— Миссис Росс, — немного смягчившись, судья Маккласки обратилась лично к Лоретте, — я не могу подвергать опасности ребенка… — Я понимаю, — всхлипнула Лоретта, перебивая. — Я столько всего сделала, столько натворила, но я стараюсь исправить свою жизнь. Я работаю, не принимаю наркотики или алкоголь, — эмоционально и не подбирая выражений, рассказывала она. — Микки для меня всё! Я только ради него и живу, только желание вернуть сына дает силы идти дальше. Но если нужно — я буду ждать столько, сколько необходимо, чтобы мне поверили и разрешили снова стать матерью. Трейси и саму проняла речь Лоретты: она казалась искренней и действительно страдающей. — Ваша честь, миссис Росс нельзя винить за преступление бывшего мужа, — осторожно начала Трейси. — Сейчас его ищет полиция и когда найдет — его надолго посадят в тюрьму. Больше не будет угрозы ни миссис Росс, ни Микки. — Но его еще не поймали и неизвестно, когда найдут, и найдут ли, — веско заметила судья Маккласки, но настроена была уже не так категорично. — Вы совершенно правы, но насколько мне известно, его ищут и обязательно поймают, но решение, которое вы примете сегодня, обозначит судьбу Лоретты и ее сына на целый год. Год, — повторила Трейси. Судья Маккласки откинулась на спинку зеленого кожаного кресла и задумчиво обвела взглядом кабинет, прежде чем спросить: — У вас есть какое-то конкретное предложение? — Ваша честь, мне кажется, будет справедливо, если мы встретимся вновь, когда Джека Росса схватят и посадят в тюрьму. Тогда вы сможете оценить мою клиентку без, — Трейси обвела рукой лицо Лоретты, всё еще хранившее следы жестокой любви бывшего мужа, — влияния обстоятельств, независящих от нее. — Его могут поймать через год, — предупредила о возможных не радужных перспективах судья. — Мы понимаем, — Трейси подбадривающе улыбнулась Лоретте, — и готовы ждать, пока безопасность Микки не будет безоговорочной. Лоретта Росс быстро закивала, утирая слезы. Она подождет. Подождет столько, сколько будет необходимо, только бы ей вернули сына. — Хорошо, — согласилась судья, делая исключение. — Три месяца. Если по истечении этого срока ваш муж всё еще будет на свободе, тогда будете ждать год. Если же его поймают завтра — подавайте прошение заново, и мы с вами побеседуем вновь в самое ближайшее время. — Спасибо, спасибо, — всхлипывала, но теперь уже от радости Лоретта. — Благодарю, ваша честь, — улыбнулась Трейси. — Уверена, что мы с вами скоро увидимся. *** На Парк-Авеню в апартаментах четы Стеклер за неспешным разговором протекал семейный ужин. На полированном дубовом столе, застланном белоснежной кружевной скатертью, в окружении ослепительного блеска хрустальных бокалов стоял изысканный букет таких же сияюще-белых лилий. Они источали приятный цветочный аромат, но сегодня удушали своей приторной сладостью. Брендон никогда не любил эти цветы, но исправно покупал, когда родители приглашали к себе — мать обожала лилии. Он поднес к губам бокал с красным вином, искоса бросив взгляд на наручные часы: ему нужно встретиться с Трейси. Сегодня она не должна оставаться одна. Она вообще больше не должна оставаться одна. Брендон несколько раз за вечер набирал ее номер, но так и не смог дозвониться, это нервировало и заставляло волноваться. Он отложил приборы, практически не притронувшись к еде и, вытерев губы салфеткой, выжидающе посмотрел на отца. Брендон старался не пропускать приглашений отужинать с родными, но сегодня у него категорически не было времени. Если бы не важная встреча с Палмером, Брендон ни за что не поехал бы в ратушу. Он ведь практически вышел из здания, но был цепко перехвачен отцом, который настаивал на совместном ужине. Двадцать минут он покорно выжидал, когда можно будет начать ту самую важную беседу, к которой апеллировал отец. Всё, время подошло: Брендон выразительно поднял брови, чем вызвал улыбку Адама. — Ну откуда в тебе столько нетерпения! — беззлобно пожурил Адам, делая маленький глоток из бокала. — В году всего триста шестьдесят пять дней — боюсь не успеть. Патрисия тепло