– Посмотри, ты высокая, стройная, ноги вообще загляденье – ты словно газель. – Слишком тощая, – улыбнулась она. Я тоже тщательно ее рассматривала, как никогда прежде. – Чушь. Твоей фигуре можно только позавидовать. У нее были изящные скулы и нос. Кого-то она мне напоминала, но я никак не могла вспомнить. – Бабушка была индианкой. – А, вот откуда локоны. Она зачесывала волосы наверх или повязывала шарф, но я видела, как она расчесывала длинные завитки. – Ты красавица, только прячешь красоту. Но с сегодняшнего дня все изменится. – Что вы хотите сказать, сеньора? – быстро спросила она. – Пойдем. Я взяла ее за руку и повела в свою ванную. Ванна на латунных ножках среди голубой и белой португальской плитки благодаря усилиям Грасы блестела. Я открыла краны. Граса стояла у двери, сжимая перед собой руки. Я зачерпнула пригоршню соли для ванн из чаши и бросила в воду. – Сеньора Роза, – запротестовала она, врываясь в комнату. – Дайте я сама все сделаю. Я подняла руку, и она остановилась. – Нет, – сказала я. – Сегодня я тебе прислуживаю. Это не обсуждается. Граса чувствовала себя не в своей тарелке, и я придумала, чем ее занять. – Вот что, принеси мне стакан горячего молока с ложкой меда. – Конечно, сеньора Роза, – пробормотала она и исчезла из комнаты. Когда она вернулась со стаканом молока с медом на серебряном подносе с кружевной салфеткой, ванна была полна. – Спасибо, – сказала я и вылила содержимое стакана в воду. – Сеньора! – возмущенно воскликнула она. – Молоко не выброшено, не волнуйся, оно только на пользу. Я закрыла краны. Я сидела на краешке ванны, а она отодвинулась к порогу. – Граса, пока не полюбишь себя, счастливой не станешь. Себя нужно нежно любить. Помогает, если хорошо выглядишь, если за тобой ухаживает сто́ящий мужчина. Но начинать нужно с этого. Я подняла руку к лицу, скользнула до подбородка и задержала на груди, прямо над сердцем. – Тайное оружие любой женщины – ее кожа и запах. Они должны быть мягкими, едва уловимыми и нежными. Клеопатра каждый день купалась в козьем молоке. Ты, может, думаешь, что это лишнее, – заметила я, показывая на ванну, – но этому трюку научила меня бабушка Берта. Она жила в горах. Ее кожа видела и суровые зимы, и жаркое лето, но даже в старости она сияла, как полированный камень, упругая и мягкая. Стакан молока и ложка меда, если их правильно употребить, удерживают женскую молодость и красоту. Я взяла ее за руку и потянула в комнату. – Граса, так надо. Пора тебе насладиться ванной. Она немного поколебалась и шагнула вперед. – Это для меня, сеньора Роза? – Да. Полезай и не выходи, не двигайся, не намыливайся, пока я не вернусь. Просто лежи и мечтай. Пожалуйста. С этими словами я вытерла руки, достала большую пушистую банную простыню из стопки и вручила Грасе. Потом закрыла за собой дверь и прислушалась. Сначала было тихо, потом послышался тихий всплеск. Я улыбнулась и ушла. Я понятия не имела, что она делала или о чем думала в те первые двадцать минут наслаждения. Но когда я постучалась и вошла со стаканом лимонада для нее и поставила его на подвешенную поперек ванны полку (с моими воскресными коктейлями), она едва пошевелилась. Белки глаз были молочно-белые, и тут я поняла, кого она мне напоминала: Нефертити, египетскую царицу. Заметив меня, она пошевелилась и одарила ослепительной улыбкой, которой я раньше не видела. Люди считают, что, если ты выросла в нищете, ты к ней привыкаешь. Я по своему опыту знала, что, какой бы привычной ни была нищета, она всегда будет невыносимой, а вот комфорт кажется естественным и приятным. И лишена она этого комфорта только по воле случая. – Можно сесть? – спросила я. – Конечно, – сонно кивнула она. Я села на край. Она лежала в воде, уперев ноги в торец ванны. Золотистый пушок высветленных волос мерцал, подсыхая, на шоколадной коже. Она была так же довольна, как богатые женщины, отдыхавшие после процедур в салонах красоты, хотя совершенно очевидно, что ей в них бывать не приходилось. Я протянула руку к полке и достала бритву Шарля из принесенной с пляжа створчатой раковины, похожей на львиную лапу. Она как раз подходила по размеру для бритвы, и края ее даже отводили воду. – Выйдешь из ванной будто заново рожденной, Граса, – заметила я, когда она открыла глаза. – Последний штрих. У новорожденных очень гладкая кожа. Возьми бритву, но будь осторожна, она острая. Я вручила ей бритву Шарля. Мне хотелось, чтобы она вышла из ванны, как Афродита из моря. Вместе мы стирали прошлое. Глава 13. Снотворное С возрастом уставать начинаешь раньше и поздние вечеринки переносить все труднее. Прошли те дни, когда я могла веселиться всю ночь напролет, не спать