– Да не смущайся ты. Скажи, что пойдешь. Напиши ему, чтоб сюда приезжал. При виде лица Аманды Мари-Лаура развеселилась: – Нет-нет. Только без меня. Честное слово. И вообще. Я своему обещала, как закроемся – сразу домой. Я уже и так припозднилась. Мне пора. У него, по-моему, шампанское дома спрятано. По случаю «Кулинарных войн». Только не забудь, Энди сюда нельзя. – Должно же быть где-нибудь местечко, – настаивала Сабрина. Мари-Лаура и Аманда дружно замотали головами. – Нет, нету, – сказала Аманда. – если бы было, меринакские подростки на парковке Квик-Трипа не болтались бы. Пойти в такое время выпить у нас правда некуда, если, конечно, за тридевять земель не ехать. Сабрина спрыгнула с высокого стула у стойки. – Ладно, я оставила в «Мими» все мои блокноты с записями на завтра. Так что мне все равно туда ехать. Перед «Мими» тоже парковка есть. Чем ты хуже подростков? Скажи ему, что пиво с собой везешь. Мари-Лаура достала из холодильника две бутылки «Шлафли Саммер» и поставила их на прилавок. – Получай. Ты теперь во всеоружии. Аманда положила телефон в карман. Они на нее, конечно, давят. Но что плохого, если она слегка развлечется, даже если Мэй с матерью этого не одобрят? Они с Энди только на стоянке в машине посидят, что такого? А внутрь она не пойдет. Да и нет между ними ничего – подумаешь, эсэмэски. Она ему даже писать не собирается. Просто с Сабриной прокатиться поедет. – Ничего я ему писать не буду. – Нечего себя дурочкой выставлять. – Не буду, и все. Если он там – хорошо. А нет – я при двух бутылках пива останусь. Мэй Для второго вечера съемок Мэй надеялась хорошенько вычистить «Мими», но боялась, что мать начнет сражаться за каждую драную бумажную салфетку. А вышло все совсем по-другому. Воссоединение бабушки с Мэдисон и Райдером прошло много теплее, чем Мэй опасалась после разговора с матерью. Теперь ее беспокойство сосредоточилось на стремлении Барбары съехать вместе с Райдером с горки. Эти страхи тоже оказались напрасными. На горке мать продемонстрировала поразительное проворство. А теперь Мэй стоит в крошечном обеденном зале «Мими», наблюдая, как эта странная женщина (разве может она быть ее матерью?) командует Энди и велит ему выбрасывать из-под прилавка все без разбору, а что там, Мэй не успевает увидеть даже мельком. Перед ними наготове краска и аппарат-распылитель, и, главное, перед ними стоит цель. – Давай-давай, выноси! – руководит Барбара. – Я потом, пока ты красишь, посмотрю, что можно оставить. Встав на колени, она уже взялась открывать банку с краской. Мэй, осторожно снимавшая со стен картинки, бросилась к матери: – Мама, подожди. Надо сначала все вымыть, протереть и стекла закрыть. Нельзя же поверх грязи красить. Барбара пожала плечами. – Я думала, мы торопимся, – но краску все-таки оставила и выпрямилась. – Ладно, делай, как знаешь. Вот это заявление! Не может быть, чтобы Барбара уступила. Мэй словно на тонкой проволоке в воздухе балансировала, да еще не зная, что там внизу. Пока мать вроде бы всей душой и безоговорочно соглашается с ее планом быстрых и радикальных перемен. Красить стены и внешнюю сторону прилавка – пожалуйста, вынести все из обеденного зала – пожалуйста, вымыть там – на здоровье, даже выбросить всякую годами копившуюся дрянь – и то пожалуйста. Когда Мэй предложила освежить двор, Барбара позвала свою подружку Патти и попросила ее взять на себя все цветочные хлопоты. Патти работала в садовом отделе «Волмарта» и теперь с деловым видом насыпала во все горшки свежую землю. Тетушка Эйда, вдоволь наобнимавшись с Мэй и избегая испачкать руки, Патти руководила. Она то туда, то сюда яростно