– Как их зовут? – Ляпа и Света. – Настоящие имена знаете? – Да. – Найти сможете? – Они прячутся, но мы… – Через общих знакомых искать не надо, – предупредил Каин. – Или вы уже засветились? – Нет, – покачал головой Бочка. – Нет. – Если так, то хорошо. Вы уверены, что они не написали заявление в полицию? – Три дня прошло, – напомнил Шумахер. – Полицейские бы уже наверняка вскрыли зал. – А там тихо? – Да. – И это хорошо, – протянул Каин, прикидывая, что могут сделать полицейские в таких обстоятельствах. Допустим, неудавшиеся новички всё-таки пошли в полицию. Рассказали, что их пытались заманить в секту. И что? И ничего. Насилие было? Нет. Кровь проливалась? – Вы во время церемонии жертву приносили? – На некоторых шабашах Каин убивал кошек – это производило на находящихся под действием наркотика адептов сильное впечатление, не устроили ли помощники жертвоприношение при новеньких? – Нет, – качнул головой Шумахер. Ну, да, они в зал для другого ходят… Получается, оснований для проникновения у полицейских нет, и даже если они всерьёз отнеслись к словам Светы и Ляпы, то максимум, что сделают – заявятся на следующий шабаш. – Ладно, выждем, – буркнул Каин. – Что касается парочки – скиньте инфу на них, посмотрю, что можно сделать. – Спасибо. – Они безопасны, – неожиданно, в первую очередь – неожиданно для себя самого, произнёс Бочка. – Они сейчас забились в какой-нибудь угол и трясутся от страха, думая, что мы их ищем. А зачем они нам? – Проверим, действительно ли они трясутся от страха, – рассмеялся Каин. – А если не трясутся, то… я как раз подыскиваю толковых участников для следующего ритуала. Как думаешь, Света подойдёт? У Бочки задрожали пальцы. Он хотел что-то сказать, но испугался, что голос сорвётся, и потому обрадовался, что Шумахер опередил его с ответом: – Подойдёт, – сказал он, облизываясь. – Идеально подойдёт. И шумно выдохнул. * * * Параллельно Ангаре… Именно так идёт одна из центральных иркутских улиц – Пятой армии: в квартале от набережной, повторяя изгибы Ангары. Начинается от Глазковского моста, оттуда же и счёт ведёт, а заканчивается на Карла Маркса, упираясь в Дворец спорта «Труд». Когда-то продолжалась дальше, но «Труд» рассёк Пятую армию на две неравные части, и за ним теперь переулок Аркадия Сударева. А раньше, при рождении, улица называлась Троицкой – в честь стоящей в начале Свято-Троицкой церкви. Так уж повелось на Руси – многие улицы носили названия храмов, как, например, Никольская в Москве, названная в честь монастыря Николы Старого, или Кирочная в Санкт-Петербурге, поименованная из-за стоящей на ней лютеранской кирхи. Так и иркутская Троицкая должна была называться всегда, но в 1920 году её переименовали в улицу Пятой армии, потому что именно по ней вошли в город красноармейцы, гнавшие на Дальний Восток чехословацких палачей, заливших кровью всю Южную Сибирь. Но это было позже, в ХХ веке, а в веке XVIII, в январе 1739 года, в Иркутске была освящена небольшая деревянная церковь, выстроенная на средства купца Емельяна Югова – Харлампиевская, которая в самом начале XIX века была перестроена в каменный пятипрестольный храм, а поскольку его нижний престол был освящён во имя архистратига Михаила, то церковь получила название Михаило-Архангельская Харлампиевская. Белокаменная красавица, украсившая и улицу, и город. В тридцатых годах ХХ века гонения на Русскую православную церковь привели к закрытию храма. Здание было отнято, утварь разграблена и лишь почти через семьдесят лет Михаило-Архангельский Харлампиевский храм был возвращён своим законным владельцам – людям, и вернулся к своим законным обязанностям – быть местом Божьим. И именно к этой церкви тихим августовским вечером подошёл невысокого роста, полный мужчина лет пятидесяти, одетый по-летнему: рубашка с короткими рукавами, лёгкие брюки и сандалии. На плече висела необычная для человека его возраста белая сумка-шопер с каким-то весёлым принтом. У ворот мужчина постоял минут пять, словно в последний раз раздумывая, идти или нет, но решился – зашёл на территорию, направился к храму, а увидев вышедшего священника, ускорил шаг и обратился издалека, словно всё ещё боялся передумать: – Батюшка! Отец Евгений! Священник остановился и вопросительно посмотрел на мужчину: – Да? Вечерняя служба давно закончилась, отец Евгений собирался домой, но отказывать страждущему не стал – неправильно это. А дождавшись, когда мужчина подошёл и остановился в шаге, поздоровался: – Добрый вечер. – Добрый… простите, что я поздно. – Ещё даже не стемнело, – улыбнулся священник. – Да… Мужчина замялся. – И главное, что ты пришёл, сын мой, хоть днём, хоть в ночи, но ты пришёл. Какое у тебя дело? – Ну… – Мужчина потеребил ручку сумки. – Я не ваш прихожанин, отец