Лили не знала, что это значит, и ей было плевать. Она достала из кармана телефон и открыла заметки. — Начни с девочек, с которыми он общается чаще всего. — Он не общается ни с кем, кроме меня. — Но… ох, неважно. Просто назови мне имена. — В нашем классе семь девочек, включая меня. Нас намного меньше мальчиков. Мальчиков пятнадцать, если считать Тревора. Он больше жаба, чем мальчик. В общем, девочки. Саша Браун. У нее коричневая кожа, как ее фамилия. Пойз Гибсон. Можно подумать, что она хорошенькая, потому что ее имя означает цветок, но это не так. Джессика Смити, вот она действительно хорошенькая. Она нравится всем мальчикам. Ив Ремингтон. У нее дислексия, поэтому она нуждается в индивидуальной помощи мисс Миллс. Потом есть Клара Ричардс. Она немного полновата, и некоторые мальчики обзывают ее Мисс Пигги[5]. И последняя Фатима Чаттерджи. Она нормальная. Лили не отпускала ее взгляд. — Ты уверена, что не знаешь, где он? Честно? Аврора кивнула и шмыгнула носом. — Я хочу, чтобы Грег снова был моим другом. Пожалуйста, передайте ему, что я прощаю его за грубость. Лили коротко обняла ее. За годы работы она расспрашивала достаточно детей, чтобы понимать, когда они говорят правду. — Передам. Обещаю. Лили поблагодарила Фелисити и поспешила выйти из дома. Надо вернуться к Джону, рассказать ему об особой подруге Грега и уговорить помочь ей связаться с родителями шестерых девочек. Вдвоем они справятся быстрее. И они с Джоном будут стараться выяснить правду сильнее, чем полиция. Письмо кажется очень важным. Им надо знать, кто манипулировал ее семилетним сыном и заставил его покинуть безопасный дом среди ночи. Но поддержит ли ее Джон? Пока он не сделал ничего, лишь провоцировал ее внутреннюю стерву, за что она испытывала чувство вины, но не могла контролировать. Конечно, он прав насчет таблеток. До понедельника она не сможет получить новые. Сегодня суббота, и давление в голове нарастает, тревога с каждой минутой все сильнее сдавливает грудь. Пытаясь убедить себя в том, что Джон согласится помочь отследить шесть девочек, она вывернула с Джунипер-авеню и помчалась домой. Глава 31 Любовь 16 лет июль 1997 года Клуб был поистине прекрасен. Сердце Любви расцвело от гула человеческих пчел, работающих в своем коллективном порыве превратить тусклость в великолепие. Она улыбнулась, ощущая, как по конечностям растекается чистое счастье. Это ее рой. Она одна из этих пчел. Пока не королева, но ее время придет. Обычно старое здание выглядело таким же уродливым, как Усердие, с колченогими стульями, щербатым столом, потрескавшимися стенами и сосновым полом, исцарапанным до полусмерти; но сейчас оно словно гусеница, превратившаяся в бабочку. Пол покрывали четыре сотканных вручную одеяла из ярко-желтой шерсти, украшенные разноцветными цветами. Эта красота — результат пяти месяцев труда самых художественно одаренных женщин общины. Стол украшали самодельные птичьи гнезда и венки из плюща, сделанные дочерями Надежды. Все это освещалось свечами, в том числе потертые стены, которые оживили двумя цветастыми драпировками: простынями, которые покрасили дома и сшили вместе. На неприглядные стулья положили симпатичные подушки, созданные Любовью, Смирением и их матерью. Они покрасили наволочки свеклой и набили их овечьей шерстью. Стульев для всей общины не хватило, поэтому люди принесли недостающие из своих фургонов. Любовь смотрела, как мама раздает девочкам венки из маргариток. Она не улыбалась, лоб прорезали морщины. Любовь тянуло подбежать к своей вероломной маме и сказать, что ей известно об их плане сбежать в полночь. Но она не станет. У нее есть идея гораздо лучше. И тем не менее она закусила щеку, не в состоянии поверить, что Смирение или мама до сих пор не рассказали ей. Ведь они, в конце концов, планируют забрать ее с собой, и это наводит на мысль, что единственная причина, по которой они не допустили ее к своей тайне, — они ей не доверяют. Любовь улыбнулась. В таком случае они правы. Им не следует доверять ей. Ни капельки. Но рано или поздно им придется ей рассказать. Спаситель разговаривал с Благородством. Он посмотрел в ее сторону и подмигнул, поправил дробовик на плече. В правой руке он держал косу и вращал ее, заставляя Благородство вздрагивать каждый раз, когда изогнутое лезвие оказывалось слишком близко. Она улыбнулась в ответ и помахала, заработав вороватый взгляд от Смирения. Усердие хандрил в углу, не собираясь помогать. Любовь поймала его взгляд и подняла бровь. Он быстро отвел глаза, покраснев. Она позволила себе хохотнуть над