Грузовики с военными оказались у блокпоста случайно. Два взвода в составе девяноста восьми человек направлялись в армейскую часть, расположенную неподалеку. Едва свернув на проселочную дорогу, они услышали гулкий взрыв. Риттер-подпоручик Дементьев отдал приказ развернуться и проверить, что происходит. К несчастью, подмога все равно запоздала. Все самое интересное закончилось как раз перед прибытием грузовиков. – Господин риттер-подпоручик, еще раз вам объясняю, я не знаю, кто это был! Вы уже направили солдат прочесывать лес, будем надеяться, что поиски дадут результат. Далеко он уйти не мог! – И все же настаиваю на вашем немедленном визите в Департамент, господин Бреннер. – Дементьев смотрел на меня весьма недоверчиво, но я его прекрасно понимал. Странный тип без верительных документов, размахивающий императорским перстнем, – выглядел я по меньшей мере подозрительно. К тому же рядом со мной стоял, пошатываясь, Грэг в больничной одежде, вернувшийся в состояние полной безучастности к происходящему. – Обязательно туда съезжу, но чуть позже, и ваша помощь для этого мне не нужна. – Я решительно направился к «Эгоисту», который солдаты уже вытащили на дорогу. – Этот мехваген я конфискую. Мой собственный пусть отвезут к Департаменту, после его оттуда заберу. Очистить дорогу, риттер-подпоручик, это приказ! Нет, будь я на его месте, ни за что не отпустил бы самого себя, арестовал бы, как пить дать… до выяснения… Дементьев пребывал в сомнениях. Мне уже стало казаться, еще секунда, и он не выдержит, плюнет на субординацию, отдаст-таки приказ схватить меня и лично препроводит в Департамент. Обошлось. – Освободить дорогу! Солдаты в шинелях нового покроя, только что поступивших на интендантские склады фридрихсградских частей, и остроконечных касках – пикельхельмах, как они назывались из-за металлического шипа на куполе, споро растащили в стороны завал, образовавшийся после взрыва и перекрывший дорогу в обоих направлениях. За прошедшие полчаса скопилась изрядная очередь и в сторону города, и обратно из мехвагенов и саней, но их пропускать не торопились. Всяческий теракт порождает усиленный контроль. И плевать, что уже поздно. Начальству виднее! Скорее всего, бедолагам придется простоять остаток дня, ожидая, пока не увезут тела погибших, не пришлют смену караула и не восстановят пост. Потом долгий и пристрастный досмотр… Эх, не завидовал я им и не хотел оказаться на их месте. Морозец крепчал, я уже изрядно замерз. «Эгоист» резво рванул вперед. Идея сменить транспортное средство пришла мне в голову внезапно. Слишком уж хорош был мехваген убийцы сам по себе, даже не считая смертоносной пушки на капоте, и оставлять сие чудо техники на растерзание полицейским было бы кощунством. Я был уверен, как только выдастся пара свободных минут, я сумею разобраться с дополнительными функциями «Эгоиста» и научусь управлять пушкой. Столь бронебойная вещица мне не повредит. Я лихо мчался вдоль длинного ряда саней, повозок и мехвагенов, благо моя колея была свободна. Люди еще надеялись, что задержка кратковременна и скоро вновь начнут пропускать, поэтому никто не разворачивался в обратную сторону, и я быстро ехал в нужном мне направлении, не встречая помех на пути. Вторая встреча с черным убийцей вновь чуть не стала роковой. И оба раза мне повезло. Первый раз – везение, сплошная удача, фортуна, если хотите, – я вовремя проснулся и сумел отстреляться, во второй раз помог Грэг, который сидел сейчас рядом со мной на пассажирском сиденье, безучастно прикрыв глаза и более не реагируя на происходящее. Третий раз мог стать фатальным. Фридрихсград надвигался быстро, уже через полчаса я ехал по рабочим районам, провожаемый неприязненными взглядами местного населения. Многочисленные заводы и фабрики застилали солнце черным дымом, поэтому казалось, несмотря на послеобеденный час, что сейчас уже поздний вечер. Встречают, как говорится, по одежке. Стоимость «Эгоиста» исчислялась месячной зарплатой целого рабочего квартала, а то и всего района, и местные это чувствовали. Поэтому останавливаться тут я не рискнул, убить не убьют, но лицо начистят, а машину разобьют. Классовое неравенство, чтоб его, достигло в последнее время своего апогея. Неудачная попытка народного восстания под предводительством приснопамятного товарища Серафимова лишь усугубила ситуацию, и после его подавления профсоюзы, только набирающие силу, были распущены, условия труда ужесточены, а всех недовольных забирали теперь прямо с производства. Дальнейшая судьба их была весьма печальна – каторга или тюрьма. Император Константин терпеть не мог смутьянов и заговорщиков. К счастью, рабочие районы я проехал быстро и без приключений, разве что пару раз чуть не увяз в снегу. Вскоре я уже колесил по очищенным улочкам, где ходила публика на порядок приличнее. Здесь-то