улыбнулась сыну, по-матерински любуясь им. Брендон был их единственным ребенком, любимым и желанным, для которого были созданы все условия, чтобы вырасти выдающимся человеком. И сегодня их стремления и мечты сбудутся. Она была рада и бесконечно гордилась сыном. — Через три года выборы в сенат, — издалека начал Адам, — и тебе пора задуматься о твоей политической карьере. — Брендон молчал, поэтому он продолжил: — Я сегодня разговаривал с сенатором Лавалем: он полагает, сейчас очень благоприятное время, чтобы начать работать в этом направлении. Ты поедешь в Вашингтон под начало Кеннета, а через год выдвинешь свою кандидатуру от штата Нью-Йорк. Ее поддержат, — уверенно заявил Адам и весело добавил: — Но драка за штат будет жесткой! Брендон выслушал предложение отца и, тщательно взвесив открывавшиеся перед ним перспективы, заговорил: — Я хоть и люблю драки, но не могу сейчас уехать из города. — Сын, это хорошая возможность… — Я знаю, папа, — остановил его Брендон, — и тем не менее остаюсь. — Это же твое будущее! — не выдержала Патрисия. — Ты ведь к этому шел все эти годы! — Ты права, мама, — он легонько сжал ее руку, — но иногда я чувствую, что из-за своих амбиций упускаю нечто более важное. Патрисия беспомощно смотрела то на сына то на мужа, потом непонимающе охнув, потребовала: — Адам, вразуми же его! Он в ответ невозмутимо отрезал кусочек от сочного идеально прожаренного стейка и, положив его в рот, стал тщательно пережевывать. Патрисия, не выдержав, всплеснула руками, и только тогда Адам сказал: — Дорогая, наш сын — взрослый человек и только ему решать, что делать со своей жизнью. Кстати, говядина сегодня восхитительная! — Адам отрезал еще кусочек, а Брендон поднялся, поцеловал шокированную мать и быстро покинул гостиную. Его ждали дела. Его ждала Трейси. *** Трейси выключила мобильный телефон и бросила обратно в сумочку, сжимая в ладони связку ключей. Марко сказал, что она срочно нужна ему, а она так боялась встречаться с ним, но отказать не посмела. Трейси боялась его. После жуткого убийства Тэсты она уже была не так уверена, что он не причинит ей вреда. Марко яростен, безжалостен и мстителен, это его натура. То, что притягивало к нему людей и одновременно заставляло на интуитивном уровне опасаться. У него было понятие о мужской чести, весьма своеобразное, но очень для него важное. А она, Трейси, проехалась по этой самой чести, словно на танке, и если Марко узнает — ее ждет та же судьба, что и Пола Тэсту. Трейси судорожно обняла себя руками, будто колючий мороз ледяной волной прошелся по телу. Она ведь всего лишь встречалась с мужчиной, но оказалась втянута в такие дела, о которых раньше только читала в книгах или видела в фильмах. А сейчас эти события ожили: наполнились красками, запахами и обрели лица, и Трейси не нравилось, во что превратилась ее жизнь. У нее было ощущение, что дамоклов меч висит прямо над ее головой, что опасность ходит след в след, а смерть буквально наступает на пятки. С этим надо что-то делать. Она развернулась: за ней скоро приедут, нужно спуститься к парадной. Как бы Трейси ни боялась, но позволить зародить в Марко подозрения было бы ошибкой. На кону слишком много жизней — своей она могла бы еще рискнуть, чужими — нет. Она не знала удастся ли ей выйти из игры невредимой, но надеялась, что хотя бы живой. Надеялась, что человека в Марко больше, чем зверя… И этот зверь сейчас метался у него внутри, раздирая в клочья душу, прогрызая себе путь наружу. Марко держал его под контролем, но испытывал почти физическую боль от этой борьбы. Он застыл у окна, как ледяное изваяние, рассматривая ночное небо, звездное и холодное, как и его сердце. Он считал минуты до момента, когда к нему привезут Трейси. Ждал, когда сможет взглянуть в ее лживые глаза. Ежесекундно бросал взгляды на большие механические часы, желая быстрее увидеть ее и понять, что чувствует в их последнюю встречу. А ведь он послал за ней Тома. Марко коротко, неприятно засмеялся, царапая даже свой слух. Участь Тома Гана была решена и больше не волновала, волновала