С Шарлем все произошло совсем по-другому. На следующее утро я проснулась рано – от волнения кружилась голова. Помню, как нанесла макияж и тут же его удалила, понимая, что и без него привлекаю внимание – глаза у меня горели. В конце концов решила накрасить только губы, надеясь, что никто не заметит. Однако Диор все подмечал. – Вы сегодня рассеянны, – заметил он, когда я не ответила на вопрос. – И без макияжа? – Простите, – не удержавшись от улыбки, ответила я. – Может быть, расскажете, в чем дело, чтобы мы могли сосредоточиться на этом фасоне? – В общем, – начала я, борясь с волнением, – я нашла нужного человека для наших духов. – Так вот, значит, о чем вы вчера весь вечер беседовали. Диор повернулся, и на губах у него мелькнула улыбка. – Так каков же план? Он изучал складки на платье манекена. – Ну вы наверняка знакомы с директором Coty. Может, попросите его временно откомандировать к нам доктора Дюмаре? Он посмотрел на меня поверх макета. – Он хороший специалист? Я пожала плечами. – Я нутром чувствую, что не подведет. Он обошел манекен. – По-моему, ткань не подходит. Вы правы. – А когда я ошибалась? Он засмеялся. – Хорошо, давайте доверимся вашему чутью. Диор не откладывал дела в долгий ящик. На переговоры с Coty ушло несколько недель, но казалось, что прошла целая вечность. Как только переговоры закончились, Диор велел мне связаться с химиком. Мне нужно было послать Шарлю письмо с кратким пояснением сути дела. Я немедленно принялась за работу, но у меня ничего не получилось. Что бы ни читала мне секретарша Диора, все казалось то слишком официальным, то многословным, то напыщенным. В конце концов я взяла ручку и написала: Дорогой доктор Дюмаре, придумайте для меня духи. С уважением, мисс Диор Ответ пришел через два дня – нет, ma chère, я не считала. Просто догадывалась, что крупные чернильные витиеватые каракули должны быть его. Открыв письмо, я не нашла ничего, кроме двух листов с вопросами, написанными от руки, без предисловия. Он хотел знать все, что я люблю и ненавижу: любимый цветок, завтрак, обед и ужин, красное или белое вино, сладкое или сухое. Я ответила как сумела. Как я могла сравнить лыжи с теннисом, если никогда не держала в руках ракетку? Запечатав письмо в другой конверт, тоже без сопровождающей записки, я попросила одного из курьеров его передать. Вернувшись, мальчишка вручил мне записку и пожаловался, что доктор Дюмаре заставил его ждать в лаборатории, пока он не прочитал все ответы и написал ответ. Я открыла записку и прочитала: «Бифштекс au poivre»[24] с беарнским соусом или соусом «Эрцгерцог»? Положив записку на стол, я отослала мальчишку и провела день как обычно. Но ночью я лежала в постели, колеблясь между сочным беарнским соусом с терпким ароматом эстрагона, жаром крупинок черного перца и мягким, спокойным сливочно-грибным соусом «Эрцгерцог». Я мысленно попробовала оба соуса, рассматривая состав, аромат и прикидывала, что лучше. Перец придавал острый волнующий вкус, который длился недолго. Грибы не раздражали и были сытными. Томас был вегетарианцем и любил грибы. Вспомнив про Томаса, я сдалась и, отбросив мысли о сне, села в кровати, включив настольную лампу. Я никогда сознательно не бросала надежду увидеться с ним снова, но когда задумывалась, то понимала, что любовь как чувство давно уступила место мыслям. Я ведь даже понятия не имела, жив он или мертв, приезжал в Санкт-Галлен меня искать или встретил кого-то еще, а обо мне забыл. С тех пор как мы распрощались, прошло больше трех лет, два года назад закончилась война. Наверное, пора о нем забыть. На следующий день в одиннадцать утра я позвонила в кафе рядом с лабораторией Шарля Дюмаре и заказала для него бифштекс под беарнским соусом с доставкой. Днем позже я получила записку с сообщением, что он пригласит меня, когда парфюм будет готов. Записка была прикреплена к вощеной бумаге с кусочком сыра бри, такого выдержанного, что, когда мы с Мадлен вечером его развернули, сыр на расписанной под мрамор тарелке источал сильный запах. А потом наступила тишина. Я не ожидала, что парфюм создадут в один день, но через неделю не находила себе места. Каждый день я одевалась особенно тщательно, на всякий случай. Мое нетерпение росло день ото дня, поэтому, когда наконец мне в кабинет принесли записку, я едва успела предупредить Диора, куда ухожу, как уже оказалась на улице, набрасывая на себя жакет, а швейцар уже ловил такси. Я никогда не уезжала так далеко из Парижа, как в Сюрен, где находилась фабрика Coty. Она была на берегу Сены по ту сторону реки от Булонского леса. Во время поездки я смотрела в окно. Такси остановилось перед большими воротами, и я подошла к зданию, больше похожему на особняк, чем на фабрику. Портье дал мне в провожатые угрюмого швейцара, который повел