– Люся! Люсенька! – голосила Ксюня. – Открой, пожалуйста! Как провинциальная актриса в драматическом монологе форсирует звук, желая подчеркнуть трагичность момента, и переигрывает, так и Ксюня переигрывала. – Брыс-с-са! – по-артюховски заорала Людмила Петровна, ненавидя в этот момент хулиганку. Ей казалось, что заорала, на самом деле она только почмокала губами, поскольку Ксюня не прекратила голосить. – Люсенька, да открой же! Ты там живая? Ксюня была необыкновенно умной кошкой, но не настолько же, чтобы произносить человеческие слова. Такова была вторая мысль возвращающейся из глубокого сна в реальность женщины. Наконец, она осознала, что вопли отчаяния издает под дверью ее соседка Лида Херсонская. Сон мгновенно улетучился, уступив место испугу. Людмила Петровна метнулась в коридор, сдвинула щеколду и распахнула дверь. – Что? Что случилось? Что с тобой? – Гарик пропал! – Как пропал? Когда пропал? Я позавчера вечером его видела в окно, когда он на работу уходил! – Вчера и пропал! С работы не вернулся! – Фу, Лида! Напугала до смерти! – Людмила Петровна выдохнула и начала успокаиваться. – Ну куда он денется? Небось, запил и у кого-нибудь заночевал! Лида даже рыдать перестала и так взглянула на соседку, что той стало нехорошо. Окатила волной презрения, буквально! – Гарик не пьет уже полтора года, если ты не заметила! – Я заметила, но мало ли? – трусливо, но все же возразила Людмила Петровна. – Бывших алкоголиков не бывает. – Бывают!!! – Может, встретил бывших друзей… Не устоял… – Бывшие друзья, которых ты имеешь в виду, в прошлом. – Но ведь случается, что закодированные срываются? – Гарик – не за-ко-ди-ро-ван-ный! – по слогам произнесла Лида. – Он просто завязал! Сам! – Прости… я не знала… Когда произошло это знаменательное событие, Людмила Петровна с Лидой еще не были особенно дружны, а потом, когда они сдружились, как-то неловко было затрагивать эту деликатную тему. Она и не затрагивала. Да и потом… Людмила Петровна жизнь прожила в уверенности, что чудес не бывает. Правда, история, приключившаяся с ней и ее двумя близкими подругами без малого два года назад, такую уверенность слегка поколебала. Но ведь если чудеса и случаются, то не каждый день и даже не каждый год! Потому она и была уверена, что Гарик в завязке долго не протянет. Однако, видимо, в небесной канцелярии тот период был обозначен как Год чудес не только для них с подругами. Этот год закончился, пошел второй, а Гарик не развязывал. Под благотворным влиянием Лиды он медленно возвращался к нормальной жизни… – А ты на работу звонила? – Звонила! Никита Михайлович вчера с утра был на деловой встрече, а Зоя твоя в налоговой. Никто не видел, когда он ушел. – А в полицию? – Ты издеваешься, что ли? Кто со мной там станет разговаривать? У них же эти «три дня», раньше которых о пропаже даже не говори! Да и какой мент в старом Артюховске не знает Гарика Херсонского? Он себе репутацию годами зарабатывал, теперь вот она против него и работает. – А больницы? – Звонила! И в скорую, может, они на травму или ЧП какие ездили. А может, к ним забрел по старой памяти… – Ну, это вряд ли! С какой стати? Столько лет прошло! Кому он там нужен! – Да это я уже от безнадеги, так, на всякий случай предположила. – Что же делать, что же делать? – забормотала Людмила Петровна, пытаясь собрать мысли в кучку. – Люсенька! – опять заголосила Лида, пятерней вытирая распухший нос. – Давай его поищем! Я так боюсь, что с ним что-то случилось! – Да что с ним может случиться? – Да мало ли? Я чувствую, что-то случилось! – Где же мы будем его искать? – Я не знаю-у-у! – завыла волчицей Лида. – Да прекрати ты! – прикрикнула Людмила Петровна, а про себя подумала: «Вот это любовь!». – Ну, вот что, – по зрелом, но недолгом размышлении сказала она Лиде. – Ты иди выпей чаю, а я пока умоюсь да оденусь. – Я не хочу! В меня кусок не лезет! – Иди выпей чаю, я сказала! – рявкнула Людмила Петровна (она уже подмерзать начала в ночнушке в холодном коридоре). – Да включи телевизор, местные вести. – Ты думаешь?.. – помертвела Лида. – Да ничего я не думаю! Так, на всякий случай… А я все-таки Зое еще позвоню. – А потом? – присмирев и немного входя в разумение, спросила Лида. – Потом… Сходим на «биржу», поспрашиваем мужиков. Гарик там не один год ошивался. Может, какого-нибудь его другана вспомнят времен лихой молодости. Может, видел его кто. – Хорошо, Люсенька. Только ты уж побыстрей! – Да чего уж «быстрей»? Как будто эти работнички строго к восьми туда приходят. Люся покрикивала специально: она поняла, что только строгостью можно как-то сдержать лавину Лидиного горя и дисциплинировать ее. Увы, подруга Зоя – Зоя Васильевна, работавшая экскурсоводом в музее купеческого быта, где сторожевал Игорь Юрьевич, как оказалось, была тоже не в курсе событий, о чем и сообщила Люсе по телефону. * * * «Биржей» в народе прозывали чахлый скверик возле рынка. Он представлял собой несколько подстриженных кустов желтой акации, да вечно изъеденные червями вязы, верхушки которых венчали вороньи гнезда. Еще там были два старых тополя с мощными корнями. Под землей они протянулись к самому тротуару и вспучили асфальт настолько, что вздутия можно было принять за лежачих полицейских, уложенных в сквере по прихоти чьей-то дурной административной головы. О том, что это все-таки сквер, свидетельствовали четыре деревянные лавочки, потрескавшиеся и облупленные. А в центре возвышался, так сказать, скверообразующий элемент – памятник. Он изображал мужика в шинели, с девочкой на руках. Возможно, это был Феликс Эдмундович Дзержинский, олицетворявший борьбу с беспризорностью, поскольку сквер и рынок располагались на улице, ранее носившей его имя. Но когда началась эпопея с переименованием всего советского на все дореволюционное (в лучшем случае – нейтральное, не вызывающее ассоциаций с «кроваво-красным режимом»), улица и сквер стали называться «Имени Победы». В общем, памятник теперь вполне мог олицетворять неизвестного солдата со спасенной девочкой на руках. А какого конкретно исторического персонажа изначально изваял автор, из какой эпохи, теперь помнили разве что старожилы и краеведы. Нынче скверик облюбовали маргинальные личности: безработные, бездомные, бичи и прочие «пролетарии». Лавочки, раньше разбросанные там и сям, нынче выстроились в каре, и практически весь световой день их облепляли, как саврасовские грачи березу, мужики всех возрастов живописного вида. Жаль, что столичным режиссерам не приходило в голову изредка наведываться в Артюховск: тут была готовая массовка для фильмов о сегодняшнем российском дне (в смысле дна). Если бы не особые обстоятельства, при приближении к этому святому для нее месту у Лиды непременно затрепетало бы сердце: именно здесь судьба свела ее с Гариком в третий раз, и, как она полагала, теперь уже на всю оставшуюся жизнь. Увы, обстоятельства не располагали к сантиментам. – Мальчики, – сказала Людмила Петровна, вежливо поздоровавшись, – нужна ваша помощь. Польщенные «мальчики», недружно ответив на приветствие, однако приняли индифферентный вид и возвели очи горе. Наступал момент их торжества: у кого-то возникла в них нужда. Всем своим видом они демонстрировали, что сидят здесь вовсе не для того, чтобы какая-нибудь безмужняя бедолага наняла их поднять упавший забор или вычистить выгребную яму. Просто дружной компанией дышат осенним воздухом. У них, типа, мужской клуб на пленэре. Во-первых. А во-вторых, может, они, наоборот, уже напахались с утра: разгрузили машину с песком, к примеру! И чтобы сподвигнуть их на новый трудовой подвиг, надо хорошо попросить! То есть, со всем уважением. – От пятисот и выше! – небрежно уронил «бугор», бывший интеллигентный человек, с синюшным лицом, в бывшей серой, а сейчас просто засаленной шапочке-«презервативе». – В зависимости от рода деятельности, – добавил он, секунду подумав. – Мальчики, – попеняла Людмила Петровна их высокомерию, – не о работе речь. Гарика Херсонского вчера никто не видел? – Гарика?.. – с пренебрежительным пониманием усмехнулся бугор. – Вчерашний день ищете, девочки. Гарик тут уже с год не появляется. – Полтора! – автоматически поправила Лида. – Надо же! Как летит время! – печально констатировал бугор. – А мы вам не можем помочь? Вместо Гарика? Мы еще хоть куда! – подала голос длинная тощая особь с фингалом под левым глазом. То была претензия на юмор. Коллектив дружно заржал. – Мы подумаем над этим вопросом! – Поддержала шутку Людмила Петровна.