Любовь стояла в дверях фургона, бледная как молоко, сжимая в правой руке нож, а в левой — ключи. Ее глаза потрясенно округлились. Лили почти улыбнулась. «Не ожидала увидеть меня здесь, да?» Любовь заколебалась, потом бросила взгляд на «Астру». Сердце Лили сделало кульбит. Она собирается уехать туда, где держит моих детей. Их взгляды встретились. Лили вздернула подбородок: — Где они? Любовь улыбнулась. Она выглядела спокойной, почти доброй. Лили облизнула губы: — Где мои дети? Любовь окинула взглядом тело Лили и уставилась на ее кровоточащую ногу. — Где Ханна и Грег? — спросила Лили, ковыляя ближе. Улыбка Любови растаяла. Она подняла подбородок и покачала головой: — Никогда не понимала таких людей. Недалеких и слабых. Мы лишь хотим предложить лучший образ жизни, но вы все слишком боитесь исследовать то, что грозит выйти за границы ваших драгоценных традиций. Лили не знала, что сказать. Слова приходили и уходили. Язык как будто прилип к небу. Она посмотрела на нож в руке женщины. Любовь прищурилась: — Вы ужасная мать. Грегори пришел к нам из-за вас. Он в ужасе, и это понятно. Вы привели его в этот мир только для того, чтобы умереть. Вы не можете предложить своим детям ничего, кроме короткой, жалкой жизни, а я могу предложить им шанс жить вечно. Вы выбираете умирать, дать умереть вашим детям. Я выбираю жизнь. Вы думаете, что я безумна, но что безумнее? Приводить детей в мир, обещающий смерть, или приводить их в мир, обещающий вечную жизнь? Эта женщина сумасшедшая. Это видно по ее глазам: убежденность в своей правоте, в том, что Лили и любой, кто не разделяет ее убеждений, безумен. Безумен, никчемен и стоит у нее на пути. Никакие слова не заставят Любовь передумать. Ущерб нанесен очень давно. Кем или чем, Лили не знает, и ей все равно. Все, что ее заботит, это разговорить чокнутую суку. Лили похромала вперед. — Нет ничего важнее, чем жить вечно, — сказала Любовь, — как всегда говорил мой муж, цель оправдывает средства. Лили уставилась на нее. Она не отправляла Грега в руки этой сумасшедшей, эта чужачка обманом проникла в их жизнь и забрала его, потому что свихнулась. Это не комплекс бога, это что-то другое. Что-то глубокое и темное, чего ей никогда не понять. Она смотрела в безумные глаза женщины. — Может, я и не лучшая мать в мире, но я люблю своих детей. Любовь моргнула и склонила голову набок. Волосы упали на лицо, но не смогли скрыть промелькнувшее замешательство. — К чему это вы? — спросила она, крепче сжав нож. Лили замялась. В общем-то, ни к чему. Она просто тянет время. Если она сумеет заговорить Любовь, то может быть полиция успеет помочь. Умоляя взглядом, она ковыляла ближе к фургону, подняв руки. Бедра опоясывала боль. Невидимая игла расковыривала мышцы по кусочку. Любовь прищурилась. На виске билась венка. — Уходите, и я позволю вам жить. — Вы бы ушли, если бы кто-то удерживал вашу дочь? — Да, если бы это значило, что я выживу. Конечно ушла бы. Любой ушел бы. Надо быть сумасшедшим, чтобы не уйти. Лили моргнула от иронии. Бедро жгли раскаленные угли. Тело потряхивало. — Вы ошибаетесь. Настоящие родители никогда не оставят своего ребенка в беде. Большинство умрет, чтобы защитить своих детей, и я в том числе. Для меня в мире нет ничего важнее Ханны и Грегори. Так что я не уйду, потому что не могу. Я не могу позволить такому чудовищу, как вы, навредить моим детям. И не дам. Я лучше умру, чем увижу, как они страдают. Любовь обвела языком десны. Она так крепко сжимала нож, что побелели костяшки пальцев. С ее губ сорвался лающий смех, и она перевела взгляд на деревья. — Слишком поздно. Безмятежность уже сделала это. — Сделала что? — прохрипела Лили. Любовь наблюдала за ее лицом. — Освободила их. — Что вы имеете в виду? Она отпустила их? Куда? Где они? — Не в этом смысле, — сказала Любовь. — Она закончила их страдания. Лили нахмурилась, силясь понять, что значит «закончила их страдания»? Так говорят люди про домашних животных, когда усыпляют их… И тут ее ударило понимание. В голове зашумело. Фургон будто накренился. — Нет. Я вам не верю. Но даже произнося эти слова, Лили видела правду в глазах Любови. Ее мир рухнул, и она упала на колени. В легких не осталось воздуха, как не осталось его в лесу и вообще в целом мире. Сознание погасло. Перед ней разверзлась абсолютно черная бездна, бесконечная и ужасающая. Любовь наблюдала за ней пустыми глазами, склонив голову. — Мне жаль, но это к лучшему. Они все равно рано или поздно умерли бы из-за той жизни, что вы выбрали для них. Зрение Лили затуманилось. — Убейте меня. — Что? — Сделайте это. Просто убейте меня. Любовь заколебалась. Она посмотрела на нож в руке и улыбнулась. — Не волнуйтесь, если вы вскоре не доберетесь до больницы, то умрете. Я и так уже потеряла слишком много времени. Она развернулась, а Лили подняла голову: ей вдруг показалось, что внутри фургона раздался какой-то звук. Любовь так и застыла вполоборота, ее спина напряглась. — Мамочка? Лили вздрогнула. Ее голова повернулась на тихий голос. — Мамочка? «Мой малыш жив». — Мамочка! Любовь поморщилась. Лили бросилась вперед, впечатав женщину спиной в фургон. Любовь сопротивлялась, шипела и рычала, колотя кулаками по голове Лили. С губ Лили сорвался животный крик. В горле стояла кровь. Она ослепла от слез. Края сознания затягивала чернота, но она цеплялась за реальность. «Не… останавливайся». Хотя каждая клеточка тела молила о пощаде, она заставляла руки подниматься и опускаться, тело двигаться и сражаться, разум работать. Через несколько секунд Любовь осела. Она застонала и перестала сопротивляться. Лили покачнулась. — Грег? Детка? — Мамочка! Дрожа всем телом, она на четвереньках заползла в фургон, подняла руку и тронула дверь. Та открылась. Внутри, на кровати сидел Грег. Связанный. «Живой». Он протянул к ней ручки. Он что-то говорил, но она не могла сосредоточиться, не могла понять. Его слова звучали приглушенно, как будто кто-то забил ее уши ватой. Лили потянулась к нему и закричала, когда спину прошило болью, словно раскаленной кочергой. Она обернулась. Любовь выдернула нож из ее плеча, перелезла через нее на матрас и занесла нож над головой Грега.