меня на второй этаж и указал на коридор, буркнув, что нужно найти третью дверь слева. Я хотела было постучать, но заколебалась, повернула ручку, открыла дверь и вошла в лабораторию. Хотелось увидеть его au naturel[25]. Вначале пришлось напрягать глаза, чтобы его разглядеть, потому что при задернутых шторами больших окнах освещение было тусклым. Как только глаза привыкли к мраку, я словно очутилась в пещере колдуна, а не в современной научной лаборатории. С потолка аккуратными рядами свисали ветки деревьев, кустарника, пучки цветов, трав. Баночки, тюбики, склянки, горелки, флаконы для образования и конденсации пара, сепараторы, сосуды для получения драгоценных жидкостей, пипетки, красные резиновые шланги стояли на столах вместе с огромным количеством крошечных бутылочек с золотистой, янтарной, желтой, зеленой, коричневой и прозрачной жидкостями. Но беспорядка не ощущалось. Все это напоминало хорошо настроенный оркестр, исполняющий цыганский танец. Шарль сидел в дальнем конце лаборатории ко мне спиной и, судя по его сосредоточенности и отрывистым движениям, писал. Его ручка двигалась ритмично, как палочка дирижера при исполнении пассажа в ритме allegro. Рядом с бумагами на столе стояла крохотная склянка. Я на мгновение застыла. Я была полностью уверена, что моя жизнь вот-вот изменится. Знание ничем не подтверждалось. Что, собственно, произошло? Разговор за обедом, несколько записок, обмен едой и потом молчание… но знала… и все. Я закрыла за собой дверь. В комнате было тихо, и линолеум не заглушил стук моих огромных каблуков по полу, но Шарль не обернулся. Проходя мимо стеклянных сооружений на темных деревянных столах, полных булькающих, дымящихся и капающих жидкостей и газов, я ощущала, будто в этот момент мои чувства извлекаются и конденсируются. Мелкие движения, указывавшие на то, что он пишет, прекратились, он поерзал на стуле, напрягая позвоночник. Я замедлила шаг и остановилась у него за спиной. Протянула руку к его плечу, но, не успев дотронуться пальцами до потертого воротника, отдернула руку. – Это, наверное, они, – сказала я. – На столе. Голос дрожал, в нем не было твердой уверенности, как хотелось бы. Я отступила, а он встал и повернулся ко мне. В его больших темных глазах отражался тусклый свет помещения, и я отчетливо ощутила, что его страсть ко мне была такой же очевидной, как и моя к нему. – Да, они, – небрежно сообщил он, разворачиваясь и беря в руки пузырек. – Кажется, я уловил характер. Только осторожнее. Это все, что у меня есть сейчас. Он опустил склянку в мою протянутую руку, не касаясь кожи. Я вытащила пробку и понюхала. Аромат, такой знакомый тебе сейчас, ma chère, после первого вдоха показался необычным. Это потом его много раз копировали, но тогда он был уникален и отражал мою суть. Тот первый пьянящий шорох деревьев, шипровый аромат, напоминавший о лесном мхе под ногами, и капельках смолы, когда я забиралась на сосновые ветви высоко в горах моего детства; а за ним – сладкий жасминовый запах юной влюбленной девчонки, мои встречи с Томасом; затем сладость смягчилась ароматом лаванды и цветущего померанцевого дерева – я стала молодой женщиной; и наконец роскошные основные нотки мха, шалфея и пачулей возвестили о силе и жизнеспособности женщины, стоявшей перед этим гением, мужчиной. – У вас получилось! – вздохнула я. – Я знала! Пока я пыталась непослушными пальцами закрыть крохотный сосуд пробкой, он наклонился, почти водя носом по моей шее, но не касаясь. Вместо этого он подошел так близко, что я чувствовала его дыхание, и потом втянул воздух. Глубоко-глубоко. Я тоже вдохнула, словно теряя сознание, запах оливок и сыра, сладкий мускусный аромат кудрявых волос. Желание прижаться к нему с такой силой охватило меня, что пришлось сделать несколько вдохов и выдохов. Отойдя, он с улыбкой сел на стол. – Да, я все-таки нашел то, что надо. Наверное, ошеломленная, я непрочно держалась на ногах и дрожала, потому что он вдруг взял из моих рук склянку и, вопросительно подняв брови, подвинул стул. Я покачала головой. – Нет-нет, вы сядьте на стул, а я на стол, – сообщила я, стараясь прийти в себя. Он пожал плечами и подчинился. Мой ход мыслей был прост: нет ничего соблазнительнее, чем элегантно скрещенные ножки, и мне не хотелось упустить возможность поболтать перед ним затянутыми в шелк икрами. – Парфюм просто идеальный. Конечно, мы его возьмем и немедленно запустим в производство. – Да. – Я попрошу нашего юриста подготовить договор. – Прекрасно. У вас все? Я заволновалась. Неужели он оттолкнет меня сейчас, когда работа закончена? – Ну да, – ответила я, сомневаясь, что правильно его поняла. – Роза, все это пустяки, – заметил он, махнув рукой в сторону пробирки с парфюмом и лаборатории. – Вы ведь это понимаете? Я густо покраснела.