Я видел словно в замедленной съемке, как пуля пробивает одному молодому парню правый трицепс. Там, судя по всему, она прошла руку насквозь, и впилась через подмышку в тело, перебив артерию и органы. Из-под его рухнувшего тела буквально за пару секунд натекла огромная ярко красная лужа, но он умер еще раньше, чем коснулся пола. Выброс мрака я почувствовал даже отсюда. Следом был еще один, который словил шальное попадание прямо в лицо вместо бронежилета, неудачно припав на колено и пытаясь открыть ответный огонь. Омоновец рухнул, потеряв шлем, и мелко задергался, будто в припадке, пока из его тела толчками вырывалась тьма. Третьей жертвой стал раненный в бедро парень, который, судя по всему, просто-напросто истек кровью. Как умер еще один, я не успел заметить, но порожденную его смертью вспышку энергии ощутил прекрасно. От близости изливающейся Силы меня начало немного коротить. Дар в исступлении взвыл во мне, призывая немедленно бежать прямо туда, в эпицентр перестрелки, но я, в этот раз четко опознав его воздействие, жестким усилием заставил его замолкнуть. Уж в том, что я не горю желанием соваться под пули, я был уверен, а значит все остальное — от лукавого. В некогда роскошном и изысканном зале теперь разверзся настоящий филиал ада. Отовсюду слышались стоны и крики раненных, пол был залит литрами крови, везде копошились окровавленные тела, тщетно пытаясь спастись и отползти в безопасное место. Смотреть на это побоище с полутора десятков ракурсов и слышать какофонию стонов и всхлипов десятками ушей было очень непросто. Несколько от того, что это было для любого человека весьма страшным зрелищем, сколько потому что внутри меня ворочался кровожадный зверь, который с настойчивостью змея-искусителя подбивал меня пойти и довершить начатое, не оставив после себя ни единой живой души. И все же мне было искренне жаль парней, которые просто приехали сюда делать свою работу. Они не были передо мной в чем-либо виноваты, я не испытывал к ним ненависти или злобы, я не желал им причинять боли, но ничего поделать уже не мог. Свою свободу, как оказалось, я ценил выше. Я вообще, честно признаюсь, за неимением боевого опыта и понятия-то не имел о пробивной способности патронов 5,45-мм, которыми были заряжены омоновские «укороты». Да я даже словечко «укорот» и калибр узнал только от своих марионеток, которые были не в пример более подкованные в этих вопросах. Я безусловно понимал, что омоновские автоматы куда мощнее простых пистолетов, более того, я даже уже успел познакомиться с результатом попадания такого подарочка в голову в самом начале полицейского штурма. Но все равно до последнего надеялся, что это не закончится смертями. Но и не воспользоваться трофейными стволами не мог, потому что тогда бы мне пришлось бойцов спецподразделения закидывать телами своих легионеров, а там, на минуточку, еще два десятка вояк на улице нас поджидает. Мне теперь только остается надеяться, что эти ребята попали уже в лучший из миров, и не держат на меня зла. Я перед ними чувствовал настолько огромную вину, что даже не смог думать о том, чтобы их поднять. Да, они могли бы стать идеальными приманками для своих коллег, держащих усадьбу в оцеплении, но я не мог поступить настолько низко. Смешно, наверное, слышать о низости от убийцы, однако у меня все еще остались какие-никакие понятия о чести, даже после всего того, через что меня провела жизнь за эти месяцы. Отгоняя непрошенные мысли прочь, я поспешил к одному из выходов, где уже наметил совершить прорыв. Марионетки-наблюдатели сообщали мне, что в том месте сейчас самый слабый заслон, так что мое воинство должно с легкостью суметь обеспечить мне прорыв к автомобилю. За все время сумасшедшей карусели, что я крутил перед омоновцами, мертвецы поймали в совокупности, наверное, пуль пятьдесят. Хоть я и