Теперь Марко никому не доверял из своего окружения, поэтому, обложившись телефонами, начал звонить и лично обсуждать с каждым заинтересованным в удачном исходе сделки нависшую над всеми ними угрозу. Два дня, чтобы победить судьбу и отвести от себя удар. Позже. Чуть позже он удовлетворит бившую по вискам жажду мести. Робкий стук отвлек его от переговоров — через мгновение в дверях показалась Анжела. Она несмело подошла к столу, умоляюще глядя на Марко, и ахнула, заметив кровь. — Твоя рука! — Анжела кинулась к нему, но он, бросив короткую фразу собеседнику, отключил телефон и холодно отстранил ее. Достав платок, приложил его к ране, поднялся и, не глядя на жену, вышел. Она же, глотая молчаливые слезы и прижимая ладони к губам, только смотрела ему вслед. Анжела уже тысячу раз пожалела, что обратилась к отцу, что, заламывая руки, умоляла разделаться с Трейси Полански и вернуть мужа. Отец смотрел на нее холодно — он считал недопустимым лезть в чужую семью, — но отчего-то согласно кивнул, наградив сухим: «иди домой», а вот Марко теперь и вовсе с ней не говорил. Она вспомнила, как испуганно ждала. Ждала возвращения мужа и вестей от отца. Анжела и сама не знала, какой участи хотела для ненавистной соперницы, но, оказавшись дома, не испытала облегчения, только страх. Она боялась реакции Марко, но не жалела о своем поступке, надеясь, что все станет по-прежнему. По-настоящему Анжела испугалась, когда муж вернулся из поездки в Мексику. Столько ярости было в его глазах, столько неподдельной злости. Марко впервые поднял на нее руку, если так вообще можно было сказать: он грубо, до боли, схватил ее за волосы, приближая лицо к своему, и процедил сквозь зубы: «К папочке ходила». Больше от него Анжела ни слова не услышала. Марко полностью игнорировал ее, а когда удавалось поймать его взгляд, то смотрел, как на ничтожество, предательницу, донесшую на мужа. Она бросалась ему в ноги, просила побить, но не мучать молчанием и страшными взглядами, в которых читался приговор. Муж на ее мольбы не реагировал. Анжела сморгнула с ресниц непролитые слезы и, вытерев их кончиками пальцев, пошла за ним. Она не будет молча смотреть, как сквозь пальцы утекает ее счастье, пусть призрачное и зыбкое, но только с Марко она чувствовала себя женщиной, полноценной, настоящей. Только с ним она может быть счастлива. Больше ей никто не был нужен. — Марко, пожалуйста! — Анжела догнала его в спальне — он уже набрасывал пиджак, собираясь уходить, и снова бросилась к нему в ноги. — Пожалуйста, не бросай меня! Если Трейси так нужна тебе — пусть, пусть будет. Только не бросай меня. Анжела хваталась за него, обнимала ноги, заливалась слезами, но он словно не замечал, уйдя глубоко в себя. Единственное, что он услышал из ее монолога, это имя. Трейси. Оно всё еще отзывалось в его сердце сладкими воспоминаниями и чарующим ароматом спелых цитрусов. Он помнил вкус ее кожи на своих губах и ласковый шепот, согревавший душу. Марко с силой сжал челюсти, так, что проступили желваки, цепенея, чувствуя, как весть о ее предательстве смертельным ядом разносится по венам, а ненависть горьким пеплом заметает нежные воспоминания. Трейси заплатит за каждое лживое слово, за рухнувший мир, который они возводили, любовно переплетая пальцы. Она похитила его сердце, он в ответ заберет ее жизнь. — Собери вещи, — обретая холодное спокойствие, произнес Марко, — ты поедешь в Вегас к моим родителям. Отдохни, через несколько дней я присоединюсь к тебе. Анжела просияла и, схватив его руку, потерлась щекой. Она снова была счастлива и шепча, как мантру, имя мужа, не заметила стального блеска в его глазах. Марко отчетливо понимал, что обеих этих женщин