Евгений, живу не в центре… И не самый лучший христианин, по правде говоря, поэтому пришёл не сразу. Священник молча кивнул и машинально погладил большую русую бороду. Взгляд его тёмных глаз был внимательным, но благожелательным. Он видел, что мужчина пребывает в смущении и визит дался ему непросто: об этом свидетельствовали и неуверенность, и позднее время – в глубине души мужчина надеялся никого не застать. Но застал, встретил и теперь старательно подбирал слова. – Я много слышал о вас, отец Евгений, лично о вас, и потому решился побеспокоить. Я не знаю, к кому идти, а вы наверняка разберётесь. Или мне посоветуете, к кому нужно обратиться. – С чем идти, сын мой? – мягко спросил священник. – Что у тебя случилось? – Ничего не случилось, что вы… – Именно в этот момент мужчина принял окончательное решение рассказать как есть, без утайки, и речь его перестала быть сбивчивой. – Я на работу рано собираюсь, встаю в пять, завтракаю быстро – и на автобус. Если от дома по дорожке, то получается минут десять до остановки, а если тропинкой мимо гаражей и по пустырю – то пять. Дороги там нет, конечно, тропинка только, но это летом, а зимой протаптываем в снегу… И вот, иду я по ней вчера утром, мимо гаражей как раз, и вижу – фотоаппарат лежит. – Мужчина глубоко вздохнул. – Чужая вещь. Но дорогая, очень хороший фотоаппарат, японский. Объектив мощный. А сам – цифровой. Мне сказали… потом… А тогда, утром… я его себе взял. Не чтобы объявление написать о том, что нашёл, а чтобы себе оставить. Или продать. Он ведь дорогой, зараза… мне сын сказал… потом… Я его на работу с собой взял. В сумку, конечно, спрятал, чтобы не спрашивал никто, и весь день не трогал. Никому не показывал. Вечером с сыном сели разбираться, а он говорит: «Надо карту памяти почистить». Подключил фотоаппарат к компьютеру своему, он умеет с этими компьютерами, не то, что я, ну и посмотрел, конечно, что там было… Он у меня любопытный. А как посмотрел – меня сразу позвал. А я как посмотрел, то сразу понял, что лучше бы я фотоаппарата этого не касался и не брал, потому что там… – Мужчина вытащил из шопера большой чёрный фотоаппарат и протянул священнику. – Я думаю, хозяина нужно найти, отец Евгений, но вам лучше знать, кто это должен сделать. 10 лет назад, апрель – Вот уж не думал, что ты найдёшь меня здесь, – проворчал Кислый. Причём, не в шутку проворчал, было заметно, что неожиданный визит его не обрадовал. – Я не искал – просто зашёл. – А раньше чего не заходил? – Дела разные были, да и… – Он медленно оглядел помещение, заставленное разномастными пластиковыми и металлическими столами и не менее разномастными стульями, и поморщился: – Место здесь такое, что лишний раз заходить не хочется. – Тогда чего зашёл? – Давно не виделись. Кислый хмыкнул и сделал глоток пива из большого пластикового стакана – другой посуды в забегаловке не предлагалось. Из этих стаканов посетители пили и пиво, и компот, и чай, и принесённую с собой водку – всё, что здесь подавали или разливали. Закусывали тем, что им накладывали в пластиковые тарелки. А поскольку повар частенько бывал пьян или под веществами, то выдаваемые с кухни блюда периодически принимали абсолютно невообразимый вид, например, салат из зелёного горошка с солёными помидорами черри. Без заправки. Но посетители не капризничали. Да и гурманы в это кафе, которое так и называлось – «Кафе», не забредали. – Не виделись давно, – подтвердил Кислый, глядя на усаживающегося напротив мужчину. – Пива? – Я за рулём. – Никогда раньше это обстоятельство не радовало его настолько сильно. – Что ты тут делаешь? – Барыжу потихоньку. Он поперхнулся. Кислый улыбнулся и развёл руками: – Надо же на что-то жить в этом подлом мире. Но ты не думай, что я тут разбогател немерено – я своё место знаю. Получил «точку» и сижу на попе ровно: в большие деньги не лезу, ментам стучу строго по договорённости со старшими, соседей не напрягаю. – Доволен? – Надо же на что-то жить, – повторил Кислый. – Пока здесь кантуюсь, а там посмотрим. – Сторчаться не боишься? – А ты мне мама? – огрызнулся Кислый. Но запал его тут же погас. Ещё глоток пива и угрюмый ответ: – Думаешь, я не понимаю? Всё я понимаю. Подниму здесь денег на лечение и чтобы потом не голодать какое-то время, и завяжу с этим дерьмом. Я ведь… И замолчал, угрюмо разглядывая пластиковый стакан с дешёвым пойлом – назвать этот напиток пивом язык не поворачивался. Замолчал, потому что помнил себя совсем другим: великолепным математиком, которому уже на первом курсе прочили большое будущее. Таких искали и охотно забирали крупнейшие IT-корпорации, что американские, что китайские, и никто даже представить не мог, что венцом карьеры Кислого станет торговля разбодяженным героином.