прекрасно ощущал каждое из них, но сбился со счету еще в самом начале. Но слава богу, что среди этих попаданий не было очень уж явных, чтоб с одного взгляда можно было определить, что человек с подобными ранениями просто физически не может находиться на своих ногах. Так что никого отпускать на тот свет мне больше не пришлось и на выход мы двигались почти полным составом. Хотя-я-я… я задумался над тем, чтобы оставить несколько трупов в коридорах особняка. Думаю, парни из спецподразделения не такие уж и глупые, они наверняка могли заметить, что не все их пули уходили в молоко. Придется все же у своего отряда отнять три-четыре единицы для достоверности. Хотя о какой достоверности речь… толпа уголовников разделала под орех роту ОМОНа. Просто сюр какой-то. С такими мыслями мы всей дружной ватагой и вывалились на улицу. Марионетки закидывали бойцов гранатами и по уже отработанной схеме стаптывали всех стражей правопорядка, которые подворачивались им. В этот раз, слава богу, обошлось без смертей. Но вот и остальные бойцы, получив сигнал о прорыве, начали стягиваться к одному из запасных выходов, через который легионеры вышли на улицу. Причем, заходили они сразу с двух сторон, грамотно беря прорвавшихся в клещи. И вот тут уже моим зомби стало совсем кисло. Они оказались под перекрестным огнем, лишенные своих сверхсил, скорости и реакции, которые черпали в ставшем сосредоточием ужаса и агонии особняке. Как оказалось, на открытой местности они ничего не могли противопоставить подготовленным омоновцам. Их постреляли буквально как куропаток на ветке, и мне пришлось отпускать каждого. И пока шло это ожесточенное истребление бандитов, что для оставшихся бойцов приобрело скорее смысл вендетты, я, выйдя совершенно с другого входа, под шумок добрался незамеченным до своего автомобиля и резко дал по газам. Меня сразу заметили, и один из служебных Уралов попытался мне перекрыть выезд. Но только он тронулся, по бронированной кабине и кунгу прошлось несколько длинных очередей. Это палил из окна первого этажа заботливо оставленный на стреме мертвец, который вскоре должен был принести себя в жертву и не даваться в плен… кхм…живым. Несколько пуль угодили по колесам, разрывая камеру и толстый протектор, отчего машина резко потеряла в скорости и начала забирать в сторону. Но водитель все равно изо всех сил пытался не выпустить меня и выровнять траекторию езды, однако опоздал всего на каких-то несколько секунд. Я все же сумел прошмыгнуть прямо перед носом огромного грузовика, который едва не зацепил задние двери моей легковушки передним бампером. Уносясь прочь на высокой скорости, я наконец смог облегченно выдохнуть. Вырвался. Сумел. Мои руки судорожно тискали руль, сжимаясь до скрипа и побелевших костяшек, но дрожи не было. Сила, а может пережитые события, научили меня сохранять хладнокровие в любой ситуации, кроме, разве что тех, когда мой дар начинал требовать убивать. Однако даже сейчас, выбравшись из эпицентра стрелкового боя, я всего лишь ощущал себя сильно утомленным, но не более. И не было даже мук совести, что сегодня на моем счету прибавилось, как минимум, пять покойников. А сколько еще погибнет из подстреленных охранников особняка? А сколькие истекут кровью, не дождавшись помощи из раненных омоновцев? Меня это огорчало, но уже не трогало. То ли перегорел уже и смирился с тем, что смерть следует за мной повсюду, то ли это дар помогает пройти психологическую трансформацию. Да оно, впрочем, уже и неважно. Сейчас у меня осталась еще одна важная забота… Лишившись почти всех своих мертвецов, я все равно считал такой исход полной и безоговорочной победой. Нет, вы только вдумайтесь, два с половиной десятка марионеток перестреляли вдвое большее количество подготовленных штурмовиков. Да, зомби, за время перестрелок в здании словили по три-четыре пули на человека… то есть на тело. И будь они простыми людьми, то никакая легионерская слаженность и скорость не смогли бы им помочь — полегли бы все при штурме, не сумев причинить серьезного ущерба. Но ведь они не были простыми людьми, и все вышло так, как вышло. Мог ли я хотя бы догадываться, какое все-таки непобедимое оружие способен порождать мой дар? А если б марионетками были не урки с улицы, а, к примеру, те же омоновцы? Что если бы я убил и поднял всю роту? От мыслей и ощущения чуть ли не абсолютной власти по телу побежали мурашки. Пришло осознание, что с такими возможностями я играючи могу перекроить весь мир. Сегодня я как опытный дирижер управлял двумя десятками мертвецов, и умыл кровью роту ОМОНа, хотя прикладывал все усилия, чтобы никого не убивать. Захоти, и я бы перестрелял их всех. А еще лучше, убил бы силой и поднял взамен своих марионеток. Более опытных, лучше экипированных и вооруженных. Целый отряд отменных вояк, которых не способны остановить пули, а только лишь огонь, но кто об этой слабости знает кроме меня? А если их будет не двадцать пять, а сто? Двести? Ведь я ощущаю, что нахожусь сейчас лишь в начале пути. В первые дни я совершенно не мог полно контролировать всех своих мертвецов, неизменно ловя при попытках приступы мигрени. Но сегодня… после недолгой практики я управлял ими так же легко, как опытный пианист управляет своими пальцами, играя на таком знакомом инструменте. И кто тогда сможет меня удержать?! Боже-боже, о чем я думаю… нужно срочно отвлечься, пока я совсем не съехал с катушек и не пошел завоёвывать мир. И, слава богу, отвлечься мне было на что. Во-первых, нужно было чтоб оставшиеся три марионетки, что выполняли роль наблюдателей и не пострадали в этом дымном от пороховых газов аду, в который превратился особняк, подготовили мне новый транспорт, поскольку этот вполне могут уже искать. Во-вторых, в моей голове терпеливо дожидалась моего внимания ниточка чужого сознания, которая при жизни была Ханом. За время боя я не мог уделить и секунды ему, так что теперь настало время поставить окончательную точку во всем этом дерьме с Золотой Десяткой и вызволить Алину. Посмотрим, чего интересного ты мне расскажешь, мертвец… Глава 18 Хан сумел рассказать мне действительно очень многое. Причем, от некоторой информации мне захотелось в приступе злости на самого себя расколотить лобешник об руль. Ну серьезно, Серж! Что же ты за тормоз такой?! Как ты мог забыть, с чего началась вся эта история? Со Свиридова ведь она началась, а вовсе не с конфликта с Боровом! И именно этот следователь был причиной того, что Золотая Десятка хочет меня убрать, а никак не месть Штыря за позор своих людей. Конечно, знать об этом наверняка я не мог, но уж хотя бы догадываться-то следовало? Меня же просто все подталкивало именно к такому выводу… Еще Просто-Дима на хэллоуинской вечеринке мне прямым текстом заявил, что обида Штырёва на меня, это лишь ширма, а истинный мотив Золотой Десятки в чем-то ином. А еще незадолго до этого уже Сухов упоминал Свиридова и Штыря буквально в одном предложении, и у меня даже ничего не ёкнуло. А ведь это же очевидно, как божий день! Поганый мент все это планировал с самого начала! Он знал, что за мной начнется охота, и ждал, когда я, осознав это, прибегу к нему испуганным в поисках защиты и убежища! Генерал сознательно меня подставил, чтобы у меня не было иного выхода кроме как влиться в расследование и довести его до конца. Как же меня развели… Какими только я себя словами не крыл в эти минуты, какими эпитетами себя не награждал. Мне кажется, что говори я это вслух, то даже невозмутимые марионетки не выдержали бы и попросили меня быть более сдержанным в выражениях. Но вряд ли это могло хоть как-то помочь мне, все мы крепки задним умом. Так что я, как следует выматерившись, просто мысленно похлопал себя по плечу и пожелал быть более внимательным, а не сидеть, как желторотый птенец, щелкая клювом во все стороны. Теперь-то уже я понял, что рано обрадовался, и что Хан был вовсе не корнем моих бед, а только лишь одним из исполнителей. Как-то рановато я замечтался о спокойной жизни… Еще я выяснил что хитрый Царёв получил на меня заказ буквально в тот же день, когда я имел неосторожность засветиться у ведомственного бюро судебно-медицинской экспертизы возле Свиридова. Хоть ему и не сообщили причину, по которой хотят меня укокошить, но я прекрасно уже понял и сам. Потому что… барабанная дробь! К этому старому прохиндею неоднократно ходил на рандеву АНДРЕЕВ! Тот самый ублюдок, что напросился ко мне на встречу в «Надежде», и который, только вдумайтесь, представился своим настоящим именем и званием. Похоже, что он тогда меня уже заочно посчитал покойником, и не особо парился по поводу раскрытия своей личности. Именно эта фээсбэшная мразь и передала Десятке заказ на меня, да еще и неоднократно осведомляясь, почему же я до сих пор жив. Вместе с этим Хану было отдельно обещано, что мое убийство никого особенно не огорчит, так что особо рьяно его расследовать не будут. Однако старый бандит был слишком осторожен, и не поверил безоговорочно в такие сладкие обещания, иначе зачем было бы ФСБ его перепоручать? Он заподозрил неладное и стал активно собирать обо мне любую информацию, до которой только мог дотянуться. И тут, какая удача, начинают всплывать статьи в СМИ о моем конфликте со шпаной Штыря, после чего Хан принимает оптимальное и элегантное решение — отдать меня Игнату Альбертовичу под видом заботы о его, штырёвской, репутации. В случае же если моя смерть все же всколыхнет органы, Царев планировал беззастенчиво перевести все стрелки на Штыря и бросить его под каток правосудия. В дальнейшем бы тот, скорее всего бы скончался в СИЗО при странных обстоятельствах, чтобы ненароком не сдал Хана, но это еще не было окончательно решено. По крайней мере, связей и возможностей для такого фокуса у лидера Золотой Десятки было предостаточно. Основным опасением Царёва было то, что сумма за мою голову назначена настолько подозрительно большой, будто бы ее и не собирались платить по итогам работы. Так что он подстраховался, без малейших колебаний бросив на амбразуру своего мстительного собрата по цеху, который с напором бешеного носорога кинулся мне мстить, не считаясь вообще ни с чем. А если того вдруг упекут на зону, то Хан бы очень жестко спросил с тех, кто пытался его надуть, и начал бы он спрашивать с Андреева. Не то чтоб у авторитета было достаточно сил для войны с ФСБ, вовсе нет. В открытом противостоянии федералы его бы просто затоптали, так что криминальный босс планировал действовать иначе, создавая резонанс вокруг моей гибели. Для этого у него вполне хватало информации, и это вполне могло бы пошатнуть, а то и вовсе выдернуть из под задниц некоторых больших начальников их пригретые кресла. Однако, как бы оно там в дальнейшем не повернулось, преступный лидер имел запасные планы действий на практически любой исход событий, и по итогу каждого из этих планов он оставался в выигрыше. Но все пошло вопреки его задумкам уже с самого начала. Несмотря на удачное похищение, убить меня не получилось. А последовавшая за этим расправа Борова над своим боссом и его дальнейшее демонстративное самоубийство навели такой шухер в кулуарах преступного сообщества, что Царёв стал меня считать чуть ли не гипнотизёром. Лишних подозрений в этом добавил еще тот тройной суицид, который я приказал совершить умерщвленным преступникам, из тех, кто приходил за моей головой на конспирационные квартиры. Матерь божья! И почему же я не подумал о том, как это все будет смотреться в глазах тех, кто на меня покушался? От мысли о том, насколько