— Невольно восхитилась его честностью. И все же как только эти слова произнесены, как только высказаны сомнения, обратной дороги нет. Это начало конца… — Или начало чего-то хорошего… — Вам не понять — вы пока в безопасности, бултыхаетесь в своем притворстве и несете клиентам всякую галиматью. Она поправляет волосы. — Вы считаете, у честности нет шансов? — Честность приводит к хаосу. — Отношения меняются, им свойственно развитие. — Ваш брак с Саем — компромисс? — А ваш с Карлом? О, заглотила наживку. — Я думаю, у отношений больше шансов, если хотя бы на каком-то этапе в них была страсть. Увы, в нашем поколении, среди тех, кто познакомились около тридцати, многие просто пошли на сделку. В отличие от родителей, мы к этому возрасту уже познали страсть и, следовательно, могли сразу понять, что ее нет. А если у вас с этим человеком вообще никогда ее не было, вы, на мой взгляд, более или менее обречены. У вас с Душкой Саем была страсть? — То есть вы ратуете за жизнь во лжи? Я смеюсь и обвожу взглядом комнату, как будто мои обстоятельства говорят сами за себя. Доктор Робинсон не сводит с меня глаз — красивых глаз, голубых, живых и сочувственных. — Всего лишь предупреждаю, — тихо отвечаю я. — Готовьтесь. «Будь готов! — Всегда готов!» — Мы говорим о вас с Карлом. Как вы думаете, почему он был несчастен? Вздыхаю. — Почему человек несчастен после многих лет брака? Чем лучше знаешь, тем меньше ценишь. Он больше не чувствовал себя любимым, эмоционально, физически. Хотел быть желанным. Он меня раздражал, я его пилила. Видимо, я его кастрировала, лишила мужественности… Интересно, что для лишения женственности специального слова нет. Сам наш язык шовинистичен. — Вы винили только себя? Улыбаюсь. — Я не располагала всеми фактами. — А бывает так, что у нас есть все факты? Смеюсь. Первый действительно хороший вопрос. Я даже готова поделиться с нею своим листиком. Смотрю в окно. Сидим молча добрую минуту — просто манна небесная, если оплата у доктора Робинсон почасовая. — Кажется, он продает дом. — Я опять погружаюсь в печаль. — Можете с ним поговорить? Попросите немного подождать. — Подождать чего? — Ух-ух! Изображаю сову. Просто потому, что умею, — терять уже нечего. Увы, с доктором Робинсон не интересно, она мое дурачество игнорирует. — Разговоры с Карлом не входят в мои обязанности. Бюрократ! — Вы знаете, почему оказались здесь, Конни? — спрашивает она с искренним любопытством, без подвоха. — Да. — Расскажите. — Меня нашли голой у реки… Явно не тот ответ, которого она ждет. Продолжаю: — Этому, кстати, есть объяснение. Доктор Робинсон качает головой. Мои объяснения ее не волнуют. — Конни, вы знаете, почему вы здесь? Несколько мгновений играем в гляделки. Пожимаю плечами. — О’кей. Давайте вернемся к Несс. — Конечно, — отвечаю я, стараясь ей угодить. Доктор Робинсон — единственный человек, с которым можно нормально поговорить, и я не хочу, чтобы она уходила. — Что вас интересует? — А что вы сами хотите рассказать? — Правду, — отвечаю я, как примерная девочка. Доктор Робинсон смягчается — вижу по глазам — и спокойно отвечает: — Это мне и нужно. Я передала ей бразды правления, теперь всё по инструкции. — Итак, вы познакомились в парке, разговорились. Дети играют вместе, вы узнаёте кое-что друг о дружке, она тоже хочет писать, делает комплименты… — Да, это важный момент. В следующий раз я увидела ее, кажется, когда опускала письмо в ящик на углу, точно не помню, столько лет прошло, — мы живем друг от друга за пять домов. В общем, Несс пыталась вытащить Полли из автокресла. Сначала я просто подумала, какая шикарная машина — ретро, красивого голубого цвета… А потом, когда она распрямилась, узнала ее, и — странное дело — она подстриглась точь-в-точь как я! С такой же челкой! Доктор Робинсон подается вперед, неторопливо меняет местами скрещенные ноги и разглаживает боденовское платье. — Я это прокомментировала. Думала, она скажет, что скопировала