускользнул из своего дома, несмотря на то что констебли за ним наблюдали. С тех пор его никто не видел. Полиция очень хотела возобновить знакомство с мистером Смитом. – Рой-Бойз знают… Что это там? За барной стойкой разгорелся спор. Голоса становились все громче, и игнорировать их уже казалось невозможным. Хозяин бара, мистер Томас, доказывал, что он не обязан давать еще одну бутылку дешевого красного портвейна подружке моряка Элси Ящерице. Элси Ящерица стояла во весь свой пятифутовый рост в разбитых парусиновых туфлях. На ней был тщательно подобранный ассортимент тряпья, поверх которого красовалось когда-то бывшее дорогим, если судить по остаткам бисера, бальное платье. Видавшее виды боа из перьев три раза обматывало ее шею. Содержание рубинового портвейна в крови Элси Ящерицы было чрезвычайно низким. Это-то и было причиной ее злобы. – Нет, Элси. Вчера я уже дал тебе три бутылки. И сказал: не выпивай все сразу. Больше портвейна я тебе не дам. Двумя грязными руками Элси Ящерица отбросила назад свои спутавшиеся черные волосы. Черные глаза ее впились во владельца бара, и пронзительным, как у чайки, голосом она прокричала: – Ты подлый ублюдок! Выродок! Не нацедить бедной девушке своих соплей! Ну-ка наливай мне твоего чертового портвейна, а то пожалеешь! Томми Харрис понял, что Элси Ящерица не так просто получила свое прозвище. Язык у нее действительно был синий. Респектабельные посетители «Провинциала» стали расходиться, вспомнив о назначенных встречах и необходимости вернуться вовремя на работу или к женам. Увидев это, мистер Томас вышел из себя: – Убирайся со своим поганым языком из моего чистого и уважаемого всеми заведения! Убирайся, пока я не вызвал полицию! Элси Ящерица не ответила словами. Она схватила табуретку и запустила ее в барную стойку. Посыпались осколки бутылок. Барменша Мэри успела пригнуться и, поднявшись, вынимала осколки из залитых ликером волос. Крошечные капельки крови запятнали ее величественную грудь. Трое выпивавших перепрыгнули через стойку, чтобы помочь ей удалить осколки. Томми Харрис оглянулся по сторонам и понял, что Реффо его покинул, так и не дождавшись денег. Он выглянул в окно и на углу Джонсон-стрит заметил светловолосого мужчину, ожидавшего, когда пройдут машины. – Черт тебя возьми, дай тогда красную курочку![3] – вопила Элси Ящерица, довольная произведенным эффектом. – Иначе я запущу еще один стульчик! В этот самый момент, когда взгляды всех присутствующих, за исключением Томми, были устремлены на скандал, из-за угла на Джонсон-стрит плавно вынырнула машина. Раздался выстрел, возможно, два. Томми не заметил, как вскочил и побежал. Он выбрался из паба и упал на колени, чтобы подхватить Реффо, чья жизнь уплывала через ужасную дыру, зияющую в его груди, на безжалостный асфальт Брансвик-стрит. – Они меня нашли, – прокомментировал Реффо. Проговорил что-то на родном языке, со вздохом произнес одно слово: «Выход» – и умер. Это была первая смерть, которую видел Томми Харрис. Он стоял на коленях в растекающейся луже остывающей крови, держа на руках мертвого человека и напоминая себе, что констебли не плачут. Случай этот еще был примечателен тем фактом, что впервые за всю обозримую историю Элси Ящерица ушла от драки, так и не добившись своей бутылки рубинового портвейна. Инспектор по уголовным делам Робинсон пригласил посетителей сесть. Гроссмит направил Томми Харриса к соседнему стулу. Он беспокоился за парнишку: один из самых многообещающих его констеблей. Сначала он чуть было не свалился с крыши и был вызволен женщиной-убийцей. На следующий день – Реффо умер у него на руках. Для молодого человека это слишком. Он был деревенский парнишка, в конце-то концов, родом из Гамильтона. Не из тех детей, что растут на улицах. Сам-то Гроссмит впервые в жизни увидел труп, когда ему было десять. Старый пьянчуга, который умер в одном из переулков Фицроя. А Харрис весь трясся, и лицо его так побелело, что веснушки выступали на нем, как кляксы. Гроссмиту не нравилось, как он выглядит. Не нравился вид констебля и старшему по званию. Робинсон ласково проговорил: – Расскажите, что произошло, констебль. Что сказал Реффо? – «Они меня нашли», – сказал он. Сэр, он только и сказал: «Они меня нашли», потом что-то на балканском, – я не понял. Потом сказал: «Выход» – и умер. – Две обоймы из ружья с близкого расстояния, – сказал Гроссмит. – От такого никому не поздоровится. Все нутро изрешетили. У Томми Харриса вырвался похожий на рыдание звук, и он плотно зажал рот рукой. Робинсон надавил на кнопку звонка. Заглянул сержант. – Принесите нам чая, пожалуйста. Побольше горячего сладкого чая. Сержант посмотрел на констебля Харриса, поджал губы и кивнул. Робинсон обратился к Гроссмиту: – Что вы можете сказать о Реффо? – Настоящее имя Джорджи Мария Гариник, тридцать пять лет, уроженец Румынии. Приехал в Австралию после войны, получил гражданство, дал клятву и все такое. Жил в Рое, зарабатывал возчиком и шофером. Большой, сильный парень. Блондин. Известен своей связью с