близко авторитет подобрался к разгадке моей тайны, стало даже как-то не по себе. Хан вообще оказался не дураком, и удивительно точно связал оба этих эпизода — Борова и троицу смертников. Более того, он даже запретил своим людям даже контактировать со мной, опасаясь, что кто-нибудь из его ближников также пустит ему пулю в собственном кабинете после общения с одним скромным медиумом. Но желание заполучить завод на Дальнем Востоке оказалось так в нем сильно, что он, скрепя сердце, оставил меня в живых до поры до времени. Я просто весь кипел от злобы и искренне радовался только тому, что своими мыслями он ни с кем особо не делился, опасаясь прослыть трусом или выжившим из ума стариком. Так что я очень вовремя оборвал его бренное существование, и его подозрения и догадки на мой счет умерли вместе с ним. Ну и, конечно же, от затеи избавиться от меня он окончательно так и не отказался. Его план был прост и незамысловат — выставлять меня в поединках до тех пор, пока я не выдохнусь. А потом, под предлогом того, что меня отвезут к Алине, вывезти и грохнуть в лесу, потому что с его точки зрения я был слишком уж опасной и таинственной фигурой. И ему было уже плевать, какая буча там поднимется вместе с моим исчезновением, главное было просто от меня избавиться. Вот же лживая скотина! Как хорошо, что я не поверил ни единому слову в этом «радушном» предложении и не принял правила игры, которые он мне навязывал. Однако самый главный вопрос этого вечера, ради которого я вообще ввязался в эту авантюру, так и остался без ответа. Седой хорёк явно опасался оказаться со мной один на один, и осознавал, что если такое случится, утаить от меня он ничего не сможет, так что распорядился перепрятать Алину так, чтоб даже он не знал, где она. Зато об этом знал некий Гриша по прозвищу Градус, его верный помощник и подчиненный. И Хан, в принципе, мог вызвать его в любое время и в любое место… * * * Лежащий труп, с развороченным пистолетной пулей лбом, внезапно распахнул глаза. Вокруг был полумрак, пахло порохом, и слышались сдавленные стоны и ругань. Только что в этом зале была ожесточенная стрельба, десятки бойцов ОМОНа были здесь ранены, и сейчас пытались выбраться из этого проклятого места, неся на плечах сослуживцев, которые не могли передвигаться самостоятельно. На лежащее в отдалении тело, прикрытое от взглядов перевернутым диваном, никто даже не обращал внимания. Это не их забота, с мертвыми пусть работают криминалисты и следователи. Тело медленным движением, чтобы не привлекать лишнего внимания, достало из кармана смартфон и открыло список контактов. Найдя там нужное имя, мертвые пальцы набрали короткое сообщение в мессенджере: «Градус, бросай всё, ты мне срочно нужен. Не звони», и короткий загородный адрес. Выполнив свою миссию, тело удалило из памяти весь чат, отключило телефон и снова замерло, чтобы больше уже никогда не пошевелиться. * * * Гриша сидел в офисе и напряженно ждал возвращения босса с «Бойни», изредка отвлекаясь на включенный телевизор, когда вдруг его мобильный пиликнул входящим сообщением. Открыв и прочитав его, Градус нахмурил брови. То есть, бросай все? Твою мать, неужели херня какая-то приключилась?! Очень похоже на то, ведь Хан по пустякам дергать не будет, а раз уж сказал еще и не звонить, то, значит, вообще полный аллес. Готовясь к худшему, Григорий начал собираться как на рамсы. Он надел легкий бронежилет скрытого ношения, который вряд ли спасет от пули в упор, зато прекрасно убережет от ножа. Ствол и так всегда был при нем, так что к нему пришлось только добрать две запасные обоймы. За отворотом рукава он припрятал короткую финку и убрал в карман мощный, но компактный электрошокер. Все, теперь он готов был идти хоть на бал, хоть на войну. Сев за руль, руководствуясь каким-то своим волчьим чутьем, он набрал