– Может, он с кем-то из вас дружил? – не потеряла присутствия духа и Лида. – Он же интеллигент! – отверг такую возможность бугор. – Да и вы, вроде, не лаптем щи хлебаете! – польстила Люся. Она изо всех сил старалась приноровиться к аудитории. Мужчинка приосанился. – А может, вы знаете, с кем он дружил? – гнула свое Лида. – Может, и знаем… – обронил многозначительно еще один персонаж, в драповом пальтеце времен шестидесятых прошлого столетия. Склеротические жилки исполосовали его физиономию так, что казалось – он нанес себе на лицо клубничную маску и вышел из дома, забыв ее смыть – Так скажите! – выкрикнула страдалица-жена. – Даром и петух на курочку не залезет! – изъяснился афоризмом совсем молоденький и, похоже, уже совсем пропащий. – «Спасибо» в кармане не булькает! – развила его мысль, тоже афористически, Клубничная Маска. Люся с демонстративным треском расстегнула на сумке молнию и показала горлышко бутылки. Бутылка самогона имелась у нее всегда для экстренных случаев. Увы! Контакта не произошло. Мужики зажглись, было, но тут же и поскучнели, так как никто не мог припомнить, дружил ли с кем-то Гарик. Откуда им было это знать! Да и о какой дружбе могла идти речь! В их коллективе, мобильном и текучем, днем они были конкурентами, а по окончании трудового дня все расползались по своим жилищам как-то пережить персональную ночь. Люся проигнорировала протянувшиеся к ней руки. – Оплата – по завершении работы! В зависимости от результата! – адресовалась она к бугру и с тем же треском застегнула молнию. – И чур, без фантазий, мы все проверим! – поддержала Лида. «Садюга! Фашистка!» – могла бы прочитать Людмила Петровна в страждущих глазах, но ей недосуг было заниматься чтением. – Я знаю, – раздался сиплый голос. Он исходил из недр невысокого коренастенького мужичка в синей куртенке из плащевки. Про таких говорят: неладно скроен, да крепко сшит. Все головы синхронно повернулись в его сторону. – Так поделись с нами своими знаниями! – велел бугор. – Когда Гарик с нами гужевался, Витька Легостаев тогда еще на бондарном заводе работал. Пару раз он Гарика на подработку устраивал к себе. Они там ящики сколачивали для рыбозавода, на путину. – И?.. – Потом Витек и сам к нам пристроился… А Гарик тогда от нас уже ушел. – Ну?.. Пока что ты рассказываешь нам бородатые анекдоты! – Сам такой! – обиделся Сиплый. – С месяц назад Гарик с Витьком тут трепались в сторонке. Витька потом хвастал, что Гарик его обещал к себе на работу пристроить. Типа, он добро помнит! – Устроил? – Откуда ж мне знать? – удивился мужичок. – Витек больше здесь не появлялся. – А где этот Витек живет? – воспрянула Лида. – Точно не скажу. Но вроде бы, в последнее время обитал на старых дачах. – В расчете? – повернулся бугор к Люсе. – Вполне, – солидно ответила та, хотя понятия не имела, чем эта информация им поможет. Молния Люсиной сумки протрещала в третий раз. Треск ее прозвучал для страждущих потенциальных тружеников топора и лопаты как «Свадебный марш» Мендельсона для брачующихся. Самогон перекочевал в руководящие бугровские руки, а руки подчиненных дружно протянулись к нему с невесть откуда взявшимися в них пластиковыми стаканчиками. Люся с сожалением проводила взглядом траекторию движения бутылки: апломб ее был показным, в душе она была далеко не уверена в равноценности обмена. Ее самогон был не просто самогон. Это была амброзия, напиток богов. Если переводить в денежный эквивалент, он был валютой, и, пожалуй что, даже не долларом, а евро. А она ни за понюшку табака, собственными руками отдала его этим синякам, для которых – что бормотуха, что настойка боярышника, все едино, лишь бы поправиться. Процесса регенерации женщины уже не наблюдали, они поспешали к автобусной остановке. * * * Старые дачи уже приблизились к черте города. Как только там разрешили прописку, участки стали активно скупаться людьми с Кавказа и предприимчивыми аборигенами, в карманах у которых шелестели денежки. Скоро на месте слепленных из чего придется скворечников стали возноситься коттеджи. Менялся ландшафт, менялся дизайн. Старые плодовые деревья вырубались, на их месте взрастали голубые ели, туи, араукарии. Новые хозяева, скооперировавшись, асфальтировали улочки, обустраивали подъезды к гаражам. Протянулись коммуникации. Электричество, правда, там уже давно было подведено, теперь подвели и газ, и даже наблюдались кое-где канализационные колодцы. Но немало стойких дачников не желало продавать свои «фазенды». Старичье, прикипевшее к политым потом и кровью соткам, среднее поколение, не желавшее травить своих близких яблоками и помидорами с нитратами, молодые рациональные наследники, не имеющие достаточно средств в настоящем, но