* * * Утром Горлис приехал в съезжий дом практически одновременно с Дрымовым. Тот и вправду не удивился, приняв сей приход как должное. — Афанасий Сосипатрович, что ж такое деется? Лучших моих воспитанников, будущее российской науки, полиция арестовывает да в тюрьме держит. — Так и знал, что маменька моего подопечного уже нажаловалась. Но спасибо тебе, хоть вчера вечером ко мне не приехал. — Да уж хотелось! Это ж дело в некоторой степени — наше общее. Ивета Скавроне умерла в моем доме. Мы с тобой вместе дознание начинали, и я не меньше твоего заинтересован в том, чтобы скорей всё прояснить. — Оно, конечно, так, но… Видишь ли, господин Горлиж, тут обстоятельства меняются, обновляются. — И что ж случилось? — Да так, несколько условий совпало. Наш возлюбленный монарх очень, я бы сказал, чтит свою матушку, вдовствующую императрицу Марию Федоровну… — Но как сие соотносится с арестом студента Ранцова по прозвищу Виконт Викочка? — А ты, Горлиж, не пыли раньше времени, не пыли. Так вышло, что супруга царя, Александра Федоровна, узнала о смерти и, возможно, убийстве Иветы Скавроне, воспитанницы санкт-петербургского дома из Ведомства учреждений императрицы Марии. И что это означает, ты понимаешь? — Петербургское благотворительное учреждение… То есть и Мария Федоровна, и Александра Федоровна наверняка туда захаживали в христианские праздники. А Ивета с ее внешностью, притягивающей взгляд, с ее необычным для России именем могла им запомниться. — Вот именно так всё! Посему мне по инстанции спущен приказ — взять дело под особый контроль. Понимаешь, под особый! — Так что ж теперь хватать кого ни попадя? — Неужто ты думаешь, что я стал бы просто так арестовывать с помещением в «холодную» человека дворянского происхождения? — Не думаю, — честно признался Горлис. — Вот то-то. Дело серьезное. Пистолет «Жевело» помнишь? — Как же не помнить. Лежал рядом с мертвой Иветой. — Мои подчиненные долго с ним ходили. Сперва, ясное дело, по моей, первой части города. — Тут, любезный читатель, надо было слышать, с каким удовольствием Дрымов произносит сии слова «моей первой части города». — Ничего! Никто не признал. Потом по второй части — тоже пусто. И вот дошли до третьей части. Греческого, стало быть, форштата. И там, в лютеранской слободе… — На какой улице? — На Колонистской. — Это то же, что и Немецкая? — Да, ее еще и Немецкой улицей кличут. Так вот там в одной лавке это самое «Жевело» признали. Именно эту модель — она, оказывается, редкая. В Одессе мало таких было. И не просто признали, а точно сказали, кому ее продали. Студенту Ранцову! — Откуда ж они его знали? — Он к ним и раньше захаживал. Покупал другие металлические изделия тонкого производства. Медицинские, что ли… — Да, всё верно — Ранцов учится на отделении врачебных наук. — Вот видишь. А ты — пылить… — Но нужно ли было его задерживать, в тюрьму помещать? Опросили бы — и всё. — Так и я того хотел! Но Викентий Ранцов отвечать отказался, ссылаясь на дворянский кодекс чести… Далее Дрымов еще что-то произнес — едва слышно, но, кажется, слова эти были такими: «…будто его после “дела 14 декабря” не отменили». — Хорошо, Афанасий, я всё понял. Давай так: я сейчас еду поработать в библиотеку генерал-губернаторскую, — последние два слова на Дрымова всегда прекрасно действовали, сейчас тоже — он чуть ли не в струнку выпрямлялся. — А к вечеру вернусь. Ты уж будь любезен дождись меня. Да съездим к Ранцову. Может быть, я его разговорить сумею. — Отчего ж… Мысль хорошая. Ты ж его, можно сказать, наставником был. Вдруг и сумеешь. Я и сам хотел просить о том же. * * * В этот день Натан постарался побыстрей отработать да поярче обозначить свое присутствие у Воронцовых, чтобы иметь возможность пораньше сбежать в съезжий дом. Дрымов был благодарен, что Горлис не заставил его долго ждать. Взяв дрожки, поехал с Натаном в недавно построенный тюремный замок. По дороге Афанасий шутил — грубовато, по-свойски: «Ну что, Горлиж, чай, соскучился по моим съемным комнатам». — «О, еще как! Тем более вы новоселье справили, — отвечал Натан. — Да вот беда, забыл Фину предупредить, что могу дома не