тыкала костылем и драматически демонстрировала всем свою сломанную ногу, которую ей каким-то образом удалось превратить в аксессуар высокой моды. – Мы с тобой попозже пошушукаемся, polpetta, – сказала Эйда. От слова «polpetta» Мэй чуть не расплакалась и отвернулась, чтобы скрыть слезы. Так, фрикаделькой, ее когда-то называли бабушка Мими и бабушка Мэри-Кэт. Эйда все время пыталась поддерживать с ней связь, расспрашивала про ее книгу, про «Блестящий дом»; вспоминая свои прошлые успехи на телевидении, давала советы. По большей части советы были невпопад, но, случалось, и в яблочко попадали. Эйда даже эсэмэски ей посылала, и Мэй подозревала, что двоюродная бабка купила телефон специально, чтобы с ней общаться. Почему только она Эйде чаще не отвечала? Ничего, теперь все будет иначе. Правда, сейчас энтузиазм Эйды и поразительная готовность Барбары к совместным действиям создали непредвиденные осложнения. Мэй надеялась мать куда-нибудь отослать, взять дело в свои руки и быстренько со всем расправиться без подсказок с задних рядов. А тут на нее все семь нянек свалились. И проку от них, как в пословице, никакого. Сольный номер из ее генеральной уборки не получился. Явился Энди, а следом за ним Зевс. – Милые дамы, может, лучше мы тут покрасим, а вы пока во дворе вещички разберете? Мэй взглянула на мать и заметила, что воинственная гримаса, мгновенно сверкнувшая на ее лице, столь же мгновенно испарилась. Если Энди будет красить как следует, это, скорее всего, к лучшему. Мэй протянула ему тряпки и рулон малярной ленты: – Сначала ленту поклей. Пусть обижается на ее указания – ей результат важнее. Энди забрал у нее рулон: – Вообще-то я собирался размазать краску по стеклам, а подоконники поверх дохлых мух красить, но если ты настаиваешь – так и быть. Терпение Мэй подходило к концу. Она уставилась ему в глаза и потянула на себя рулон. – Я не шучу. Хочешь делать тяп-ляп – не надо. А если берешься, делай сразу на совесть. – Мэй, он все как следует сделает, – обрезала ее Барбара, и Энди, ухмыльнувшись, забрал у нее ленту и смягчился. – Конечно, сделаю, не беспокойся, – пообещал он и понизил голос, чтобы Барбара его не услышала. – А ты помоги пока матери с ее хламом разобраться, ладно? Когда они вышли во двор, мать не стала возиться с тем, что туда вытащили из «Мими». Оставив барахло на Мэй, она слонялась по двору: то Патти поможет, то с каким-то вопросом сунет голову к Энди; то подойдет, то отойдет, то Эйду за собой куда-то потянет. Мэй не возражала, хотя все это казалось ей странноватым. Она вовсю пользовалась свободой, наполняя мешки для мусора. Сунула туда бумажные тарелки, предназначенные для детских праздников – они, в принципе, еще могли бы сгодиться, но только в принципе. Свобода свободой, но почему-то она нервничала. Трудно, что ли, матери чем-нибудь заняться или пойти куда-то? Может, за кофе ее послать? Хотя кофе Барбаре сейчас как раз меньше всего нужен. В конце концов мать подошла, встала рядом и, вертя в руках пластиковую собачью голову-копилку для сбора пожертвований в пользу Гуманистического общества, тихо спросила: – Думаешь, мы сможем выиграть? Только не это! Зачем она спрашивает? Нет, ни о каком выигрыше и речи нет. Мэй об этом даже не помышляет. «Фрэнни» – большой ресторан. Там большое меню, а не пять одинаково вредных для здоровья блюд плюс пышки по утрам в субботу. Там бар и много персонала. Там всегда весь день открыто – не то что в «Мими», где все – и часы работы, и выбор пирогов – зависит от настроения Барбары. Конечно, известная привлекательность у «Мими» есть. Но она на любителя. В Бруклине таких любителей, может