Она редко говорила подолгу, и я ошеломленно на нее смотрела. Она была права, я в это не верила. Как и в медицину, в докторов, которые беседовали с Шарлем, упоминая сложные медицинские термины, разные идеи, которые ему не помогали ни на йоту. Я была в отчаянии и решила, что попытка не пытка. – Что можно сделать, Граса? Я никогда не ездила по Рио на автобусе, а теперь стояла в толпе пассажиров, одетых в линялую застиранную одежду. В оранжевой юбке и белом жакете я выглядела среди них как шут гороховый. Я ошиблась. В первый и последний раз за много лет гардероб меня подвел. Я все думала, что Шарль сочтет это глупостью. Но я сама выбрала эту пустую надежду. Какой-то джентльмен из толпы уступил мне место, которое я благосклонно приняла, и мы поехали дальше. Граса меня охраняла, наши сумки подпрыгивали у меня на коленях, пока машина катилась по жаркой плоской равнине к северу от центра города. Когда мы добрались до нашей остановки, я пошла за Грасой в фавелу рядом с фабриками, теснившимися у дороги. Идти было недалеко, но путь казался нескончаемым. Высокие каблуки не приспособлены для прыжков через сточные канавы, вонючие лужи и тропы, заваленные мусором, в котором даже бедные брезгуют копаться. Какое же было облегчение, когда мы добрались до больших деревянных ворот, прикрепленных как попало к грубой каменной стене. Граса громко хлопнула в ладоши и позвала Дону Апаресиду. После долгого ожидания послышался звук неуверенных шагов. Дверь открылась, и толстая женщина с глубокими морщинами на лице и черными с проседью завитками пригласила нас войти. Мы шагнули в тень мангового дерева, словно в другой мир. Позади нас грязно-коричневая дорожка узкого переулка бежала между неопрятными рядами трущоб, пристроек с односкатной крышей и редких кирпичных зданий, но за стеной от проулка прятался мираж зелени и тишины. Деревья папайи проросли сквозь неровную стену, на которую взбирались побеги лозы чучу, покачивая колючими зелеными плодами; ниже большие зеленые капустные листья ожидали, когда их сорвут и тонко нашинкуют. Дерево авокадо согнулось под тяжестью огромных темных плодов; ветерок развевал зелень моркови на овощной делянке, и, каким-то образом втиснувшись, росла кукуруза с маленькими зелеными початками. Вокруг сновали тощие квохчущие куры. Попав на эту городскую ферму, спрятанную в запустении фавелы, я почувствовала прилив надежды, может, Дона Апаресида на самом деле обладает волшебным даром. Мы прошли за ней в дом. – Сядьте там, – приказала она, показывая на один из двух тяжелых деревянных стульев в центре комнаты и на кровать для Грасы. Я села. Хозяйка стала варить кофе. Одна сторона комнаты служила ей кухней: старая дровяная печка, большая каменная мойка и приставной стол с собранной морковкой и светло-зелеными чучу на деревянной разделочной доске. На плите варились в кастрюле бобы, издавая знакомый чесночный запах, который по утрам был почти в каждом бразильском доме. Следующая стена была вся в полках. На одной расположилась кухонная утварь: ножи, глиняная посуда, алюминиевые кастрюли, надраенные до блеска. Сверху стояло несколько железных баночек и стеклянные, от мала до велика. Я впервые видела набор: рис, бобы, сахар, кофе, соль, как во многих бразильских домах. Граса устроилась на кровати, придвинутой к стене напротив «кухни». Кровать была покрыта грубым вязаным хлопчатобумажным одеялом, каким накрываются люди, торгующие у дороги, которых я видела, проезжая вдоль по авениде Атлантика на пляж или в центр города. Лоскут ткани, похожий на ситец, свисал с крышки деревянного ящика под кроватью: ее гардероб. И меня вдруг пронзило: эта единственная комната была для Доны Апаресиды целым домом. Отрезвляющая мысль. Я будто потеряла все, будто сердце вырвали из груди, но, оглядев этот дом, я поняла, что у меня так много всего, столько вещей, столько удобств. А еще знала, что отдала бы все, лишь бы вернуть Шарля. – Сеньора Роза, – начала она, налив нам кофе и по стакану воды. Она сидела на тяжелом деревянном стуле ко мне лицом, стола не было. – Из того, что мне рассказала сеньора Граса, я поняла, что вы не верите в духов. Я на какое-то мгновение заколебалась, не желая ее обижать. – В моей стране я никогда о них не слышала. У нас есть церковь, и все. – Католическая? – Да. – Значит, вы знаете о дьяволе и демонах? – спросила она, пронизывая меня взглядом. – Да, – медленно ответила я, думая впервые за многие годы об Оберфальце. Одного я узнала сразу, как только увидела… В глазах Шляйха совсем не было доброты. Когда я последний раз ходила на исповедь, то призналась отцу Маттиасу, что меня изнасиловали. Я не знала, согрешила или нет. Священник уверил меня, что нет, насилие было грехом насильника. Я с облегчением услышала, что даже в глазах Бога согрешил Шляйх. – И