ночевать. Она ж бывает ревнива. Так что уж извини. Как-нибудь в следующий раз». Когда выехали на Тюремную площадь, Натан невольно залюбовался замком. Всё же Боффо — хороший архитектор… Дворянину Ранцову действительно было оказано уважение — он находился в отдельной камере. Полицейские впустили в нее Горлиса и ушли, позвякивая ключами (любимый музыкальный инструмент тюремщиков). Виконт Викочка стоял под высоко расположенным тюремным окном и читал толстый учебник по медицине, один из тех, что был удачно прихвачен на каникулы. Увидев своего недавнего наставника, он отложил книгу и поприветствовал его со сдержанной доброжелательностью: — Здравствуйте, Натаниэль Николаевич. — Добрый вечер, Викентий. — А что, уж вечереет? — Да. — Тут и не разглядишь, — постарался улыбнуться Ранцов. Натан не мог не отметить, как повзрослел его ученик за это время. Пожалуй, прежнее шутливое прозвище — Виконт Викочка — ему уже не очень шло. Теперь Вики в самый раз. Оба присели, Ранцов — на кровать с жестким матрасом, Горлис — на табурет, прикрученный к полу у стола. Пауза затягивалась. Первым нарушил молчание «хозяин камеры». — Натаниэль Николаевич, я испытываю к вам искреннее уважение. Хотел бы надеться, что оно в какой-то степени ответное. Я понимаю, зачем вы пришли — думаете помочь мне, уговорив меня на некий рассказ по поводу произошедших событий. Но, поверьте, я в помощи не нуждаюсь. Ни в вашей, ни в чьей-то еще. И потому ничего говорить не стану. Речь Вики была спокойна, продуманна, без капли истеричности, какой можно было ожидать от столь юного создания, оранжерейного, прямо скажем, воспитания, оказавшегося в тюрьме. Так что все прежние мысленные заготовки Горлис отправил в мусорную корзинку. И постарался говорить столь же строго, логично: — Благодарю вас за добрые слова, Вики… Вы позволите называть вас так? — Юноша кивнул головой. — Я ни в коем случае не собираюсь предлагать вам нечто бесчестное. — Так, может, на этом разговор и закончим? — Погодите. Позвольте всё же изложить мои резоны… Как вы знаете, Ивета Скавроне… — Повторяю, я не хочу говорить об этом! — Сия девушка, Вики, жила в моих съемных комнатах. Ее гибель — пятно на моей репутации! Не говоря уж о том, что это и просто большое горе. Я относился к ней, словно к младшей сестре или племяннице. И я искренне хочу найти виновных в ее гибели… Далее Горлис начал рассказывать детали осмотра в мансардной комнате, останавливаясь на разных частностях, исключая физиологические, кровавые. Вики слушал его, впитывая каждую подробность. На лице его отражалось величайшее смятение. Никаких сомнений — юноша был влюблен в Ивету. Закончив рассказ, Натан подвел итог: — Видите, я рассказал вам всё, что знал. И в этом, в общем-то, также нарушил некоторые инструкции. Но надеюсь теперь исключительно на вашу порядочность. Что вы никому сие не перескажете. — Никому, — повторил Вики глухим голосом. — В свою очередь и я был бы вам крайне признателен, если бы вы рассказали, что знаете об этой истории. Вики задумался. Чувствовалось, что он колеблется. — Что ж, я готов. Но и вы дайте слово чести, что никому без особого моего разрешения не сообщите то, что сейчас услышите. — Обещаю. Слово чести. — Я… Я был неравнодушен к Ивете. Но распространяться на эту тему более не буду. Суть же дела в том, что я очень волновался за нее и за ее безопасность. — Какие у вас были основания для этого? — Два таковых. Она помогала в работе известным в Одессе портным. Добавляла разной мишуры в изготавливаемые ими наряды. Иногда сим заказам проставлялась высшая степень срочности. Ивета была вынуждена ходить, ездить через полгорода, отвозя заказ или забирая новый, не считаясь со временем суток. Иногда очень поздно, иногда совсем рано. — И вы купили ей пистолет «Жевело» для самозащиты? — Именно так. — А какое второе основание для беспокойства? Вики вновь задумался, говорить ли, и если да, то насколько полно. — Ивета об этом не рассказывала. Однако я сам мог заметить, что некая… особа оказывала ей большие знаки внимания. Притом, что она, насколько я видел, не была к ним благосклонна. — Вы можете назвать имя сей особы?