– Да, – призналась я. – У нас есть о чем поговорить. Он говорил серьезно, но улыбался. – Например? – Например, почему я до сих пор тебя не поцеловал. Он произнес «ты», а не официальное «вы», и это ошеломило меня, превратившись в нечто прочное и реальное, словно золото. Хотелось кинуться к нему в объятия, но что-то меня удерживало. За этим флиртом крылось нечто ужасно серьезное. Он, наверное, уловил мое напряжение. – Тебе не интересно? Он подтянулся на стуле и выпрямился, отдаляясь от меня. – Или я ошибаюсь? – Нет-нет. Ты не ошибаешься, – торопливо подтвердила я, подчеркивая сердечное «ты». Он улыбнулся и облегченно откинулся на стуле. – Так в чем же дело? – спросила я. – Джентльмен не станет приставать к даме с поцелуями, если у них не было хотя бы одного свидания, и если не получит ее разрешения. Я насмешливо поклонилась. – Из этого следует предположить, что ты джентльмен? – А как же. В этот момент мы оба улыбнулись во весь рот, осветив тусклую лабораторию блеском своих зубов. – Мадемуазель Кусштатчер, не откажите в любезности отобедать со мной в 8.30 в субботу вечером в Le Grand Véfour. Я колебалась не потому, что сомневалась в Шарле, просто была наслышана об этом ресторане, его изысканной кухне и баснословных ценах. На какое-то мгновение мысль, что я, Роза Кусштатчер из Оберфальца обедаю в Le Grand Véfour, показалась более странной и невероятной, чем осознание того, что Шарль Дюмаре так же без ума от меня, как и я от него. Но, как ты понимаешь, ma chère, дама не должна раскрывать своих тайн. И я просто сказала «да». Мой внешний вид Диор взял на себя. Это была первая демонстрация нового парфюма, названного в мою честь «Мисс Диор», хотя ходит легенда, что он назвал его в честь сестры. Он всегда требовал безупречности, но в этот вечер ему хотелось, чтобы я выделялась. По-моему, ему нравилось сочетание удачного аромата и маленькой любовной истории, скрывавшейся за его созданием. И он умышленно решил отступить от идеального наряда, остановившись на шерстяном крепе для жакета и коктейльном платье из тончайшего бархата из первой коллекции. – Но, мэтр, – возразила Мадлен, – вы же знаете, что такое Véfour, там все по высшему разряду, кругом ар-деко, позолота, цветные колонны и люстры. Ей бы надеть хотя бы вот это, вполне вечернее платье. Она подняла черное платье с шелковой воздушной шалью, летящей над облегающим платьем. Бретельками служили гирлянды бархатных листьев, взбирающихся по плечам к обнаженной спине, а перед скромно украшал букет цветов. – В нем она будет выглядеть богиней или феей. – Именно, Мадлен, именно! – закричал Диор. – Но мы ведь хотим, чтобы он влюбился в Розу. Мы не хотим, чтобы она была частью роскошного декора, а чтобы она выделялась на этом фоне! Хотя Шанель и придумала маленькое черное платье, но ответ Диора был великолепен. Юбка была не столь широка, как в полном комплекте костюма «Бар», но талия была плотно стянута над ниспадающей с бедер юбкой, переходящей в скромный полузакрытый цветок. На ней было два практичных больших кармана, а на лифе – глубокое квадратное декольте, замаскированное огромным бантом, словно я была подарком для Шарля, упакованным и готовым к вручению. Когда я вошла в ресторан с разноцветным цветочным ковром, фресками, как в Помпеях, и украшенными лепниной потолками, я сразу поняла, что Диор был прав: меньшее превратилось в большее. Я замечала, как меня провожали взглядами, когда я проходила мимо, по настоянию Мадлен опаздывая на десять минут, но еще больше удивилась, когда Шарль не встал мне навстречу. Я стояла около своего стула и ждала. Я никогда раньше не встречала потерявших дар речи мужчин, но этот умный, такой уверенный в себе химик просто оторопел, ma chère. Если в твоей жизни будет такой триумф, дорожи им, они случаются так редко. За спиной появился официант и выдвинул для меня стул. Только тогда, словно пробудившись от зачарованного сна, Шарль с большим опозданием вскочил из-за стола. – Мадемуазель Кусштатчер, – сдавленным голосом сказал он, – никак не могу решить. Вы произведение искусства или сказочная принцесса? – Доктор Дюмаре, – пожурила его я, – мы оба давно выросли, чтобы верить в сказки. Что касается искусства, – улыбнулась я, – оно на