– С Рождеством, землячка, – весело сказал он. – В такую ночь нельзя быть одной. Он поставил бутылку на поцарапанный рабочий стол и вручил мне бокал. Я выдавила вежливую улыбку. – Спасибо, но… – Надо же отпраздновать. Он говорил торопливо, а глаза странно бегали. Знакомый взгляд. Я так часто видела его у отца – маэстро был пьян. – Buon natale![11] Он глотнул вина. – Cin Cin[12], – ответила я, подняв бокал и не пригубив вина. – Я вернулась за шапкой и шарфом. И поставила бокал на стол. – Извините, меня пригласили к друзьям. Подхватив шапку и шарф с вешалки за дверью, я повесила авоську и повернулась перед тем, как уйти. – С Рождеством, maestro![13] Следующие несколько часов я гуляла по улицам города, сделав большую петлю до Вандомской площади, где наблюдала, как из машин выходили дамы в блестящих меховых шубках с галантными мужьями, до площади Согласия и назад вдоль Сены, которая ночью казалась медленной и мутной. Когда я вернулась, маэстро ушел. На столе остались пустая бутылка и бокалы. Мне стало так одиноко, и я долго не могла заснуть. В такие ночи я вспоминала Томаса и последнюю проведенную вместе ночь в Оберфальце. Я не знала, жив ли он, погиб ли, а может, пропал на просторах России или Восточной Германии. Я ничуть не удивилась, что, когда в небе над остроконечными крышами засверкали ракеты, возвещая наступление нового, 1947 года, маэстро опять появился в ателье. Было десять минут первого, и я уже лежала в постели, когда услышала, как открылась дверь. В комнате было так холодно, что я спала в толстой хлопчатобумажной ночной рубашке и теплых носках, но набросила жакет и встала с постели. Мы встретились на кухне. В руках он сжимал два бокала и бутылку шампанского. – С Новым годом! – воскликнул он, намереваясь расцеловать меня в щеки. Я отступила, и между нами оказался стол. – Не открывайте, я не пью. – Но, bella[14], – засмеялся он. – Это же шампанское! Новый год! – А мне нужно выспаться, – возразила я, пытаясь подавить дрожь в голосе. – Вы сами сказали, что завтра нужно закончить заказ, а если я не высплюсь, то и работать не смогу. – Ах, я забыл, что завтра праздник. Можешь поспать. Он хитро поглядывал на темный вход в крохотную кладовку, служившую мне спальней. – Нам нужно выполнить заказ, маэстро, мадам Фурнель рассердится, если мы не закончим вовремя. А в другой раз и вовсе не придет, найдет других. Я посчитала, что угроза потерять лучшую клиентку приведет его в чувство, но он только рассмеялся. – Ах, tesoro[15], тебе нужно больше отдыхать. – Я отдыхаю, когда сплю, – ответила я, стараясь не выходить из себя. Он начал срывать с пробки серебристую фольгу. Я обошла стол и вырвала из его рук бутылку. – Маэстро, вам пора уходить. Мы ведь не хотим, чтобы случилось такое, о чем потом будем сожалеть. – Ну, bella, почему мы будем сожалеть о небольшом празднике? Он шагнул вперед, обнял меня за талию и притянул к себе. Я подняла руку и посмотрела ему в глаза. Его руки скользили по моим бедрам. – Маэстро, – рассердилась я, – я разобью бутылку о вашу голову, и потом вы меня выгоните. Или я разобью ее о свою голову, пойду в полицию и заявлю, что вы на меня напали. Он побелел как полотно, и мне стало его жалко. – Вы ведь неплохой человек, – продолжила я мягче, – просто одинокий, как и я. Но еще раз меня никто не изнасилует. Ясно? * * * Весь день следующей субботы я шила себе жакет. Купив недорогую ткань, я разложила ее на большом рабочем столе. Вдохновленная моделями Шанель и вязаными жакетами, которые дома, в горах, носили крестьяне, я выкроила простой прямой силуэт, забыв обо всем под ритм ножниц. Только я начала сметывать жакет, как в дверь постучались. У меня заколотилось сердце. Заглянув в глазок, я увидела мадам Фурнель. Не успела я открыть дверь, как она пронеслась мимо меня, не дожидаясь приглашения войти. – Маэстро здесь? Она так запыхалась, что едва могла говорить. У нее была грузная фигура, и четыре пролета винтовой лестницы, как бы величественно они ни смотрелись, дались ей нелегко. – Нет, – ответила я, – до понедельника не появится. Мы с маэстро разговаривали по-итальянски, и мой французский был похож на исковерканный итальянский, но мадам Фурнель меня поняла. – Ох, только не это! Она побледнела и от выступившей на лбу испарины казалась больной. – Садитесь, мадам Фурнель, отдохните, – предложила я, выдвигая стул из-за стола, за которым работала. – Я принесу вам воды. Когда я вернулась из крохотной кухни – если мойку и одинокую конфорку можно считать таковой, – она не сидела на месте. Она нависла над столом, разглядывая только что раскроенную ткань, перемещая детали по столу, рассматривала простой сметочный шов. – Ваша работа? – не поднимая глаз, спросила она. – Да, – ответила я. – Правда? Она взглянула на меня. – Все сами, никто не помогал? Я забеспокоилась. Вдруг она решит, что ткань краденая или я использую хозяйскую мастерскую в личных целях. – Я шью в свободное время, – объяснила я. – Накопила на ткань и купила самую дешевую, лучше не могла себе позволить. Мадам Фурнель потерла ткань между пальцами. – Сами придумали фасон, раскроили и сметали? – пробормотала она больше для себя, чем для меня. Я немного успокоилась и тщательно продумала ответ. Не хватало еще нарваться на неприятности – люди так ревностно относились к фасонам, – но я решила признаться: – Да, меня вдохновляет Шанель… люблю ее работы и стиль. Но основа все же из моих родных мест. – А откуда вы родом? – Альпы, – ответила я и добавила: – Северная Италия, – не ожидая, что ей это о чем-то говорит. – Акцент у вас неитальянский, – задумчиво глядя на меня, заметила она и, вернувшись к моей работе, резко заключила: – Здесь вы только растрачиваете свой талант. Она выпрямилась во весь рост, насколько позволяло плотное телосложение, и заглянула мне в лицо. – На вашем месте я бы быстренько собрала вещички и ушла отсюда. Я тупо смотрела на нее. Что за ерунду она несет? – Я предлагаю вам работу, – с подчеркнутым терпением произнесла она. – Платить буду вдвое больше, чем маэстро, и обеспечу хорошее обучение. На бисере и блестках вы только зря тратите время. Я на мгновение остолбенела и потеряла дар речи, но работа с настоящим кутюрье и учеба были мечтой всей моей жизни. Кроме того, побег от периодических попыток маэстро затащить меня в постель был бы очень кстати.