только она: его собственная Мадонна, святая шлюха, неверная любимая, продажная сука. Сейчас важна была только Трейси Полански. Марко услышал стук каблуков — через мгновение дверь отворилась, и появилась она. Он медлил всего секунду, затем повернулся, охватывая Трейси взглядом, всю целиком: тонкая блузка льнула к телу, приятно глазу облегая высокую грудь хозяйки; классические брюки со строгими стрелками не делали ее меньше женщиной, наоборот, еще больше показывали, что перед ним хрупкое нежное существо. Но это было неправдой: Трейси никогда не была слабой. Он знал, что она — сильная, волевая личность, а теперь знает, что она расчетливая, лживая лицемерка. Марко скользнул взглядом по ее лицу, на котором почти не было косметики — от этого она казалась совсем юной. Трейси изменила привычный уклад его жизни и в очередной раз убедила, что женщине нельзя доверять, нельзя относиться как к равной, ее можно только использовать. Марко злился на себя за то, что не смог остаться равнодушным к ее красоте и уму, что подпустил слишком близко, позволив нежности просочиться в его сердце. И разозлился снова, потому что не был равнодушен к ней даже сейчас. В нем все еще жила любовь, но любовь изрядно отравленная ненавистью и жаждой мести, от того еще более жгучая и опасная. — Здравствуй, — тихо произнесла Трейси, подходя ближе, вглядываясь в его лицо. В ней тоже жила любовь к нему, и она тоже была испорчена, только страхом. — Как ты? — Они ведь не виделись после ее истерики, и Трейси немного отпустило нехорошее предчувствие. Марко интересовался ее состоянием, значит, всё нормально? — В порядке, — опуская глаза, ответила она, до сих пор цепенея от воспоминаний: клетка и грозный рык собак теперь будут преследовать ее всю жизнь. — Ты сказал, что я срочно нужна тебе, что-то случилось? — Нужно посмотреть несколько договоров, они мне нужны сегодня. Трейси послушно кивнула, потому что из этой ситуации не было выхода. Возможно, этим она подпишется под своим тюремным сроком, но зато не под смертным приговором. — Присаживайся, — Марко указал на свое кресло, на столе лежала папка с бумагами. Трейси повиновалась, погружаясь в чтение и делая пометки карандашом на чистом листе. Марко же не мог отвести от нее глаз, изучая не без восхищения. Спокойная, задумчивая, собранная. Трейси практически научилась скрывать эмоции, но страх он узнавал безошибочно, слишком часто встречался с ним в жизни. Она подняла на него глаза, словно ощутила его мысли, и Марко словно ударило током. Он ведь в последний раз видит ее, в последний раз глотает воздух, наполненный цитрусовым ароматом ее кожи, в последний раз может услышать ее греховные стоны удовольствия. В последний раз… Но он не хотел дотрагиваться до нее. Отвращения не испытывал, но прикасаться к ней не желал, что-то удерживало от этого шага, хотя изначально Марко планировал снова взять Трейси в кабинете, трахнуть, как шлюху: так, как с ней еще никто не делал. Унизить и растоптать. — Я закончила. — Ее голос ворвался в сознание, отгоняя прочие мысли. — Я внесла несколько новых пунктов, потом нужно бу… — Оставь, — прервал Марко и посмотрел на часы. — Мне уже нужно уезжать. Трейси поднялась и вышла из-за стола, останавливаясь в нескольких футах от него. Он был закрыт и сосредоточен, таким Марко бывал, только если впереди ждало что-то серьезное. Внезапно она вспомнила их ночи в Италии: как страстно он любил ее, как бережно обнимал, когда она засыпала. Он умел быть нежным и любящим! Я люблю тебя, Трейси. Ничего не бойся. Но она боялась: и его, и за него. Ведь «это», возможно, произойдет сегодня. Возможно, его убьют. Возможно, схватит ФБР. Возможно… Были тысячи раскладов и все они не в его пользу. Разве может она просто смотреть, как он уходит? Разве может позволить ему уйти? После всего, что произошло, вместе им не быть. Трейси была не в состоянии принять правила, по которым жил Марко, ту звериную жестокость, с которой он расправлялся с врагами. Про то, что он может сделать с ней, если узнает обо всем: измена, предательство, пусть