о святых и Деве Марии? – уточнила она. – Да, но… – Это одно и то же. Оглянитесь, – скомандовала она, и я развернулась на стуле. У стены, рядом с которой я сидела, на небольшой полке, закрытой золотистой тканью, были собраны скульптурные изображения святых и божеств, а рядом лежали цветы и небольшие подношения из риса и бобов в знак просьбы о милости. Сама стена была выкрашена в голубой цвет. – Ангелы, святые, дьяволы и демоны. Наши ориша и призраки, они такие же, как в церкви, просто под другими именами: Иеманжа – это святая Варвара, Огун – святой Георгий. – Я видела на Новый год на пляже подношения Иеманже. – Значит, вы видели, как ориша входит в тело человека и им овладевает. Представьте, как легко духам принести человеку болезнь, просто что-то отобрать. Я никогда не забуду ту одержимую женщину, стонавшую на пляже перед отелем «Копакабана» в первый Новый год в Рио. Теперь я привычно обхожу небольшие подношения из кукурузы и цыплят, оставленные на улице, наученная не наступать на них, иначе они принесут несчастье, привыкла видеть людей в трансе. Но никогда не думала, что это коснется меня или Шарля. – Извините, мне бы хотелось поверить, просто не знаю как. – Сеньора, – сурово сказала медиум. – Если вы не верите, мы зря теряем время. Тут не наука, а факт. На мне с детства порча от видений. – Порча? Это же дар. Я сморщилась от неожиданного неприятного запаха. – Это и благословение на освобождение людей от злых духов и заклятий, но и проклятие, когда видишь смерть, получаешь предупреждение и не можешь остановить непоправимое, что тебе открылось, – да еще в этом же тебя и обвинят. – Обвинят вас? – Да. Когда я была маленькой, то пыталась предупредить, чтобы отец однажды не ходил на работу. Просила и умоляла, но он все равно ушел. Когда он не вернулся домой, мать назвала меня ведьмой и не простила, а после нескольких таких предупреждений выгнала из дома. До меня дошла еще одна волна ядовитого запаха. Я огляделась, но единственными продуктами были овощи и бобы, кипящие на плите. Может, где-то был спрятан корм свинье. Граса рассказывала, что их часто держали в фавелах. – Теперь поверили? Я долго думала, что ответить. В голове крутилось, что все это чепуха. И все же что-то, наверное, ее безыскусность или отсутствие всякого наигрыша, произвело на меня впечатление. Как бы то ни было, я удивилась сама себе, сказав «да», и поняла, что не покривила душой. – Хорошо. Мне кажется, вы пришли из-за духа? Теперь запах стал невыносим, меня стошнило в руку, и я покачала головой. – Нет. Помощь нужна моему мужу. Он очень болен. – Значит, этот злой дух не ваш муж? Я тупо на нее уставилась. – Нет, – выпалила я. – Сеньора, – заявила она, словно ничуть не сомневалась. – Вас преследует кровожадный дух. У меня по спине побежали мурашки, и я встревоженно оглянулась. – Какой дух? – содрогнулась я, чувствуя, как покрываюсь холодным потом. До меня дошла еще одна струя неприятного запаха. Медиум вздохнула и откинулась на спинку стула. – Привидения и духи бывают разные. Есть злобные, преследующие издали. Это бесы, откручивающие крышки банок, и когда вы за них беретесь, банки и джем падают на пол. Еще бывают плутишки, которые любят пугать звуками и видениями. Но самый мерзкий тип из всех – кровожадные духи. – И у меня именно такой? Я чувствовала, как во мне растет протест, все это выглядело нелепо. – Да, сеньора, у вас такой спутник. Я встревожилась, как только вы вошли, думала, что вы пришли из-за него. Она говорила, уставившись в одну точку за моим плечом. – Это «он»? Я оглянулась, но ничего не увидела, только неприятный запах, казалось, сгущался. – Кровожадный дух, – объяснила она, – обретает плоть, когда кто-то умирает, он сильно привязан к жизни или к какому-то человеку. Потом он становится спутником человека, к которому привязан. – Потому что кого-то любит? – Иногда, – она пожала плечами, – может и ненавидеть тоже. Обе страсти – своего рода привязанность. – Вы хотите сказать, что они… вас выслеживают? Она встретила мой вопрос спокойно, только потерла нос, чтобы прогнать неприятный запах. – Да. Некоторые из них доброжелательные. Умершие любимые иногда остаются с возлюбленными, ожидая воссоединения. Другие могут злиться, преследовать, пытаться навредить. После ее слов сердце у меня ушло в пятки. Отвратительный запах мне кое о чем напомнил. – Что с ними случается? – осмелилась спросить я. – Порой они отступают, когда их возлюбленный находит кого-то еще. Такие обычно безвредны. Она встала и налила воды в стакан. – Но некоторых стоит опасаться: например, кровожадных духов. Эти преследуют тебя, выжидая каждую возможность навредить бесконечными несчастьями. Люди приходят ко мне после цепочки неудач или какого-то несчастья, их жизнь меняется до неузнаваемости. – Понятно…