просчитывающие будущее – они в меру сил и возможностей обихаживали свои хибарки. Большинство домишек в осеннее-зимний сезон пустовало, в немногих жили. Улочки были пустынны, и не у кого было спросить, где проживает Витек Легостаев. Не звонить же в звонок на художественной ковки калитке какого-нибудь коттеджа. Откуда его обитателям знать этот персонаж! Наконец, на одной из улочек Люся с Лидой заметили бомжа. Бомж занимался рутинным делом – исследовал мусорный бак. – Это ж надо, каких высот достигла цивилизация в Артюховске! – подивилась Людмила Петровна. Мусорные баки уже на дачных улицах понаставили. – Ну, ты палку перегнула. Понаставили! Я только один и увидела. – Важен прецедент! – Чего? – Того! Главное – начать! Женщины направились к возможному источнику информации. Как оказалось, не зря. Мужик знал Витьку Легостая и, изнемогая от любопытства, объяснил, как попасть на его улицу и найти его домишко. – Только он тут зимой-то не живет! С трудом продравшись сквозь бесчисленные «а чо?» и «а зачем вам?», женщины все же добрались до сути. Витькина улица оказалась крайней, дальше простиралась степь. Ее (улицу) еще не испортил ни один коттедж: то ли аборигены оказались самыми стойкими членами дачного кооператива, то ли им просто негде было жить, и они сопротивлялись натиску прогресса изо всех сил. Во двор Витькиной дачи женщины не могли попасть при всем желании: калитка, правда, чисто символическая, была прикручена к опорному столбу несколькими слоями колючей проволоки. Недлинная песочная дорожка вела от калитки к дощатому домику. Крылечка перед домишком не имелось, только навес, и можно было разглядеть на входной двери амбарный замок. Все это: и никем не потревоженная мокрая тропинка, и намертво прикрученная калитка – просто вопили, что хозяева не появлялись здесь давненько. – И что нам это дает? – задала риторический вопрос Люся. – Не похоже, чтобы тут жил кто-нибудь. – Люсенька, пойдем к тому бомжику, может, он нам еще какую наводку даст? – Ну, пойдем… – неохотно сказала Люся. Хотя особой грязи не было, некому было ее размесить в этой пустынной местности, но ноги разъезжались, идти было трудновато, и ботинки они угваздали. Бомжик уже исчез, а вдалеке, в начале улицы, показалась свора собак всех мастей. Самая вредная, разумеется, сразу же звонко и вызывающе тявкнула. В любой стае есть «шестерка», чья роль – спровоцировать драку. Собратья дружно ее поддержали, но пока к активным действиям не переходили, лишь зафиксировали факт присутствия на их территории двуногих чужачек. – Люся, – затрепетала Лида, – надо убегать! Они сейчас опомнятся и кинутся! Людмилу Петровну собаки любили, но как поведут себя именно эти конкретные собаки, голодные и одичавшие? – Бежать нельзя, тогда точно кинутся. Охотничий инстинкт же! Просто давай быстренько уходить! И они резво направились в другой конец улицы, туда, где начиналась степь. Свора, было, устремилась следом, но не слишком охотно, далековато было. Постепенно лай стихал. Вероятно, самые ленивые или самые сытые шавки постепенно отсеивались. Пара-тройка самых упертых все же проводила их почти до самого конца улицы. И только выгнав в степь, с чувством исполненного долга вернулась к коллективу. – Ф-ф-фу, – перевела дух Людмила Петровна, – я вся мокрая! Прямо поджилки трясутся! – Да уж, не приведи господи! – согласилась Лида. – Вот попали! Живыми бы не выпустили. И отбить бы нас некому было. Меня однажды собака покусала, я знаю, что это такое! – А неслись-то мы, как по облакам, а не по грязи! Даже не вязли! Некоторое время они, не смея поверить в избавление, передыхали, даже шапки поснимали – взмокли, то ли от бега, то ли от страха. Но постепенно в души женщин закрадывалась какая-то смута: то действовало на них уныние осенней бесприютной степи. До горизонта тянулось покрытое жухлой рыжей травой пространство. Низкое небо как будто тоже испытывало силу земного притяжения и, удерживаясь из последних сил, норовило упасть на землю. Оно не было затянуто тучами, оно все было – одна сплошная свинцово-серая туча, переполненная влагой. Влага начинала произвольно сочиться с неба мелкой моросью. И тишина, первобытная, первозданная… Только вдали гул нечасто проезжающих по автостраде машин. Необъяснимая, пещерная тоска подступала к сердцу. – Надо выбираться отсюда к дороге, а то совсем увязнем. И вообще, какого черта мы здесь делаем? – Давай выбираться. В какую только сторону? – согласилась Лида. – Назад нам путь закрыт. Хоть бы хлебушка догадались взять в карман, для собачек. – Кто ж знал, куда нас занесет? И вдруг… – Люся, – почему-то хриплым шепотом сказала Лида, – ты слышала? – Да, – прошептала и Люся. – Вроде бы стон… Они постояли, прислушиваясь.