до рассвета и идти плавать на море, глядя, как оранжевое солнце медленно поднимается из атлантической дремы, а потом пить свежий сок и отправляться в офис в старый разрушающийся центр Рио. Там у меня был шезлонг, покрытый янтарно-желтым шелком, где можно было вздремнуть между телефонными звонками, встречами и моделированием одежды. В те дни снотворного мне не требовалось. Видишь, ma chère, это единственный пузырек без этикетки. Неприметный белый пластиковый флакон. Я всегда срываю с них этикетки, не хочу способствовать злоупотреблению. Я давно не пью снотворное. Барбитураты, если их пить нечасто и понемногу, помогают, но при неправильном приеме они опасны, так как может появиться зависимость. Я стала их принимать после разговора с Грасой, который лишил меня сна. Однажды утром, сварив мне кофе, она выпалила: – Что с сеньором Шарлем? – Ничего, – ответила я, едва обратив внимание на вопрос. Но когда она занялась своими делами, я не смогла выбросить ее вопрос из головы, и меня охватило беспокойство. Допив кофе, я вернулась наверх в нашу спальню и встала в дверях. Шарль еще спал, и я тихонько прошла в комнату, чтобы его не разбудить. И не столько осознанно, сколько интуитивно сняла с него простыню. Я изучала его не как любовница, а как жена, но так и не поняла, как мужчина, целыми днями корпевший над лабораторными столами, поднимая и наполняя пробирки, мог поддерживать такую физическую форму. Природа наградила его силой и мускулатурой, болел он редко. Его оливковый цвет лица, темные кудрявые волосы и добрые карие глаза хорошо приспособились к бразильскому климату. Он не лежал часами на солнце специально, но загорал, ныряя в волны Атлантики и играя на пляже, и его кожа приобрела здоровый бронзовый оттенок. Он редко сидел на месте. Перемены трудно заметить, когда ты рядом, поэтому я заставила себя внимательно его исследовать, как разглядываю макет платья. Шарль похудел. Руки и грудь уменьшились, когда-то упругие мускулы исчезли. Наблюдая за дыханием, я увидела, как проступили ребра, а потом потрогала на руке кожу, она уже не была мягкой, а загрубела. И он был болезненно-бледный, под коленкой виднелся синяк и еще один – на бедре. Я поцеловала синяк и провела пальцем по неподвижной ноге и вверх по спине, еще больше встревожившись при виде маленьких поврежденных кровеносных сосудов, лопнувших в синяки, замаскированные побледневшим загаром. Шарль перекатился на живот, показав крапчатые отметины крохотных фиолетовых повреждений на спине. Кожа рук и спины была в светлых пятнах. Шарль зашевелился и снова заснул. С тех пор прошло больше тридцати лет, но когда я останавливаюсь и позволяю себе вернуться мыслями к тем дням, то вспоминаю смятение, охватившее меня, когда я села на кровать рядом с ним. Уверенность и безопасность, с которыми я прожила десяток лет, в одночасье рассыпались. Не так давно я купила мейсенский фарфор, старинный сервиз, но такой, чтобы им пользоваться. И время от времени то тарелка разобьется, то чашка исчезнет – сколы, трещины, пропажи, – пока год назад я не обнаружила, что посуды не хватит, чтобы накрыть стол к званому обеду. Вот и с Шарлем было то же самое. Я ничего не замечала, пока не стало слишком поздно, не увидела ранних предупреждающих симптомов. А теперь, разглядывая его, вдруг ясно вспомнила и поверить не могла, как я не видела этого раньше. Все началось с того, что иногда ему не хотелось выходить на утреннюю прогулку по берегу с обрушивающимися на берег пенистыми волнами, а потом все чаще и чаще. По выходным он перестал играть в пляжный волейбол. Он отменял теннисные матчи и постепенно забросил спорт и физическую работу, потому что сильно уставал. Дальше начались визиты к врачам и специалистам, а тревога все росла. Постепенно и Граса не выдержала. – Сеньора Роза, – окликнула она меня однажды утром, когда я молча уставилась на папайю, приготовленную на завтрак. – Я все думаю. Ваша медицина бессильна. Они не могут остановить болезнь. Может, это и не болезнь? – Что ты хочешь сказать? – Лекарства действуют, если это обычная болезнь. Но, видимо, у сеньора Шарля что-то другое. Я ждала, не понимая, о чем она говорит, рак жесток, но в нем нет ничего необычного. – Это Макумба, – просто пояснила она. – Магия? Я старалась не улыбаться. – Я знаю, вы в это не верите, – с достоинством заявила она. – В вашей стране такого нет, так сказал сеньор Шарль, но здесь она существует. Люди, когда завидуют, не любят тебя, встречаются кое с кем, колдуют, совершают ритуал, накладывают заклятье, потом ты болеешь, и врачи ничем не могут помочь, если это колдовство, и умираешь. Сеньор Шарль умрет, если мы ничего не сделаем.