быть, и немало, а в этой глуши «Фрэнни» – это Голиаф, и у Мэй против него не библейская праща, а детская рогатка. Все, что она может, – это только привести «Мими» в порядок, показать перед камерой самые выигрышные стороны и укрепить свой собственный бренд. Но думает ли она, что «Мими» может выиграть в «Кулинарных войнах»? Нет, не думает. Мэй попыталась вывернуться: – Мама, я не знаю. Если Барбара на ее предложения соглашается в надежде победить, не надо нарушать это равновесие. Но и лишних надежд она подавать матери тоже не хочет – слишком горьким будет разочарование. – Я и не знала, что ты хочешь выиграть. – А как иначе? Конечно, хочу. Зачем бы еще я в это ввязалась? Сто тысяч долларов на дороге не валяются. Что ты думаешь, я готова поднести их Погочиелло на блюдечке с голубой каемочкой? Им вообще деньги не нужны: ни сейчас, ни раньше. А нам, Мэй, их до зарезу не хватает. – Барбара пристально посмотрела на Мэй. – До зарезу. – Мам, раз ты участвуешь в «Кулинарных войнах», это привлечет к нам новых клиентов. Понимаешь, даже просто участие – это уже победа. – Мне, Мэй, такая победа не нужна. Все твои генеральные уборки и покраски – это только ради настоящей победы. Кормим мы лучше – это каждый дурак знает. У них половина меню – полуфабрикаты из морозильника. Я возле них авторефрижератор Sysco все время вижу. А теперь с твоей помощью «Мими» и выглядеть будет как положено. Мы должны выиграть. Я тебе говорю: должны. Выходит, мать свои сомнения отбросила и на их дискуссии поставила точку. Мэй заколебалась. Вдруг у них все же получится? Вчера вечером она видела здесь целые семьи, которые ходили в «Мими» из поколения в поколение, а теперь пришли отдать за них свой голос в «Кулинарных войнах». Тот бейсбольный свитшот, который Барбара до сих пор носит, ей школьная бейсбольная команда подарила. Мать на их благотворительный обед столько всего наготовила – столы ломились. Вот они ее и отблагодарили. А готовила-то она для них не потому, что ее любимчик Гас в команде играет. Она это для всех школьных команд в городе каждый год делает. Во «Фрэнни» лоску больше – кто спорит? Но в «Мими» – очарование. Кабы только она могла заставить судей его увидеть. Правда, судьям стопроцентно не понравится, если их там морожеными полуфабрикатами накормят. И все-таки, как бы она ни старалась, подыскать убедительное подтверждение материнским надеждам у нее получалось плохо. – Мам, я не знаю, – выдавила она из себя. – Я здесь. Что могу, я все сделаю. Непохоже, чтоб Барбара этим удовлетворилась, и Мэй поняла, что ее слова прозвучали по меньшей мере неубедительно. – Честное слово, – добавила она и расправила плечи. Улыбнувшись через силу, она увидела за спиной Барбары Патти с цветочным горшком в руках. Рядом с Патти стояла Эйда, которой не терпелось похвастаться творением Патти, точно это она сама цветы посадила. Солнце светит, на небе ни облачка, и Патти, истинный Микеланджело в области садоводства, ухитрилась из самой скромной рассады создать настоящий шедевр. Прятать таких творцов по ангарам дешевых магазинов – настоящее преступление. Это, конечно, капля в море, но Мэй вдруг по-настоящему просияла. В любом случае здорово, что Барбара на все это благоустройство согласилась. Они приведут «Мими» в порядок, а там будь что будет. – Мэй, это только начало! – радовалась Патти. – Подожди, я еще вдоль ограды столько всего посажу! – С ума сойти, как у тебя красиво получается! – Мэй готова была ее расцеловать. – Мам, мы все-все сделаем, что только можем. Ведь в этом самое главное! – Самое главное – победить, – возразила Барбара, но, по крайней мере, теперь