больше не будет в его жизни. *** Трейси, расплатившись, быстро освободила машину и поспешила домой. Она теперь всегда брала такси прямо от офиса и подъезжала прямо к парадной: ни пеших прогулок, ни поздних возвращений. Марко настаивал, чтобы ее сопровождал — отвозил и привозил — кто-то из его людей, но Трейси наотрез отказалась. Она не хотела подчинять свою жизнь страху, желала жить, а не вздрагивать от каждого шороха. Если бы ее планировали убить — убили бы, таков был ее первый аргумент. Второй остался неозвученным: она не хотела иметь возле себя глаза и уши Марко, сейчас это было небезопасно. Трейси вдвойне виновата перед ним: она предавала его своим молчанием и обманывала, как женщина только может обмануть своего мужчину. Трейси вошла в квартиру, скидывая узкие туфли-лодочки и сумочку, устало опускаясь на диван. Марко, как вчера днем ушел от нее, больше не давал о себе знать, и Трейси начинала беспокоиться. В свои планы он ее не посвящал, но, зная его яростную, вспыльчивую натуру, произойти могло всё, что угодно. Какой парадокс: она боялась Марко и за него тоже боялась. Трейси потянулась к пульту — сидеть в тишине было невыносимо. Она включила телевизор, но, услышав, как зазвонил телефон, не стала искать что-нибудь повеселее вечерних новостей. — Ну привет, — с усталой иронией произнесла она. С братом Трейси общалась крайне мало: они оба так до конца и не простили друг друга. Она — за его безалаберность, чуть не стоившую ей жизни, он — за ультиматум. После его отъезда они общались урывками и без особого тепла, только, чтобы убедиться, что все нормально. А сейчас Роб звонил сам, что делал редко, особенно после того, как Трейси уверила его, что с ней все нормально, и если больше ему сказать нечего, если, кроме ее самочувствия, говорить им не о чем, то лучше не тратиться на международные звонки. Тем более, что на ее вопросы относительно работы и жизни в Париже Роб отвечал весьма скупо и недовольно, именно это обстоятельство так разозлило Трейси. Она старалась уберечь его, а в ответ получала глупые детские обиды. — Как ты? — спросил Роб. Трейси задумалась: а как она? Напугана, растеряна, а еще предчувствует, что, скорее всего, «жить до старости» это не про нее. — Нормально. Он помолчал в трубку, Трейси про себя грустно хмыкнула — наверное, разговор окончен. Сегодня расспрашивать его о работе не хотелось: ей и так холодно, зачем еще и биться о ледяную стену. — Я хотел сказать тебе, — мялся Роб, — спасибо. Трейси удивилась и даже как-то подобралась, убирая ноги с розового мягкого подлокотника. — За что? — осторожно поинтересовалась она. — За то, что пинала меня, — пошутил он. — За то, что нашла для меня работу. Мне нравится, — тихо сказал Роб, не без гордости добавляя: — У меня все получается. Мистер Хейворт лично меня хвалил Трейси улыбнулась, светло и искренне: хоть у кого-то из ее близких жизнь начала налаживаться. То, что Роб не облажался, она знала. Сама звонила и спрашивала у Ника об успехах и неудачах брата. Но слышать это от него самого намного приятней. И то, что он оценил ее заботу, тоже приятно. — Я очень рада, правда, — мягко ответила она. — Как тебе Париж? Нашел друзей? Они завязали легкую непринужденную беседу, отбрасывая прошлые обиды и недопонимание. Роб делился впечатлениями и новостями, Трейси внимательно слушала, пока не зацепилась взглядом за ужасающую картинку в телевизоре. — Ро-об, — неожиданно протянула она, — перезвоню тебе, ладно. Тут срочные новости, — делая громче звук, закончила Трейси. Она, не отрываясь, смотрела короткое видео, снятое явно на мобильный телефон, но это даже добавляло ему реалистичности. Утренний парк, шелест зелени деревьев, деревянная