этим и вздрогнула от неожиданного прикосновения к локтю. Смирение. — Нам надо поговорить. Она непонимающе уставилась на сестру: — О чем? — Не здесь. Дома. Любовь удивило, что Смирение все еще считает их фургон домом, учитывая, что собирается бросить его. Ничего не говоря, она следом за своей коренастой сестрой покинула клуб и прошла через двор фермы к фургону, в котором они жили всю свою жизнь. К своему заляпанному, пожелтевшему, прекрасному дому. Внутри ее встретил знакомый с детства запах семьи, розмаринового мыла, маминого любимого. Смирение включила свет и прошла в маленькую гостиную зону. Любовь села на диванчик напротив сестры. Венок из маргариток у Смирения растрепался, лицо было бледнее обычного, поросячьи глазки-щелочки вдавились в одутловатую плоть. В окне за спиной сестры Любовь видела собственное отражение, и увиденное ей нравилось. Она выглядела спокойной, собранной и… нормальной. — Что такое важное ты хотела сказать, что тебе пришлось привести меня сюда? — спросила она. Смирение облизала губы. «Нервный жест», — подумала Любовь. — Как бы ты отреагировала, если бы я сказала тебе, что мама несчастна? — Я бы сказала, что не понимаю, о чем ты говоришь. По мне, она прекрасно себя чувствует. Смирение заколебалась. Посмотрела на дверь, потом обратно на Любовь. Снова облизала губы. — Так вот, она несчастна. И я тоже. — О нет. Почему? — спросила Любовь. Важно делать вид, что ей не все равно. Смирение длинно выдохнула. Ее дыхание было приторным, как будто она ела переспелую клубнику. — Маме — ну, нам — больше не нравится здесь. Все меняется. Становится хуже. Просто… мы не чувствуем себя в безопасности и… — Вы не чувствуете себя в безопасности? Сестра теребила подол платья. Облизала губы. — Эта одержимость Дядюшки Спасителя кровью. Она кажется неправильной. И ходят слухи про девочку. Чужую. Маме это не нравится. И мне тоже. — Про какую девочку? Не знаю, о чем ты. Смирение понизила голос и наклонилась ближе: — Судя по всему, Спаситель кого-то привез. Она здесь не по своей воле. Ее забрали. Похитили. Любовь подняла брови, стараясь выглядеть как можно более потрясенной и вдобавок немножко напуганной. Весьма иронично, что Смирение так ужасает похищение, когда они с мамой поступили так же, украв ключи от микроавтобуса. — Кошмар. Воровать очень плохо. Поверить не могу, что Дядюшка Спаситель совершил нечто подобное. Ты уверена? Смирение мрачно кивнула: — Он становится хуже. Ты не замечала? Сначала кровавое рождение, потом добровольная сдача крови от членов общины, а теперь это. Лично я считаю, что это безумие. Мама думает так же. Она думает, власть ударила ему в голову. Это заставляет его терять связь с реальностью. «Вас забыли спросить, ага». — Что ты думаешь? — спросила Смирение. По голосу было понятно, что она отчаянно хочет, чтобы Любовь согласилась. В этот момент Любовь почти пожалела ее. Свою бедную, глупую, наивную сестру. Смирение ждет смерть, так же, как и маму, но Любовь знает, как им помочь. Она точно знает, что и как делать. — И что с этим делать? — спросила Любовь. Лицо Смирения расслабилось. Она улыбнулась и наклонилась еще ближе. Взяла в руки обе ладони Любови, которые были ледяными, несмотря на жаркую сырость ночи. — Мы уедем. Сегодня. Она замолчала, пережидая, пока до Любви дойдет значительность ее слов. Любовь округлила глаза и ахнула, идеально изобразив удивление. — Правда? Как? Смирение поведала ей план, так быстро тараторя слова, что Любовь едва удержалась от смеха. Смирение боится, но в восторге. Как трогательно. — Здорово, — улыбнулась Любовь. — В полночь мы выскользнем отсюда, побежим к микроавтобусу, сядем в него и уедем. Так просто? — Да. Только никому не говори. Верность и Старание едут с нами. Если Усердие узнает… — Понимаю, — сказала Любовь. — Он ее бьет, да? Ужасно. — Да. И Спаситель знает, что он бьет, но не делает ничего, чтобы прекратить это. — Она опустила глаза на колени, а когда снова посмотрела на Любовь, по ее щекам текли слезы. — Я знаю, мы не всегда сходимся во мнении и иногда ссоримся как кошка с собакой, но я правда люблю тебя, знаешь. Ты моя сестра, и я всегда буду тебя любить. Я так рада, что ты едешь с нами. Я волновалась, что ты слишком погрузилась в фантазии Спасителя, чтобы понимать, что происходит на самом деле. Что он превращает тебя в свою маленькую зверушку и все такое. «А ты слишком погрузилась в собственное эго, чтобы понимать, что самый чистый человек на земле — единственный, кто может знать правду. Единственный, кто может нас спасти». Смирение вскочила на ноги: