Часть 34 из 42 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А в тот день я заскочил, чтобы поблагодарить Гарика. Как положено у людей, за то, что помог мне.
– Как именно поблагодарить?
– Ну, как… С пузырьком, конечно.
– Он же не пьет?
– Кто вам сказал?
– Жена. Да и вообще все те, кто его в последнее время окружал.
– Же-е-на-а-а! Какая ж жена признается, что с алкоголиком живет, раз она его перевоспитывать взялась? Тут женское самолюбие… А те, кто его окружает, – они ему что, наливали? Может, он при них марку держит, а сам только и мечтает выпить. Слыхали ж, небось, что бывших алкоголиков не бывает?
Логика в словах этого мужичка кое-какая была. Но тут же Бурлакову вспомнилась Лида Херсонская, с ее фанатичной убежденностью в стопроцентном исцелении мужа от алкогольной зависимости.
– Ладно, допустим, что это правда. И что? Вы его мечту осуществили?
– Ну да, мы прямо во дворе музея выпили по стакашку и пошли на остановку.
– Почему вдруг на остановку?
– Я домой ехать хотел.
– Куда это – домой?
– Ну, на дачи же!
– Вот теперь точно врете, Виктор Иванович! На даче вы давно не жили.
Легостаев хотел было бурно возразить, но тут же понял, что этот факт полиции известен наверняка. На даче, конечно же, обыск был, ситуацию они знают. Начал выкручиваться.
– Ну, я не жить, я просто проведать хотел. Посмотреть, что да как… А Гарик сказал, что надо бы допить, но не на остановке же. И я предложил ему поехать со мной, на пикник, так сказать.
– Почему же именно на дачу?
– Ну а куда? В моем доме квартиранты, к нему нельзя ни боже мой. Не под забором же! Что мы, не люди?
– А вы что ж, вот прямо так, без закуски пили?
– Ну, нет. У него там что-то от ужина оставалось. И я ж тоже не с пустыми руками к нему шел.
Теоретически – возможно, отметил мысленно Бурлаков. Один из водителей маршрутки показал, что в день исчезновения Гарика вез двух поддатых мужиков. И высадил их на дачах. При этом разговаривали мужики вполне мирно, не ругались, не ссорились. Запомнил их только потому, что не много пассажиров приходится в зимний сезон высаживать на дачах.
– Потом что было?
– Потом еще какие-то мужики приходили, еще пили…
– Какие мужики?
– Не помню!
Все. Дальше у Легостаева наступала полная амнезия. Он не помнил ничегошеньки, абсолютно. Какие-то мужики, имен которых он не знал или забыл. Кто-то бегал еще куда-то за самогоном, потом еще кто-то ездил в аптеку за спиртово-травяными «фанфуриками». Прямо столпотворение какое-то было в тот день на дачах. Чуть ли не треть мужского населения Артюховска рванула на пикник.
– А как эти мужики узнали, что вы у себя?
– Ну, может, зашли на огонек. Бомжи, они там зимуют, они всегда замечают, где свет зажегся. А может, это из соседей кто. Да клянусь, я уже не соображал – кто!
Амнезия у Легостаева наблюдалась хитрого свойства: кое-что он, безусловно, помнил. На некоторые вопросы отвечал легко и откровенно, не задумываясь. Особенно если не улавливал связи вопроса со случившимся преступлением. А вот что касается имен остальных участников – тут память словно отшибало. Тут невольно придешь к выводу, что он попросту кого-то покрывает.
Но Легостаев стоял на своем непоколебимо.
– Врете, врете, опять врете. На вашей даче, Виктор Иванович, вообще нет никаких следов пребывания людей. Тем более, многочисленной компании. Никаких там мужиков не было.
– Ну как же не было? Были! Только не на моей были даче! – снова заюлил Легостаев. – Уже когда вышли из маршрутки, я обыскал все карманы – нет ключей! Где-то обронил, в кармане дырка оказалась. И тут я вспомнил, что у Кузнецовых двери никогда на замок не закрываются. Их дачу однажды бомжи разбомбили. Разозлились, что замок открыть не могут, так вообще дверь с петель сняли, нагадили там конкретно.
– Бомжи ли? А может, местная молодежь похулиганила?
Допрашиваемый напрягся.
– Молодежь? Может и молодежь. Но местные вряд ли. Может, с соседнего села вот только. Или приезжие какие. Решили, будет чем поживиться – домик у Кузнецовых крепенький, ухоженный. Ну так вот, они теперь, после того погрома, как и многие, входную дверь на щепку закрывают, еще банку-другую закруток оставляют на закусь, чтоб только незваные гости не безобразничали. Заходите, мол, но будьте людьми! Вот мы и пошли на кузнецовскую дачу.
– Стоп! Подробнее: где эта дача? Как зовут хозяев? Понимаете, да, что мы каждое ваше слово проверим?
– Проверите? Ну проверяйте… Только я место точно не скажу. Не уверен я, какая точно дача. Мы ведь, как выпили, потом еще куда-то шли, я точно не помню – снова заюлил Легостаев.
По рассказу выходило, что в какой-то момент он отключился прямо за столом. Гарик поплыл еще раньше, много ли надо ослабевшему от долгого воздержания организму! Когда Легостаев проснулся, в комнате никого уже не было, все разошлись.
Вокруг во множестве валялись бутылки из-под водки и пузырьки из-под «фанфуриков». Но самое страшное – в левой руке Витек сжимал толстую ножку от старой табуретки, а облупившиеся деревянные обломки на полу окровавлены. И повсюду на полу были следы крови.
Переведя взгляд, Витек увидел возле кровати Гарика. Приятель лежал без движения, не дышал, вся голова в крови. И решил Легостаев, что в пьяном угаре пошел на «мокрое дело». Единственный выход, который напрашивался сам собой, вытащить труп в степь и там бросить, а потом податься в бега. Благо, было где укрыться.
– Но ведь Херсонский был жив!
– Откуда ж я знал? Я подумал, что он мертвый. У него вид был, как у мертвеца.
– Когда вы его тащили, вы что ж, не почувствовали, что он живой? Он не застонал ни разу?
– Нет! Он был, как мертвый.
Врет, конечно.
– Ладно, продолжайте.
Светке ничего не рассказывал, наплел что-то. Вскоре по телевизору услыхали со Светкой о чудесном спасении Гарика, а потом и о таинственном покушении на него.
– А кто, по-вашему, мог покушаться на Херсонского?
– Откуда же мне знать?
– Допустим. Вернемся к происшествию на дачах. Кто помогал вам тащить Херсонского к колодцу?
– Никто! Я один!
– Врете, Легостаев!
– Не вру! Я не помню! Честно, не помню!
– У вас есть дети, Виктор Иванович?
Легостаев пожал плечами.
– Ну так-то нет. Может, и бегают где-нибудь, да я не в курсе. А почему вы спросили?
– Ну полно, как так не в курсе? Есть же человек, которого вы сынком называете?
Нет, Бурлакову не показалось. Легостаев напрягся. После паузы ответил:
– Нет такого человека. Вернее… Я же вообще всех молодых так называю. Привычка у меня такая, да!
Витек еще таил надежду, что замначальника «уголовки» действительно такая старая нюня, какой хочет казаться. Что не «разводит» своими вопросами, что на самом деле не замечает пауз перед некоторыми ответами. Мозг Легостаева, среагировав на стрессовую ситуацию, осветил самые отдаленные уголки памяти и почти мгновенно выдал подходящую информацию.
В Витькином детстве был такой дядя Миша, сосед. Кличка у него была «Сынок». Высокий, крупный мужик, к старости он обрюзг и расплылся, и стал еще крупнее. Сколько Витька себя помнил, он всегда был бритоголовым. Глаза его угрюмо смотрели из-под набрякших век, и не смотрели даже, а сверлили собеседника буравчиками.
Детей у них с теткой Машей, вроде бы, не было. Во всяком случае, их двор не оглашался даже летом визгом приезжих внуков. Может, судьба наказала его, не подарив собственных детей. А может, с другой стороны, судьба просто поопасалась их дарить дяде Мише, понимая, что он за фрукт.
Факт железный: детей дядя Миша не любил. Пока он работал и был занят делом, это как-то не бросалось в глаза, но пришло время ему выйти на пенсию. Из-за избытка досуга дядя Миша полюбил совершать моцион, и совершал его в любое время дня – то по утреннему холодку, то в дневную жару, то по вечерней прохладе. Но всегда по одному неизменному маршруту: от одного конца их улицы до другого, а потом обратно.
И поза его на протяжении всего маршрута не менялась: дефилировал он, держа руки за спиной. В руках же во время этих прогулок сжимал длинный прут, позже сменив его на тоненький ремешок. Ребятня подозревала, что дядя Миша купил его специально.
Завидев издалека несчастного, к которому звезды в этот день с утра были не расположены, дядя Миша окликал:
– Сынок, подойди-ка сюда!
Сашки, Ваньки, Петьки обреченно, как кролики, влачились к удаву – дяде Мише. Остановившись на безопасном, как им казалось, расстоянии, с тоской вопрошали:
– Чего, дядя Миша?
Дядя Миша ласково интересовался: