И ответила на жаркий поцелуй Ангелины. – Какой кадр! Ангелина сбросила блузку, бюстгальтер и шорты. Кристина последовала её примеру и теперь на девушках оставались только трусики. – Кажется, мы зря не брали их с собой раньше, – пробормотал Бочка, завинчивая на опустевшей бутылке пробку. Оставлять её здесь он не собирался. – Я уже забыл об усталости. Впрочем, сейчас они с Шумахером готовы были позабыть обо всём на свете – слишком уж горячей получалась фотосессия. – Мы – ведьмы! – Да! – поддержал девушек Шумахер. Но остался на месте, не мешая Ангелине и Кристине резвиться. Остался, несмотря на то, что позы и движения «ведьм» становились всё более призывными. Не откровенно зовущими, но обещающими – девушки знали, как реагируют на них спутники, и давно позабыли о смущении. – Ночь! Кладбище! Череп! – провозгласила Ангелина. Она присела перед извивающейся под неслышную музыку подругой, провела руками по бёдрам и стала медленно стягивать трусики. – Я – ведьма! – воскликнула Кристина, обеими руками поднимая над собой череп. – Вы сделали меня такой! И теперь трепещите! Шумахер продолжал фотографировать, а Бочка почувствовал, что оставаться сторонним наблюдателем ему осталось недолго – не выдержит. Он медленно, не желая торопиться, расстегнул на рубашке пуговицу, затем ещё одну, понял, что замечен – Ангелина ему улыбнулась и провела языком по губам, расстегнул следующую… И вздрогнул, услышав изумлённый возглас: – Что вы здесь делаете?! «Развлекаться» они приехали на старое и довольно большое кладбище, на территорию проникли через пролом в заборе, могилу выбрали на дальнем краю и надеялись остаться незамеченными. Но, видимо, слишком увлеклись, и громкие голоса, а также вспышки фотоаппарата привлекли внимание местного работника. Или же сторож чересчур хорошо относился к своим обязанностям и не пренебрегал ночными обходами. Но как бы там ни было, старик ошибся, решив, что одного его появления будет достаточно, чтобы хулиганы ретировались. И если девушки среагировали «как положено»: Кристина взвизгнула, Ангелина выругалась, обе похватали одежду и поспешили спрятаться за могилами, то их спутники, убедившись, что сторож явился один, повели себя совсем не так, как застигнутые на месте преступления вандалы. А может, именно так… – Вали отсюда, дед! – рявкнул Шумахер. – Такую кайфушку обломал, скотина! – Что я сделал? – растерялся сторож. – Проваливай! – Шумахер поднял с земли выроненный девушками череп и показал его старику: – Убирайся, пока я и тебе башку не оторвал, придурку! – Да что… да вы… – До сторожа только сейчас дошло, что «весёлая» компания не только фотографировалась среди могил, но вскрыла одну из них. И вид развороченного захоронения заставил старика рассвирепеть. – Да что вы такое творите? Дикость происходящего привела сторожа в неистовство, и он, не помня себя, бросился на Шумахера. Девушки завизжали. Но если Кристина крикнула: – Не надо! То Ангелина завопила: – Дай ему! И радостно запрыгала, когда Шумахер дал – хладнокровно встретил старика прямым левой, не позволив приблизиться и схватить себя. Удар получился жёстким, нокаутирующим. Пропустив его, сторож даже не вскрикнул – мешком осел, несколько мгновений, покачиваясь, постоял на коленях, а затем навзничь упал на землю. А подскочивший Шумахер несколько раз ударил его ногой: – Скотина! Сволочь! Всё испортил! – Оставь его, – буркнул Бочка. Но Шумахер не услышал или наплевал – продолжил избивать пребывающего без сознания старика до тех пор, пока друг его не оттащил. – Оставь! – Он всё испортил! – Это его работа. – Так пусть не работает! – Шумахер поправил сбившуюся рубашку и выругался. – Я его на следующий раз учу, старого подонка! Чтобы больше не смел нам мешать! – В следующий раз он полицию вызовет. – Бочка помолчал: – Если, конечно, останется на такой опасной работе. Шумахер ударил старика ещё раз, плюнул в него, развернулся и молча пошёл к пролому, через который они влезли на кладбище. У машины задержался, велел девчонкам лезть в салон, а сам взял Бочку за рукав и негромко спросил: – Может, вернёмся? – И сбросим его в могилу? – хмыкнул тот. – Прикинь, старик очнётся и увидит, что лежит в яме… – Сначала лопатой врежем. Так, чтобы не очнулся. То, что Шумахер говорит серьёзно, Бочка понял мгновенно. Вздрогнул, отрицательно покачал головой, открыл багажник, положил в него лопату и демонстративно захлопнул крышку. – Что не так? – раздражённо спросил Шумахер. – Сейчас мы – хулиганы, – ответил Бочка, не глядя на друга. – А если забьём его до смерти, то полицейские начнут кладбища пасти и нас конкретно искать. – Затаимся на время. – Зачем отказывать себе в удовольствиях? – Бочка выдал нервный смешок и кивнул на девушек: – И не забывай о свидетелях. Они ведь не дуры, всё поймут… Нам это надо? Последний аргумент стал для Шумахера решающим. Он пробурчал что-то неразборчивое, но явно недовольное, дёрнул плечом, показав, что согласен, и пошёл к водительскому месту: – Поехали ко мне. Дача как раз пустая, зависнем на пару дней. И бросил Бочке череп. 11 лет назад, август Я всегда любил читать исторические романы. Даже в детстве и юности, когда мы читаем особенно много и читаем очень разное. В то время многие мои сверстники увлекались фэнтези, героями меча и магии, бесстрашно нападающими на драконов и побеждающими их… Сейчас я говорю о тех сверстниках, которые читали, а не погрузились в компьютерные игры – их привлекала яркость волшебного мира, определённо выигрывающая при сравнении с обыденностью реальной жизни. Я тоже не прошёл мимо этого литературного направления, однако сильного впечатления оно на меня не произвело. Не могло произвести, поскольку предложенная авторами условность оказалась слишком сказочной и мне приходилось заставлять себя принять её. А где есть усилие, там нет плавности вхождения в авторский мир, и по этой причине фэнтези не смогло меня увлечь. К тому же магия, которая в небольших количествах украшает книгу, для многих писателей превратилась в костыль, которым они подпирают своё неумение выстроить сюжет. Или же с её помощью они скрывают своё дремучее невежество. Исторические книги – совсем другое дело, поскольку описываемые в них события имели место быть. Всё это действительно происходило. Писатели, безусловно, приукрашивают или усиливают некоторые эпизоды, в противном случае они не были бы писателями, однако не способны изменить главного – это было. Женщины гибнущего Владимира действительно пытались спастись в Успенском соборе – и умерли в нём. Женщины Вайнсберга действительно вынесли своих мужей на плечах, а Конрад III их не тронул – потому что дал слово. И оставленная Москва действительно горела, а Наполеон смотрел на неё и понимал, что он пришёл – но не завоевал. Настоящее. Я всегда ставил его выше любого вымысла, не умея и не желая сопереживать выдуманным героям. Ведь в реальности, которая кажется обыденной, происходило и происходит множество вещей, достойных толстого, умного романа. Это я знаю точно. И тогда же, в детстве, меня заинтересовал вопрос, ответ на который я, в силу недостаточного опыта, не смог отыскать сам: почему прижатые к стене воины, находящиеся в крайне невыгодном, не грозящем смертью, а гарантирующим смерть положении, начинали драться с ещё большим ожесточением? Да, некоторые сдавались, история знает и такие примеры, но ни один из этих случаев не стал образцом для подражания. Сложившие оружие спасли свои жизни, но героями не стали, не могли стать. Они просто выжили, отказались сражаться в безвыходной ситуации, выбрали самый логичный путь, но что помешало другим поступить так же? Почему капитан Руднев повёл «Варяг» в безнадёжное сражение против японской эскадры? Почему Беляев, капитан канонерской лодки «Кореец», отправился в прорыв вместе с «Варягом», хотя у «Корейца», в отличие от быстрого крейсера, не было даже мизерных шансов на удачу? Почему защитники Брестской крепости умирали от жажды и ран, но продолжали сражаться в полном окружении? Почему? Я спросил у отца и услышал неожиданный ответ: «Гордость». Неожиданный, потому что в те годы я ещё не знал, насколько важным является для человека это чувство. Для настоящего человека. «Гордость?» – переспросил я. «Гордость» – подтвердил отец. «Но ведь плен – это возможность спастись. Какая может быть гордость, когда на кону – жизнь?» «Гордость – это и есть жизнь, сын. И только она даёт человеку надежду». «А если надежды нет?» «Надежда есть всегда. До тех пор, пока ты сам определяешь свою судьбу, сам принимаешь решения – у тебя есть надежда. Отдав себя в чужие руки, ты можешь рассчитывать только на милость. А если враг твой дикий и подлый, знающий только ненависть и злобу, то милость его станет для тебя унижением и пыткой. Надежда всегда впереди, и чем выше твоя голова, тем дальше ты видишь…» Надежда. Она не умирает последней – она есть всегда. А умирают те, кто перестаёт верить. Перестаёт надеяться. Ведь что бы мы ни делали, к чему бы ни стремились – нас ведёт надежда. Пусть даже на несбыточное.