мне. – Я показала на свое платье. – Как и другой шедевр. И протянула к нему надушенную руку. Он встал, наклонился через стол над бледной рукой и вдохнул. – Ах, идеально, – прошептал он, глядя мне в глаза. Потом откинулся на стуле, когда тот же официант поднял бутылку шампанского, которое заранее заказал Шарль, и наполнил хрустальные бокалы. – За будущее, – тихо сказал он и поднял бокал. Разумеется, еда была выше всяческих похвал, но я, к сожалению, была настолько взвинчена, что не могла доесть ни одного блюда. Шарль, как оказалось, пил мало, что – после моего отца – очень подкупало. Даже за десертом мы допивали ту же бутылку. Разговаривали то о пустяках, то о мечтах. Рассказали друг другу, как мы одиноки в этом мире: его семья погибла во время войны, я свою бросила. Он жаждал приключений и путешествий, я хотела всему научиться у Диора. Мы одинаково хотели узнать друг друга, и под каждым кокетливым замечанием и находчивым ответом скрывались серьезные чувства. Выйдя из ресторана, мы прошли красивую колоннаду, потом через сад Пале-Руаяль, мимо Лувра дошли до Сены у моста Каррузель, всю дорогу разговаривая. Скользя, спустились к реке слева и уселись на одну из каменных скамеек на набережной. Сидели близко, но не касаясь друг друга, пока наш бесконечный разговор не оборвался. – Шарль, а это была работа или удовольствие? – спросила я, когда молчание затянулось. Он взял меня за руку, прижимаясь носом к запястью и вдыхая запах кожи. – А ты как думаешь? – спросил он и отпустил руку. Какое там думать. Он впервые меня коснулся. Я чувствовала заряд энергии, излучавшейся от того места, где он крепко держал меня пальцами. – По-моему, это не работа, – ответила я. Меня так и подмывало схватить его за руку и спрятать лицо в его ладони, втянуть его запах. – Тогда мы думаем одинаково, – сообщил он. – В таком случае, – начала я, пытаясь воскресить возможность получить больше, чем приятную беседу, – я просто подумала, если джентльмен собирается просить разрешения… ну, ты знаешь, как это бывает. Он сбросил воображаемую шляпу. – Джентльмен возьмет на себя ту смелость после обсуждения с дамой в черном некоторых других проблем. – Это что ж за срочность такая? – небрежно спросила я. Он немного помешкал, явно борясь с самим собой. – Это ничто и все. Он подвинулся ко мне и скользнул рукой по моей до нетерпеливых пальцев. Мы немного помолчали, держась за руки. Я терялась в догадках, нас явно тянуло друг к другу, что же его останавливало, почему он только держал меня за руку? Для первого поцелуя лучше берега Сены места не найти. Я ждала. Он наблюдал за течением реки. – За последние несколько лет я понял, что в мире нет ничего несомненного. Но несмотря на это, – заметил он, повернув ко мне лицо, – я так уверен насчет тебя. Насчет нас. Если я прав и не сошел с ума, тебе лучше узнать об этом сейчас. Он замолчал, перехватил мой взгляд, и я едва сдержалась, чтобы не наклониться и прижаться к его губам губами. На лице у него отпечатались боль и стыд, но он продолжил: – Как бы самонадеянно это ни казалось с моей стороны, но что-то подсказывает мне, что я поступаю правильно – ты должна знать, что у меня никогда не будет… я не могу иметь детей. Я моргнула. – Не можешь иметь детей… значит… Мои глаза самопроизвольно скользнули вниз. – Нет-нет, ничего подобного, – сказал он, и я зарделась. – С этим все в порядке. У меня голова шла кругом, пытаясь постичь всю серьезность новости. Мысли, словно пойманный в летней траве кузнечик, перескакивали с одного на другое. Он как бы сделал мне предложение – зачем сообщать мне о том, что он не хочет детей? Даже размышляя, почему он их не хочет, я поняла, что мне все равно. Главное – быть вместе, что бы ни произошло. Какова бы ни была причина, я подожду, пока он сам не расскажет. Но сразу за волной счастья пришла другая – страх. Он сообщил, что у него детей не будет, но у меня был ребенок. И если я хочу выйти за него замуж, то не могу скрыть правду. – Тогда я тоже тебе кое в чем признаюсь. Я набрала побольше воздуха, чтобы успокоиться. Это ведь не как теперь, ma chère, молодая женщина в таком легко не признавалась. Но я заставила себя продолжить: – У меня есть сын, совсем маленький. Он в Швейцарии. – С отцом?