косвенное, но сотрудничество с полицией — его суд ни за что не вынесет ей оправдательный приговор. Но она обязана попытаться хоть что-нибудь предпринять! Трейси посмотрела в сосредоточенное красивое лицо и, не выдержав, подошла ближе, беря его руки в свои. — Поехали ко мне, я соскучилась. Пусть это будет их последняя ночь вместе, конец их головокружительной любви. Она отчаянно хотела, чтобы Марко выбрал ее, а не свои «дела». Если он это сделает, значит, в нем есть еще, за что бороться. Значит, человек в нем еще живет! Марко как-то странно посмотрел на нее, но Трейси не заметила, ожидая его решения, с силой сжимая твердые ладони. А он завороженно застыл: чем-то чистым, неиспорченным светилось ее лицо, заставив на миг позабыть правду и насладиться крупицами счастья, которое он познал, держа в объятиях именно эту женщину. Марко медленно привлек Трейси к себе, склонился, почти касаясь губ, мягких и податливых. Их вкус Марко никогда не забудет. — Я люблю тебя, — выдохнула Трейси, позволяя сердцу на мгновение взять контроль над разумом. Но это разрушило волшебство их близости, заставило ненависть Марко вспыхнуть с новой силой. Ее признание казалось таким искренним и правдивым. Виртуозное притворство! Он-то прекрасно знал, насколько лжива ее натура. — Я не поеду к тебе, у меня есть неотложные дела. — Трейси отпустила его руки: она проиграла в этой битве. — Но я отвезу тебя. — Не нужно, я вызову такси. — Нет, — он обнял ее за талию и повел к выходу, — ты поедешь со мной. Они вышли на задний двор, где переговаривались Том и Эдди. Фил Леонелли курил в стороне, рассматривая что-то в телефоне. Трейси сразу же бросилась в глаза большая черная машина по типу микроавтобуса, но блестящая, новая, — если в ней что-то и перевозили, то явно не часто. — Эдди, Фил, — позвал Марко. Они моментально среагировали: Фил нажал на ручку, и дверь бесшумно отъехала, открывая вид на просторный кожаный салон, потом вслед за Эдди забрался в кабину. А вот Том нахмурился — водителем всегда был он. — Запрыгивай, — весело бросил ему Марко. — У тебя сегодня будет другая задача. Трейси стало страшно, а дурное предчувствие буквально ударило в грудь, ломая ребра. Она села в кресло и бросила короткий взгляд на Тома, устроившегося рядом. Его лицо ничего не выражало, но ей показалось, что он тоже боится. Марко занял сиденье напротив и, откинувшись на спинку, задумчиво посмотрел в окно. Когда он повернулся к ним, его глаза были пустыми и холодными. Страшными, потому что там внутри больше не было никого, с кем можно договориться. Там не было человека, способного на сочувствие и жалость. Там не было мужчины, познавшего любовь. Только зверь, жаждущий крови и смерти. Трейси сглотнула, впиваясь пальцами в сумочку — и смотрел этот зверь исключительно на нее. Машина тронулась. Трейси, как испуганный зверёк, замерла, не смея отвести глаз от Марко. Его ледяной враждебный взгляд вызывал озноб, липкой колючей дрожью разбегавшийся по телу. Она вскинула руку к груди, нервным жестом отыскивая бриллиантовую подвеску, — ее не было. Короткий взгляд в окно, и последняя надежда растаяла: они съехали с дороги. Ее явно везли не домой. — Куда мы едем? — упавшим, безжизненным голосом спросила Трейси, понимая, что, скорее всего, это место будет последним, что она увидит в этой жизни. Марко моргнул и каким-то нечеловечески быстрым движением выхватил из-за спины пистолет. Выстрел разорвал тишину, — даже глушитель не смог целиком и полностью поглотить страшный звук. Трейси закричала, а Том только шире распахнул глаза, потом его голова безжизненно повисла, разглядывая стеклянным взглядом расплывшееся на груди алое пятно. Прямо в сердце — идеальное исполнение. Но Трейси некогда было жалеть Тома — дуло пистолета теперь смотрело на нее. Она поняла: это конец. С предателями Марко Мариотти безжалостен и беспощаден. — Есть что сказать, детка? — Марко… — одними губами прошептала она и закрыла лицо руками, давясь глухими рыданиями. А потом машину сильно тряхнуло со странным хлопком, будто взорвалась шина.