на стыке двух миров – буржуа средней руки и рабочих – и обитал мой давний знакомый, доктор медицины без диплома Игнат Михаэлевич Блюмберг, или по-простому – Доктор Кокаино, иудей – по вероисповеданию и национальности, мессия – по призванию, патриот-националист – по убеждениям. Свое прозвище он получил за чрезмерное увлечение одним весьма пагубным препаратом, именуемым разными обозначениями – от банальных «номер один» и «снега» до загадочных «белой лошади» и «чарли». В отличие от профессора доктора-доктора Моргана из «Зонненшайна» у Игната Михаэлевича не висели на стене кабинета ни университетские дипломы, ни ученые степени, ни даже справка об окончании сестринских курсов первой медицинской помощи. Однако это не мешало ему активно практиковать в хирургии и прослыть одним из лучших нелегальных врачей Фридрихсграда. Количество спасенных им жизней исчислялось тысячами, его изобретения активно перенимали прогрессивные хирурги со всего света, но добиться официального признания в отечественных медицинских кругах он не смог. Мешало отсутствие тех самых дипломов и научных публикаций, а также излишняя помпезная напыщенность некоторых облеченных властью лиц. Впрочем, доктору Блюмбергу с лихвой хватало и его нынешней популярности. Игната Михаэлевича много раз пытались переманить ведущие клиники бриттов и франков, и даже с той стороны Атлантики ему поступали весьма выгодные предложения. Обещали многое: и докторскую степень, и свою кафедру, и сделать главным врачом крупной клиники на его выбор – доктор Блюмберг безоговорочно отклонил все варианты. «Я – русский!» – гордо, но с изрядной долей иронии заявлял Блюмберг, полностью игнорируя вторую часть названия великой империи. Он вообще со многими историческими данностями был в конфликтных отношениях, не желая мириться с тем, что считал неправильным. «Здесь родился, тут и помру», – любил повторять он. Когда десять лет назад Опиумная конвенция отнесла кокаин к списку смертельно опасных препаратов и запретила его свободную продажу в Руссо-Пруссии, Блюмберг едва не сдался и чуть было не сорвался с насиженного места, но любовь к родине все же победила. Он остался и стал приобретать препарат по поддельным рецептам. Обитал Игнат Михаэлевич в небольшом двухэтажном домике. На верхнем этаже в спальне он ночевал, на первом устроил кабинет и осмотровую комнату, а в подвале оборудовал операционную. Его двоюродная сестра Цецилия выполняла одновременно роль прислуги и медицинской сестры, беспрекословно слушаясь старшего брата. Она занимала крохотную каморку на втором этаже, рядом со спальней брата. Циля его просто боготворила и готова была, по ее словам, жизнь отдать за «этого человека, поцелованного богом в руки и ум». Однако это не мешало ей прикарманивать часть средств, выделяемых Блюмбергом на питание и закупку необходимых препаратов. Игнат Михаэлевич на подобные мелочи внимания не обращал. Главные свои закупки он производил исключительно самостоятельно, а пища телесная его волновала мало. В этот-то столь знаменитый дом я и доставил несчастного Грэга. Благо подъехать получилось к самому крыльцу, и Циля, выскочившая из дома на мой громкий стук, помогла репортеру подняться по ступеням, пройти в осмотровую и устроиться на диванчике. Я же тем временем загнал мехваген под навес в крохотный закуток между домами и зашел в кабинет к Блюмбергу. Тот сидел за столом и меланхолично листал весьма объемный фолиант. Увидев меня, он отбросил талмуд в сторону и обрадовался: – Кирилл Бенедиктович, давненько не виделись! Рад, что помните старика! Доктор без диплома был совершенно неиудейской внешности – огромен, почти два метра ростом, и лыс как шар для игры в кегельбан. «Последний клок вырвала третья жена», – часто отшучивался Блюмберг. Женат он был пять раз, и все, по его же словам, удачно, потому как в итоге разводился, не теряя в имуществе. По поводу возраста доктор тоже приукрасил – было ему чуть за пятьдесят, но фору он мог бы дать и молодому. – Игнат Михаэлевич! Да все, знаете ли, не до того было… Я устроился на стуле. – Наслышан, наслышан… – помрачнел Блюмберг. – Мои соболезнования!.. – Благодарю. – Я постарался, чтобы мой голос не сорвался от нахлынувших внезапно воспоминаний, в горле запершило. – Воды? Или чего покрепче? – Стакан воды подойдет, спасибо. Покрепче на меня в последнее время слабо действует… – Да что вы говорите? – заинтересовался доктор. – А на вид вполне здоровый человек. Хм… простите за откровенность. Цвет лица нормальный, язык не покажете? – Не покажу, – поневоле улыбнулся я, принимая стакан. Хороший врач отличался от всех прочих еще и тем, что всегда умел поднять настроение пациенту. И пусть в данный момент я не являлся его клиентом, но это не помешало Игнату Михаэлевичу с честью выполнить профессиональный долг, давно уже вошедший у