она тоже улыбалась. – Если так, может, и ты делом займешься? – Мэй порылась в коробке с инструментами. – Вот, держи, – она протянула матери скребок. – Забор надо от старой краски очистить. За один день всех чудес не сотворить даже Мэй. Но к тому времени, как их ремонтно-очистительная команда похвасталась друг перед другом своими достижениями и созрела для заслуженного душа перед прибытием «Кулинарных войн» и вечерних посетителей, перемена, произошедшая в «Мими», была очевидна. Кое-что, к примеру, очистку шелушащейся краски у входа, Мэй оставила на потом. Вернее, на завтра. Решила, что поставит будильник, поднимется до рассвета и займется этим пораньше, пока все еще будут спать. Но это, пожалуй, единственная оставшаяся проблема, и с прошлого вечера с «Мими» произошло воистину волшебное преображение. Вернувшись в ресторанчик к открытию в полной боевой готовности, Мэй была очень собой горда. Она вдруг поняла, что за целый день нигде не написала ни одного поста о своих успехах, не сделала ни одной фотографии «до и после», ни одного селфи в старательно испачканных садовых перчатках рядом с цветочными вазонами. Боже! Сколько же возможностей она упустила! Она с головой ушла в работу и так была уверена в каждом своем следующем шаге, что ни разу не остановилась справиться, что думает о ней мировая общественность. О черт! Она же собиралась запечатлевать каждый шаг. Надо срочно наверстать упущенное. Мэй вошла в «Мими». На свежепокрашенный и, по счастью, успевший высохнуть красный прилавок положила ярко заигравшую на нем стопку простых белых тарелок и салфеток и сфотографировала все это сначала сверху, потом сбоку. Встала на колени – лучший ракурс, когда камера телефона вровень с верхней тарелкой, – и чуть не подпрыгнула от голоса Энди: – Что ты тут делаешь? Гламур бумажных тарелок снимаешь? Смутившись, но не оторвавшись от экрана, Мэй пощелкала камерой и только тогда убрала все обратно под прилавок. – В сети выложу. Надо же народ заинтриговать. Пусть приходят посмотрят. Надо было бы весь день этим заниматься. Энди засмеялся: – Кеннет с Патриком и так про это во все колокола звонят. У нас сегодня столпотворение будет, дай бог справиться. Надеюсь, ты тоже постаралась на славу. Он весь день откровенно подкалывает ее за многолетнее отсутствие, но Мэй это почему-то не беспокоит. Она уверенно встала рядом с ним у большой плиты, где они договорились работать вместе в начале вечера. Он уже около часа разделывал здесь цыплят, резал и шинковал салат, месил тесто, и теперь она с детства знакомым движением проверила каждую конфорку. С тех пор как она управлялась в «Мими» на кухне, прошло много лет, но жарить здесь цыплят было для нее все равно что ездить на велосипеде – разучиться невозможно. Как и для всех женщин ее семьи, эта кухня была для нее родным домом. Все здесь напоминало о прошлом: чугунные сковородки, прокаленные чуть ли не со времен основательницы Мими, ее рецепт, отпечатавшийся у Мэй в мозгу с раннего детства и записанный рукой Мими на пожелтевшем листе, заправленном в рамку и всегда висящем на стене над разделочным прилавком. Эта кухня вошла Мэй в плоть и кровь. – Ну, я-то всегда стараюсь на славу, – парировала она. Энди смерил ее взглядом. Мэй не опустила глаз. У нее имелись свои подозрения про то, как этот, безусловно, умный, высококлассный повар попал в забегаловку ее матери. Как приехала, она сразу почувствовала, что он видит в ней легковесную вертихвостку, но особого значения этому не придала – так даже удобней: всегда легче манипулировать тем, кто тебя недооценивает. Но спускать ему в сегодняшние планы Мэй не входило.