мою прическу, хоть как-то упомянет… Но нет. — И что вы подумали? — Что это странновато. Решила, что она не очень отдает себе отчет в своих действиях. Или забыла, что слизала прическу именно у меня. — Челки носят очень многие. Сплошь и рядом. — Да, так я себе и сказала. Потом помогла ей отстегнуть ремень автокресла. Меня еще что-то беспокоило, но я никак не могла понять, что… На той же неделе в школе устроили барбекю. Несс и Лия произвели настоящий фурор: Джоунсы — новая, «нетрадиционная» семья! Все о них говорили, из кожи вон лезли, чтобы с ними подружиться. Они смотрелись очень эффектно, привлекали взгляды. Особенно Лия. Лия Уортингтон, телеведущая. Помните ее? В очках, невозмутимая, серьезная, умная, всегда несчастная… — Я знаю, кто она такая. Лию окружали ореол успеха и этакая подчеркнутая беззаботность. Находиться рядом с ней было очень странно. В ее присутствии люди менялись: продавцы, официанты, почтальоны, банковские служащие, учителя, директор школы — буквально все начинали хихикать и заигрывать. Иви и Полли привыкли к привилегиям и принимают их как должное — всегда сразу в начало очереди, всегда дружелюбные лица. Несс относится к незнакомцам настороженно, недоверчиво — они вдруг становятся с ней подозрительно любезными, как только рядом появляется Лия… Доктор Робинсон не повела бровью, но глаза загорелись; ясно, что даже она, хоть и прикидывается невозмутимой, хочет спросить, какая Лия в жизни. Лицемерка, как и все. Напялила благопристойное платье, а на самом деле мечтает посверкать титьками. — И я была не исключение, невольно поддавалась их чарам. Слава уже рассыпала волшебный порошок… — А Карл? На него Джоунсы тоже произвели впечатление? — Наоборот, это Проныра произвел впечатление. Лия решила, что он забавный; я впервые видела, чтобы она смеялась. Он умеет понравиться: атакует обаянием и не отпускает, пока вы не сдадитесь на его милость. Потому и добился успеха в работе. Он не может иначе, ему просто необходимо нравиться. Как ни странно, ему надо нравиться даже совершенно посторонним — бывало, сажал детей на шею в людных местах с громким криком «опля!», чтобы все непременно заметили, какой он крутой отец… Ему очень важно, чтобы его считали неотразимым… Вот вы наверняка уже так считаете. — Я с ним незнакома. — О, еще познакомитесь! Самое смешное, что он и вправду неотразим; ему просто не надо так стараться. — Как вы думаете, почему он так себя ведет? Пожимаю плечами. — Это вы мне скажите, мозгоправ! Доктор Робинсон кивает, давая понять, что тема исчерпана, и она оставит полученную информацию для будущих обсуждений. — Вернемся к барбекю. Вы с Несс разговаривали? — Сначала — нет. Первый раз я видела ее в другой обстановке, сейчас же она была совсем не похожа на ту Несс в парке. Во-первых, тогда у меня сложилось впечатление, что она немного старомодна и чопорна, очень консервативна в одежде. На барбекю Несс совершенно преобразилась и выглядела очаровательно. Намного увереннее в себе — возможно, из-за присутствия Лии, или алкоголь подействовал. Не нервничала и не дергалась. Потом Лия повезла детей домой, а мы с другими мамашами остались на детской площадке, порядком поддатые. И тут из туалета вернулась Несс. К юбке у нее пристал кусочек туалетной бумаги, и ни она, ни я не могли его отцепить. Мы смеялись и дурили; я мазнула по нему шоколадом забавы ради. Наверное, тогда мы и сблизились. Она в самом деле была красавица. Теперь я видела красоту, о которой все говорили. Как я могла раньше ее не замечать? Непостижимо! Словом, я поливала кетчупом клочок туалетной бумаги, а она пыталась его отодрать и так хохотала, что оперлась на меня. Мы оказались очень близко. И вдруг… Бамс! До меня дошло! Запах! От нее пахло тем самым ароматом «Джо Малон»! — Вашим парфюмом, который она похвалила в парке? — спрашивает доктор Робинсон ободряюще-озадаченно. (А что еще надо от психотерапевта — чувствовать, что он с тобой соглашается!) — Да.