него в обыденную привычку. – Зря, молодой человек. Весьма жаль, что вы отказываетесь от обследования. За превентивной медициной будущее, знаете ли… – Я, собственно, привез к вам своего товарища. С ним приключилась беда… – Давайте-ка, Кирилл Бенедиктович, прежде чем я приступлю к его осмотру, вы расскажете мне все подробности. Историю болезни, так сказать. Любые нюансы могут иметь ключевое значение! Прекрасно понимая правоту его слов, я постарался быстро, но подробно, не упуская деталей, поведать доктору о предшествующих помешательству Грэга событиях. Упомянул и о приеме в посольстве чужаков, что, несомненно, было ключевым фактором случившихся неприятностей. Услышав о фогелях, Блюмберг оживился и, дослушав мой рассказ до конца, немедленно поднялся на ноги, заняв собой почти весь небольшой объем кабинета. – Чужаки – это весьма любопытная тема, знаете ли! Любая чужеродная инфекция могла привести к весьма печальным для организма последствиям. Надо сделать ряд анализов. Это может занять некоторое время. Мы вышли из кабинета и прошли в смотровую. Репортер все так же безучастно сидел на диванчике. – Он воспринимает слова? – поинтересовался Блюмберг, внимательно разглядывая Грэгуара. – Слушает приказы? – Он же не собака, доктор, какие приказы? – удивился я. – На слова он почти не реагирует, но если потянуть его за руку, то идет следом, если подвести к стулу – садится. – И при этом лишь раз проявил явную агрессию? В этом странном нападении на дороге? – Вы забыли о ребенке. – Ах да, ребенок… – задумчиво протянул Блюмберг. Он потянул, по моему совету, Грэга за рукав, тот послушно встал на ноги и вышел на середину смотровой. Доктор обошел его кругом, поднял одну руку, затем другую. Как только он выпускал руку репортера, та сразу же падала вдоль тела. – С ребенком, как я понимаю, тоже не все просто? – Да, – согласился я. – Адди – весьма специфический мальчик. Особый. – Я так и понял. Вы, Кирилл Бенедиктович, всегда умудряетесь найти на свою голову неприятности. Интересно живете! – Жаль, что это свойство коснулось моих близких и друзей. – В общем, так. – Игнат Михаэлевич вернул Грэга на кушетку и вынес свой вердикт: – Пятью минутами тут не обойтись. Психика пациента нарушена весьма серьезно. К сожалению, я в большей степени практикую хирургию, а не лечение психический расстройств… но кое-что и я умею! Доктор скромничал. Я точно знал, что у него получалось справляться с самыми серьезными случаями. Он несколько раз возвращал разум пациентам, от которых успевали отказаться все ведущие психиатры империи. – Сколько времени займет курс лечения? – Сложно сказать… дни, недели, может, месяцы… зависит от случая. К тому же все осложняет контакт с чужими расами. Тут сам тойфель[12] ногу сломит, куда уж мне с моими скромными талантами… – И до этого момента я никак не смогу его допросить? Очень важно узнать хоть что-то, найти любую зацепку в этом деле. Иначе последствия могут оказаться весьма и весьма плачевными… – Попробовать можно, – ответил Блюмберг, глядя мне в глаза, – но дело это крайне рискованное. Существует весьма высокая вероятность негативного исхода. Пациент может полностью и навсегда лишиться рассудка. Более того, стать овощем, неспособным самостоятельно дышать и двигаться. А ведь вы назвали его своим товарищем… так что решать вам. – Все настолько опасно? – Я вспомнил прекрасную Элен, их чудесную дочурку Дару. Нет, так рисковать Грэгом ради призрачного шанса услышать что-то новое о потерянной реликвии я не мог. – Я могу снизить процент риска примерно наполовину, – внезапно добавил доктор, и мне показалось, что его глаза зажглись авантюрным огнем – весьма опасный знак. – Есть один способ… мой экспериментальный метод! Но, скажу честно, на людях я его еще не испытывал. Впрочем, в теории все выглядит очень даже хорошо! – В чем же подвох? – Я введу пациенту внутривенно раствор собственного приготовления… это вернет его из состояния полной отрешенности к жизни, пусть только на короткое время. В теории мой метод должен заметно ускорить и сам процесс выздоровления пациента… если, конечно, не убьет его… – И что за раствор вы изобрели? – Экспериментальный препарат на основе природных алкалоидов, но с моими оригинальными добавками. Понимаете, при постоянном употреблении кокаина могут развиться психозы вплоть до шизофрении. Но мои добавки нейтрализуют их. Пациент, уже находящийся в глубоком психологическом шоке, вновь обретает чувство реальности[13]. «Поторопись, Бреннер, иначе быть беде…» – услышал я, словно наяву, голос фогеля. Доннерветтер! Брать на себя ответственность – невыносимый груз. Но кто-то же должен это делать. Надеюсь, Грэг понял бы мои мотивы и не держал бы на меня зла за это сложное, но необходимое решение. – Доктор, я согласен. Давайте опробуем ваш метод. XI Метод доктора Блюмберга