скамейка и отрезанная голова. Трейси закрыла рот рукой — картина была отвратительной. Изумленный испуганный шепот очевидцев, потом все закончилось, и хорошо поставленный голос ведущей начал рисовать догадки одну страшнее другой, описывая подробности, которые зрителю по ту сторону экрана, просто не разглядеть, а потом Трейси показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Пол Тэста. Так в новостях назвали жертву, связывая ее с организованной преступностью и гадая, за что последовала такая ужасающе жестокая вендетта. Трейси больше не слушала, отключилась от внешнего мира. Она пыталась переварить увиденное: неужели это сделали по приказу Марко? Неужели он так отомстил за нее? Что же теперь будет? Она больно прикусила губу, с ужасом представляя, что он может сделать, если узнает о Томе, о ФБР, о Брендоне. Брендон… Эта мысль отрезвила. За него она боялась даже больше, чем за саму себя. Он ведь совершенно не при чем здесь. Это ведь она, Трейси, связалась с опасным мужчиной, способным на немыслимые поступки. А самое главное, она не знала, что делать, снова ощущая себя в клетке с бойцовскими псами. Сейчас ситуация казалась еще более безвыходной, чем четверть часа назад… Не только Трейси Полански в этот час заинтересовалась местными новостями. Лука Гамбино с ледяным спокойствием слушал как имя его друга, с котором они были знакомы практически всю жизнь, треплют по всем каналам. С напускным равнодушием смотрел на останки человека, повязанного с ним многими тайнами. Пол Тэста — его правая рука — лишился всего: как в прямом, так и в переносном смысле. Он молча досмотрел выпуск и, устало вздохнув, выключил телевизор и прямо взглянул на Чарли Франчезе, сидевшего напротив. Они оба были значимыми фигурами в преступном мире, боссами для своих людей, но разница между ними все-таки существовала. Если дон Гамбино считался силой, грозной и несокрушимой, то его собеседник заметно сдавал позиции. Чарли давно уже делит власть с Марко Мариотти и уступает ему, потихоньку, пядь за пядью. Это беспокоило многих, и тестя Марко в том числе. Лука всегда знал, что его зять любит власть, не деньги, а именно власть. Марко был честолюбив и крайне амбициозен, старался контролировать всё, до чего только мог дотянуться, и вносил изменения в давно устоявшуюся систему, в которой функционировала такая мощная машина, как мафия. А еще он был молод, умен и дерзок. То, как он убил Пола и то, что бросил его останки в лицо всем — своим, властям — доказывало его уверенность в себе. Так Марко заявлял, что ничего не боится. Не боится ответной реакции, не боится войны. И правильно делает: Лука не будет с ним воевать — это всегда плохо для бизнеса, — он устранит эту проблему чужими руками. Он ведь прекрасно осведомлен, для чего сегодня пожаловал Чарли Франчезе. И это было правдой. Чарли пришел именно за этим. Он давно мечтал прибрать к рукам наркотрафик — вотчину Марко, — но для этого ему необходимо было заручиться поддержкой влиятельного Луки Гамбино, самого могущественного из всех лидеров Организации, и в свете недавних событий он на нее крепко рассчитывал. Чарли — человек старой закалки, и для него произошедшее с Тэстой немыслимо! Женщина, какой бы сногсшибательной ни была, всего лишь женщина, ничто в их мире. Из-за них не нарушают договоренности, не вредят бизнесу, не мстят, если дело, конечно, не касается семейной чести. Марко полюбил и совершил ошибку, крупную ошибку, которая должна стать для него фатальной. И он, Чарли Франчезе, приложит к этому максимум усилий. — Займись им, — коротко произнес Лука и отвернулся, не желая поощрять торжество, коим загорелись глаза Франчезе. *** Брендон, коротко