пацанов, которые сторожили суку Секирина. Почему-то ему упорно казалось, что проблемы возникли именно из-за этого фраерка. — Аллё? — Раздался в динамике расслабленный голос с нотками прямо-таки вызывающей ленцы. — Малё! Че с голосом?! Ты там бухаешь, что ли, падла?! — Обычно Гриша никому из братвы не запрещал пить, тем более по ночам, но когда он нервничал, то мог предъявить своим парням за любой пустяк. — Градус, ёпта, а чё за наезды сразу?! — Возмутился собеседник. — Я не сплю, так хоть пивко под кинчик позырю! — Поднимай всех, нехрен на диванах млеть. У Хана байда какая-то приключилась, так что всем быть на стрёме, бдеть в обе стороны. — Когда босс не контролировал его разговор, Градус с большим упоением использовал в речи тот широкий спектр жаргона, что был ему известен. Порой даже в его речи оставались связующими только местоимения и предлоги. — Со шкуры особенно глаз не спускать, усёк?! — Да усёк-усёк, ща пацанов разбужу… — на том конце провода явно не обрадовались подобной перспективе, но спорить с начальством, которое явно находилось сильно не в духе, не рискнули. — Тогда всё, отбой. Если какой кипиш, сразу меня набирай! — Базара ноль, Градус, установку понял. Если что, маякну, бывай! Бросив трубку на соседнее сиденье, Гриша еще некоторое время посидел в машине, проверив чтоб ствол и финка легко вынимались, да погнал по указанному адресу. По пути он не переставая напрягал память, пытаясь припомнить, что там у Хана находится. Почему-то в голову упорно ничего не шло, и та часть города была ему абсолютно незнакома. Похоже, какая-то конспиративная хаза, которую он никому не показывал. Хм… мутная херня какая-то. Доехав за считанные минуты по пустым ночным дорогам до места назначения, игнорируя любые светофоры, знаки и дорожные камеры, Градус свернул в какой-то проулок частного сектора. И тут было темно, как в самой настоящей заднице, ни единого фонаря, и дорога убитая, как будто тут танки ездят. Сбавив скорость, он неспешно ехал пока в темноте метрах примерно в полста от его автомобиля не мигнули чьи-то фары. Притормозив, Гриша вышел из машины и напряженно стал всматриваться в ту сторону, где угадывался силуэт какой-то другой тачки. Фары снова призывно мигнули, будто бы приглашали подойти поближе, и Градус, справедливо рассудив, что это и есть ожидающий его Хан, потопал туда. Когда он приблизился, передняя пассажирская дверь приветливо распахнулась, и Гриша быстро нырнул в салон. — Что случилось, босс… — бандит осёкся, потому что за рулем сидел явно не Царёв, и даже не его водила, а вообще какой-то левый, хотя и смутно знакомый хер. — Э? А где Хан? — Сегодня я за него. От раздавшегося с задних сидений жутковатого голоса Градус чуть не подпрыгнул. Мля! Тут еще кто-то есть?! — Че за ботва? Вы кто такие, нахрен?! — Говоря это, бандит уже чувствовал, что вся эта ситуация не просто дурно пахнет, а просто смердит. Походу, это все с самого начало было спланированной заманухой. Каким-то образом Палыч все же умудрился подставиться. А значит, выслушивать ответ не было никакого смысла, нужно немедленно действовать, валить этих ишаков! Градус рывком сунул руку под одежду, пытаясь выхватить пистолет, однако что-то снова пошло не так. В груди у него пронзительно кольнуло, что аж захотелось вскрикнуть, и конечности вдруг отказались подчиняться ему, опав безвольными плетьми. Разум начало сковывать стальными щупальцами парализующего ужаса, хотя мозг еще отчаянно подавал какие-то команды, пытался заставить своего хозяина бежать без оглядки, но все его потуги были тщетны, и ему оставалось лишь смотреть на подступающую непроглядную черноту, что постепенно застилала ему взор. Последним же пришло ощущение ватной легкости и невесомости, словно он медленно опускался на дно самого мрачного моря, из которого никто и никогда не выплывал.