Брансвикскими ребятами, из тусовки Джека Черного Блейка, с Бранниз. Незаконопослушные граждане. Болтался с Судьей, Малышом Джорджи, жестоким, как сам дьявол, Псом Билли и Змеиным Глазом. Дел за ними – не перечислить. В настоящий момент в ссоре с Рой-Бойз. Криминалы. Всякая мелочь в основном. Торговля краденым и иногда ограбления. Мне ясно, как день, что и Бранниз и Ройз – гангстеры-вымогатели, но я не могу найти никого, кто заявил бы на них. Сами знаете, как это бывает. Все запуганы и думают, что если они выступят в суде, то в окно им залетит бомба с зажигательной смесью. Думаю, Бранниз имели непосредственное отношение к пожару в мясной лавке, но не могу это доказать. В последнее время, по нашему мнению, у них затевается большое дело. Поэтому-то я и послал Харриса в «Провинциал». Реффо трудно назвать человеком, которому можно доверять, но Бранниз ненавидят ребят из Роя. Я решил, что мы можем услышать для себя что-то полезное. – Возможно, так оно и получилось. Спасибо, сержант… Это вам, Харрис, – Робинсон размешал сахар в большой белой чашке и передал ее Томми в руки. – Терри, угощайтесь, пожалуйста. А теперь я собираюсь сказать вам нечто конфиденциальное. Даете слово не разглашать? Гроссмит кивнул. Харрис сделал глоток чая и сказал: – Да, сэр. – Он порадовался, что голос его больше не дрожит. – Хорошо. Самое интересное, что Гариник произнес слово «Выход». Мы слышали его раньше. За последние шесть месяцев мы стали «терять» заключенных. Сначала был Магуайр, потом этот крысеныш Смит. Вы знаете об этом? Полицейские кивнули. Чай возвращал краски щекам Харриса. Гроссмит с отсутствующим видом отдал ему свою чашку чая, и Томми, выпив, почувствовал в себе больше способности к концентрации внимания. – Но вот о чем вы не слышали, так это о Седдоне. – Он мертв, сэр. Умер в тюрьме, – сказал Гроссмит. Но так как Робинсон ничего не говорил, большой полицейский переспросил: – Разве это не так? – Да, его смерть подтверждена тюремным врачом, и гроб с его телом вынесен из стен тюрьмы. Отдан семье для захоронения… Такое больше не повторится, скажу я вам, без последующего вскрытия. Потому что на прошлой неделе я получил вот это. Он протянул им открытку в плотном белом конверте. На ней были изображены толпы танцующих людей в ярких нарядах. – Отправлено из Рио-де-Жанейро. Теренс Гроссмит с трудом разобрал заостренный неповторимый почерк. – Здесь говорится: «Дорогой Джек! Всего лишь хотел тебе сообщить, что я добрался благополучно. Если ты все еще посещаешь курс по литературе, хочу отослать тебя к «Ромео и Джульетте», акт IV, сцена 1. Как всегда, с наилучшими пожеланиями, Уильям Седдон». Уильям Седдон… Это что, его почерк, сэр? – Да. Провели идентификацию. Ссылка на сцену встречи патера Лоренцо и Джульетты, где он дает Джульетте напиток, позволивший имитировать смерть. Сначала меня это расстроило, но потом я понял, что нам повезло. Если б этот напыщенный болван не стал хвастать о том, как он удрал, у нас не было бы ключа к разгадке. И это значит, что есть в преступном мире какая-то лазейка. Можно так сказать… Они все говорят о «Выходе». Если у тебя есть деньги, «Выход» выведет тебя из страны. Не знаю, как это найти: никто нам ничего об этом не расскажет. – Я ничего об этом никогда не слышал, – сказал Гроссмит. – Ни один из моих доносчиков не говорил. – Его очень смутил этот факт. Робинсон это заметил и заговорил быстрее: – Это не упоминалось на Брансвик-стрит, Терри. То есть не упоминалось до тех пор, пока Харрис не встретился с Гариником. Если бы говорили, ты бы наверняка знал. Возможно, Рой-Бойз знают больше. Ясно, что они считали вопрос настолько важным, что из-за этого прикончили бедняжку Гариника. Хотя наверняка мы ничего не знаем. У него было много врагов. Но сейчас главенствуют Рой-Бойз. Мы должны их засечь и сделать это быстро. Вы же читаете газеты. Видите, что происходит в Америке? Гангстеры, контрабандисты, людей расстреливают прямо на улицах. Полиция беспомощна, или, с сожалением должен признать, многих просто подкупили. Мы не должны здесь допустить подобное. Война выбила нас из равновесия. Всю страну. В какой-то степени мы просто вышли из себя, и сейчас много таких, на кого врачи в полиции ссылаются как на склонных к психическим расстройствам. Если эта система «Выход» займет прочное положение, закон и порядок будут под угрозой, каждый будет сам по себе. Помнишь забастовку полицейских, Терри? Результатом было всего лишь несколько ограбленных магазинов и небольшие стычки. Можете представить, что произойдет сейчас, в 1928-м, если начнется забастовка? Теренс Гроссмит задумался. К началу мировой войны нервное напряжение среди населения достигло предела, а последующие поколения, казалось, ничего не волнует. Они больше ни во что не верят. Гроссмит поежился. Робинсон кивнул. – Совершенно верно. Мы на краю пропасти. Любой толчок – и мы сорвемся. Но мы не должны допустить, чтобы это произошло. Согласны? – Как можем мы это остановить, сэр? – спросил пришедший в себя констебль Харрис.