– Нет, это моя кукла. – Девочка выставила вперед куклу и хихикнула. Карелле страшно захотелось схватить Энни, прижать к себе и сказать, что все в порядке, мама жива, а острого как бритва ножа и убийцы просто не существует. – И когда пришел этот дядя? – мягко спросил Карелла. – Ты можешь это вспомнить, солнышко? – Когда пришел – не знаю. – Девочка пожала плечами. – Я знаю, только когда часы показывают семь и двенадцать, а больше – ничего. – Хм… На улице уже было темно? – Да. Он пришел после ужина. – Дядя пришел к маме после ужина – я тебя правильно понял? – уточнил Карелла. – Да. – То есть это был мамин знакомый? – Ну конечно. Когда он пришел к нам в первый раз, мама все время смеялась и вообще была очень веселой. – Ясно. – Карелла потер подбородок. – Что случилось после того, как вчера вечером пришел дядя? – Не знаю, – Энни снова пожала плечами, – я сидела в этой комнате и играла. Снова повисло молчание. Слезы навернулись на глаза девочки внезапно, при том что ее лицо совершенно не изменилось. У Энни не дрожали губы, девочка не морщила личико – просто вдруг ее глаза наполнились слезами, которые мгновение спустя заструились по щекам. Девочка сидела неподвижно, словно высеченная из камня, и беззвучно плакала, а Карелла стоял перед ней, понурившись, осознавая беспредельную степень своего бессилия, – он, крепкий, здоровый мужчина, неожиданно оказался совершенно беспомощен перед лицом безутешного горя ребенка. Он протянул ей платок. Девочка взяла его, не сказав ни слова, и высморкалась, но слез вытирать не стала. – Спасибо. – Энни вернула платок детективу, а слезы все струились по ее щекам, и не было им ни конца ни края. – Он бил ее, – наконец сказала девочка, обхватив куклу ручонками, – я слышала, как она плакала, но боялась к ней идти. И я… я заставила себя поверить, что ничего не слышу. А потом… Потом я и правда перестала слышать. Я просто разговаривала с Болтушкой, вот и все. Потому я и не слышала, что он делает с мамой в соседней комнате. – Я все понял, золотце, – кивнул Карелла и поманил рукой патрульного, стоявшего в дверях. Когда тот подошел, детектив спросил его шепотом: – А где ее отец? Его поставили в известность о случившемся? – Ну-у… – протянул патрульный, – я даже не знаю. – Он повернулся и заорал на всю квартиру: – Кто-нибудь в курсе – с мужем уже связались? Следователь из убойного отдела, стоявший рядом с одним из судмедэкспертов, оторвал взгляд от блокнота, который держал в руке, и ответил: – Муж в Аризоне. Они развелись три года назад. * * * Вообще-то лейтенант Питер Бернс слыл человеком терпеливым и понимающим, однако в последнее время Берт Клинг вел себя так, что срывался даже Бернс. Да, в силу того, что Бернс являлся человеком терпеливым и понимающим, он осознавал, чем вызвано поведение Клинга, но это ничего, по существу, не меняло. Работать бок о бок с Клингом становилось все тяжелее и тяжелее. Бернс никогда не отрицал, что психология играет немаловажную роль в полицейской работе. Она помогала понять, что никаких злодеев на свете нет, есть лишь неуравновешенные люди. Объясняла мотивы их поступков, вместо того чтобы огульно осуждать. Таким образом, психология кажется очень полезной в полицейской работе штукой, вплоть до того момента, пока не получаешь ночью удар между ног от какого-нибудь мелкого воришки. После такого сложно объяснить самому себе, что этот воришка – несчастный, обиженный жизнью человек, у которого было тяжелое детство. По сути дела, примерно такие же чувства испытывал Бернс по отношению к Клингу. С одной стороны, он прекрасно понимал, что за психологическая травма стала причиной невыносимого поведения Берта, а с другой стороны, ему все сильнее хотелось избавиться от него, отправив на все четыре стороны. – Я собираюсь подать рапорт о его переводе, – заявил лейтенант утром Карелле. – Почему? – Почему? Потому что он мешает работать всему следственному отделу! – недовольно ответил Питер. Лейтенанту явно не нравилось говорить на эту тему. Как правило, когда ему предстояло принять непростое решение, он никогда не обращался к другим за советом. Проблема заключалась в том, что сейчас он никак не мог его принять. С одной стороны, ему нравился Клинг, однако в последнее время отношение лейтенанта к нему начало меняться. Изначально Бернс полагал, что из Клинга может получиться толковый детектив, но, похоже, он ошибался. Детектив из Берта выходил хреновый – и каждый день приносил тому новые доказательства. – У меня и без него тут полно паршивых полицейских, – вслух произнес Бернс. – Берт не такой уж и плохой полицейский, – возразил Карелла. Он стоял в угловом кабинете лейтенанта перед заваленным бумагами столом Питера и вслушивался в доносившийся с улицы весенний гам. У Стивена все не шла из головы пятилетняя девочка по имени Энни. Карелла никак не мог забыть, как она, обливаясь слезами, взяла у него носовой платок. – Дерьмо он, а не полицейский, – отмахнулся Бернс. – Да, хорошо, мне прекрасно известно, что у него случилось. Но люди гибли и раньше. Их убивали и раньше. И если ты мужчина, ты находишь в себе силы смириться с этим и жить дальше, а не винить всех и каждого в произошедшем. Мы не имеем никакого отношения к гибели его девушки. Не имеем, и точка. И лично я уже сыт по горло тем, что он пытается взвалить вину за ее смерть на окружающих. Например, на меня. – Ни в чем он тебя не винит, Пит, – покачал головой Карелла, – ни тебя, ни нас. – Дело куда как хуже, – перебил его лейтенант. – Он винит в случившемся весь свет. Сегодня утром он разругался с Мейером, потому что тот снял трубку телефона, стоявшего на его столе. Что тут такого?! Этот сраный телефон надрывается – чего еще делать? Вместо того чтобы идти через весь отдел к своему столу, Мейер взял трубку ближайшего телефона, и так получилось, что он стоял на столе у Клинга. Клинг разорался. Ты представляешь, какая сейчас атмосфера у нас в следственном отделе? Мы же работаем рука об руку, должны помогать друг другу, а у нас что творится? Нет, Стив, мое терпение лопнуло. Буду подавать рапорт о его переводе. – Для него это будет чудовищный удар, – вздохнул Карелла, – хуже не придумаешь. – Зато для следственного отдела это станет благом. – Я так не считаю. – А тебя никто и не спрашивает! – отрезал Бернс. – Тогда на черта ты меня позвал? – Вот видишь? – взвился Бернс. – Видишь, о чем я говорю?! – Он резко встал из-за стола и принялся ходить вперед-назад у забранных сетчатыми решетками окон. Лейтенант был крепко сбитым мужчиной, его движения были скупы. Создавалось впечатление, что он с трудом сдерживает энергию, бурлящую в его мощном теле. Низенький, мускулистый, с крепко посаженной, круглой, слегка седой головой и маленькими голубыми глазками, окруженными сеточкой морщин, он вдруг замер у своего стола и заорал: – Видишь, что происходит? От него одни неприятности! Даже мы с тобой не можем сесть, как люди, и поговорить о нем. Сразу начинаем срываться друг на друга. Вот об этом я и вел речь. Именно поэтому я и хочу от него избавиться. – Когда у тебя вдруг начинают спешить хорошие часы, которые до этого работали без сбоев, ты их тоже выбрасываешь в мусорное ведро? – осведомился Карелла. – Вот не надо мне сейчас этих твоих дурацких сравнений, – вспыхнул Бернс, – у меня тут следственный отдел, а не магазин с часами. – Это было не сравнение, а метафора, – поправил лейтенанта Стивен. – Без разницы, – отмахнулся тот. – Завтра же позвоню шефу и попрошу, чтобы Клинга перевели. Все, точка. – Куда перевели? – не понял Карелла. – Что значит «куда»? – возмутился Бернс. – Мне какое до этого дело? Главное, чтоб ноги его здесь больше не было, а остальное меня не волнует. – И все же, куда его денут? – прищурился Стив. – Перекинут в другой участок? К незнакомым людям? Он им будет действовать на нервы еще больше, чем нам. Кроме того, он… – Значит, ты все-таки признаешь, – удовлетворенно кивнул Бернс. – Что Берт действует на нервы? Естественно, в том числе и мне. – Причем, Стив, обрати внимание на такую деталь, – лейтенант выставил вперед палец, – с каждым днем он становится все несноснее – надеюсь, это ты не будешь отрицать. Слушай, да зачем я вообще тут перед тобой распинаюсь? Клинг работать в моем отделе больше не будет. Все! – Бернс резко, с чувством кивнул, тяжело опустился в кресло и взглянул на Кареллу с вызовом, совсем по-ребячески, как упрямый мальчишка. Карелла тяжело вздохнул. Он заступил на дежурство почти пятьдесят часов назад и сейчас был вымотан до предела. Затянувшаяся смена началась в четверг утром, без пятнадцати девять. Весь день он убил на сбор дополнительной информации по старым делам, которые накопились за март. Ночью поспал часов шесть на раскладушке в раздевалке участка. В пятницу в семь утра его поднял на ноги звонок, поступивший от пожарных: в Саутсайде вспыхнул пожар третьей категории сложности, и борцы с огнем, одолев пламя, решили, что имел место поджог. В участок Стивен вернулся к полудню и обнаружил на своем столе записку. Оказалось, что за время его отсутствия ему звонили четыре раза. Пришлось перезванивать – в частности, помощнику судмедэксперта, который битый час разжевывал Карелле результаты токсикологического анализа яда, обнаруженного в содержимом желудка гончей, седьмой по счету собаки, отравленной за неделю. Когда Стивен со всем этим справился, часы уже показывали половину второго. Детектив попросил одного из коллег, отправлявшегося перекусить, принести ему молока, бутерброд с балыком и картофель фри. Однако спокойно поесть ему не дали – пришлось ехать на Одиннадцатую улицу – оттуда поступил вызов с заявлением об ограблении квартиры. В участок Карелла вернулся только в половине шестого и, посадив отвечать на звонки недовольного Клинга, отправился в раздевалку в надежде немного поспать. В одиннадцать вечера в пятницу весь следственный отдел, разбившись на тройки, отправился в рейд по подпольным игорным домам – этим детективы занимались последние два месяца. Рейд закончился только к пяти утра следующего дня, субботы. В половине девятого утра Карелле пришлось ехать на очередной вызов – произошло убийство. Именно там, на месте преступления, Стивен был вынужден допросить плачущую девочку – Энни Сакс. Сейчас часы показывали половину одиннадцатого утра. Стивен был вымотан до предела. Ему очень хотелось домой. Меньше всего уставший детектив сейчас был настроен на спор с лейтенантом – да и к чему пытаться выгородить Клинга? К чему его защищать, если все, сказанное Бернсом в его адрес, правда? Карелла с ног валился от усталости. Спорить с Питером желания не было. Перед глазами стояло исполосованное ножом тело красавицы Тинки Сакс – зрелище жуткое, от которого подкатывала дурнота. – Пусть он поработает в паре со мной, – неожиданно для самого себя вдруг произнес Карелла. – В каком смысле? – сдвинул брови Бернс. – Пусть вместе со мной займется расследованием убийства Сакс. В последнее время я работал с Мейером. Дай мне вместо него Берта. – Это еще зачем? Тебе не нравится Мейер? – Нет, Мейера я просто обожаю. Слушай, я устал, хочу домой поспать… Пожалуйста, дай мне поработать по этому делу с Бертом. – Не одобряю я шоковой терапии, – покачал головой Бернс. – Эта женщина… как ее… Сакс… была зверски убита. Ну дам я тебе Клинга в пару, и чего ты этим добьешься? Ты лишь напомнишь ему… – Терапия, – фыркнул Карелла, – что ты несешь? Я просто хочу быть рядом с ним. Мы будем с ним общаться, и я попытаюсь донести до него мысль, что у нас в следственном отделе еще есть люди, которые считают его приличным, достойным человеком. Хочу, чтоб он понял, что дорог нам. Все, Пит, давай уже заканчивать. Я еле стою на ногах, и у меня, правда, нет сил дальше обсуждать с тобой Клинга. Хочешь перевести его в другой участок – переводи, дело твое. В конце концов, ты у нас начальник, решать тебе. Спорить с тобой я больше не буду. Только определись уже, наконец. – Он твой, – коротко произнес Бернс. – Спасибо, – кивнул Карелла и направился к двери. – Спокойной ночи, – промолвил он, прежде чем выйти из кабинета. II Порой, когда приступаешь к расследованию дела, тебе начинает казаться, что удача сразу поворачивается к тебе лицом и начинает скалиться во все тридцать два зуба. Именно такое ощущение не покидало Стива Кареллу и Берта Клинга, когда они взялись за расследование убийства Тинки Сакс. Утром в понедельник они подъехали к дому на Стаффорд-плейс, где располагалась ее квартира, и принялись допрашивать лифтера. Лифтер оказался стариком под семьдесят. Несмотря на преклонный возраст, он все еще мог похвастаться отменным здоровьем. Осанистый пожилой человек был ростом почти с Кареллу, да и крепостью сложения не сильно отличался от Стивена. Старик был слеп на один глаз, из-за чего его все, включая управдома, величали Циклопом. Именно эта деталь – слепота на один глаз – являлась единственной особенностью, которая могла заставить усомниться в надежности показаний лифтера. Дед пояснил, что потерял глаз на полях сражений Первой мировой – он его лишился в результате штыкового удара, когда немцы пошли в наступление в Арденнском лесу. Циклоп, которого тогда все звали Эрнстом, увернулся от удара, который в результате пришелся по касательной, после чего всадил три пули в грудь немецкого солдата, убив его наповал. Только в медпункте он узнал, что навсегда лишился глаза. Вплоть до этого момента Эрнст считал, что ему штыком распороло бровь, и он не видит из-за того, что лицо залито кровью. Старик гордился своим увечьем и прозвищем. Циклоп в древнегреческой мифологии был настоящим исполином. Росту в Эрнсте было всего метр восемьдесят три, зато он потерял глаз, сражаясь за свободу и демократию, а за такое можно и не только глазом пожертвовать. Зрячий глаз тоже был поводом для гордости – лифтер утверждал, что остротой зрения он не уступает молодым. Внимательный, пристальный взгляд этого голубого глаза со всей очевидностью свидетельствовал и об остроте ума его обладателя. Внимательно выслушав вопросы детективов, Циклоп с умным видом кивнул и произнес: – Да, конечно, я его прекрасно помню. Я же сам его доставил наверх. – Вы утверждаете, что в пятницу вечером лично доставили наверх гостя миссис Сакс? – уточнил Карелла.