постучав, толкнул дверь в кабинет первого помощника мэра Нью-Йорка. — Брендон?! — удивленно воскликнул Дональд Палмер, поднимаясь и выходя из-за стола навстречу. — Давно не виделись, как ты? — Он протянул ему руку, но Брендон продолжал молча изучать его, спрятав ладони в карманах брюк. — Ты заезжал к отцу или приехал лично ко мне? — сухо спросил Дональд, расценив отказ проявить уважение к нему, как тревожный звонок. — К вам, — бросил Брендон и прошел вглубь кабинета, присаживаясь в одно из кресел. — Я знаю, что это вы убили жену, — не тратя время на дипломатию, заявил он, зорко следя за реакцией Палмера: ни один мускул не дрогнул на холеном, ухоженном лице, но в глазах тенью что-то промелькнуло, возможно, сожаление? — Что?! — демонстрируя обескураженность, воскликнул Дональд. Он не сел в кресло напротив нежданного гостя, наоборот, возвышался над ним, будто это наделяло его большей властью, только на Брендона такие фокусы давно не действовали. — Боюсь даже предположить, с чего в твоей голове появилась такая бредовая мысль. — Он смотрел прямо, а во взгляде пренебрежение, смешанное со справедливым негодованием. Но у Брендона не было ни времени, ни желания играть в игры, стараться тонко разоблачить его, поэтому он просто выложил Дональду сухие факты: — Вас видели в тот день: как заходили через запасной выход, как нервно выбежали из дома через четверть часа, на вас был еще интересный галстук: желтый с черными полосками. — «Как у пчелы», — про себя добавил он, вспоминая слова Эбби. — Это было ограбление, — несмело заметил изрядно побледневший Дональд. На губах Брендона появилась недобрая усмешка, говорившая без слов, что версия полиции не отражает действительности. — Ты ничего не докажешь, — покачал головой Дональд. — Дело закрыто. — Я не собираюсь ничего доказывать в суде, но и без него ваша карьера будет закончена. — Брендон чуть подался вперед и доверительно прошептал: — Избиратели не любят даже предполагаемых убийц. — Ты не понимаешь. Я ведь не хотел, — тихо заговорил Дональд, — это был несчастный случай. Меган упала и ударилась головой. Я не хотел! — Он казался искренним, сожалеющим о содеянном, но разве это что-то меняло, в особенности для Меган Палмер. — Да мне плевать, — жестко пресек его душеизлияния Брендон. И это действительно было так. Он ничем не мог помочь мертвой Меган, но была другая женщина, живая и любимая, ему ее надо было спасать. — Так чего ты хочешь от меня? — Ваш кузен — председатель нью-йоркской ассоциации адвокатов? — уточнил Брендон. Дональд сдержанно кивнул. — Так вот: если вдруг станет вопрос о лишении Трейси Полански патента адвоката, или ее захотят исключить из коллегии, я хочу, чтобы вы замяли вопрос. Дональд Палмер наконец-таки сел, удобно устраиваясь в кресле и складывая руки в замок. Настороженность и напряжение явно пошли на спад, и он почувствовал себя уверенней и свободней. — Сделаю всё, что в моих силах. — Дональд тонко улыбнулся и склонился ближе к столу, повторяя маневр Брендона, исполненный ранее: — А с ФБР как будешь договариваться? Брендон поднялся, не удостоив его ответом. — Из тебя выйдет прекрасный политик, — похвалил Дональд, наблюдая, как сын мэра, блестящий юрист, молча поворачивается к нему спиной и вдогонку крикнул: — Только подумай, стоит ли ради бабы спускать свою жизнь в унитаз! Брендон вышел, сейчас его меньше всего интересовала собственная жизнь. Есть только любовь и есть смерть Возле кабинета судьи Маккласки в жестких прямых креслах сидели Лоретта Росс и Сара Кристи, приехавшая к своей подопечной в качестве моральной поддержки. Трейси стояла рядом, задумчиво размешивая сахар в картонном стаканчике с кофе. Ей удалось перенести слушание на неделю, ссылаясь на собственную загруженность и не стопроцентное погружение в дело. Суд не одобрял халатного отношения, и Трейси вынесли предупреждение, строго заявив, что дела «Pro bono» важны не меньше, чем те, за которые адвокатам платят деньги, но отсрочку всё же дали. Побои Лоретты сделались не столь пугающими, но всё равно оставались заметны глазу, но это было не единственной проблемой: Джека Росса полиция так и не нашла, значит, он может появиться в любой момент и снова напасть на жену, а если рядом с ней будет ребенок, возможно, и он пострадает. И казалось бы, вины Лоретты в этом нет: она больше не ведет маргинальный образ жизни, но поскольку среда, в которой она проживает, с большой долей вероятности будет признана социально-опасной для Микки Росса, ребенка ей не вернут. Трейси саркастично улыбнулась: закон порой был до скрежета в зубах однобок и несправедлив. Если бы Микки жил с матерью, после нападения Джека ее бы не лишили родительских прав. Суд добавкой к тюремному сроку вынес бы ему постановление о запрете приближаться к Лоретте и сыну. Сейчас же ситуация была практически зеркальной, с той лишь разницей, что сама Лоретта для судьи немногим лучше мужа. Если уж говорить откровенно: и сама Трейси опасалась за мальчика, уж слишком хорошо за последнее время она познакомилась с асоциальными личностями. Возможно, стоит всё же дождаться, когда Джека Росса схватит полиция, вот только повторно обратиться к суду с просьбой о восстановлении материнских прав Лоретта сможет не раньше чем через год, и вряд ли ее адвокатом снова будет Трейси, которая в принципе не была уверена: наступит ли для нее завтра. Одна идея у нее всё же появилась в ходе подготовки к слушанию, но сможет ли Трейси убедить в ее разумности судью Маккласки? В мысли настойчиво ворвался строгий женский голос, сухо пригласивший их пройти в кабинет. Трейси оттолкнулась от стены, обшитой деревянными панелями, и подумала, что у секретаря судьи либо хронический запор, либо перманентная сексуальная неудовлетворенность. Как еще можно было объяснить дурное расположение духа, которое она демонстрировала с завидной регулярностью? Жизнь самой Трейси, возможно, висела на волоске, но она предпочитала не отчаиваться, поэтому и находила время поразмышлять о всяких глупостях. — Итак, мисс Полански, — сложив перед собой руки в замок, судья Кэролин Маккласки решила подвести итог двадцатиминутного монолога Трейси. — Взвесив все за и против, — она остро посмотрела на Лоретту Росс, — суд вынужден отказать в восстановлении опеки над несовершеннолетним Микаэлем Россом. Лоретта закусила губу, чтобы не расплакаться на глазах у всех, Трейси осталась невозмутима — она была готова к такому решению. Она правдиво и абсолютно честно обрисовала ситуацию, заложницей которой стала ее клиентка. Трейси хотела добиться справедливого, взвешенного решения, без ухищрений и уловок. И сдаваться не собиралась. Рано еще! — Ваша честь, я понимаю, какая ответственность лежит на ваших плечах. Штат Нью-Йорк в вашем лице проявляет заботу о малыше Микки, — Трейси намеренно назвала его уменьшительным именем, показывая, что он не обезличенный абстрактный человек, а ребенок, маленький и нуждающийся в материнской заботе. — Но каким бы хорошим ни был детский дом и персонал в нем, мать они не заменят. — Мисс Полански, этого разбирательства вообще не было бы, если бы миссис Росс добросовестно исполняла свой родительский долг, — жестче, чем следовало, парировала Маккласки. — Мы все люди, и иногда совершаем ошибки, — Трейси бросила взгляд на Лоретту, которая совсем расклеилась, уже оплакивая решение суда, — в которых потом сильно раскаиваемся.