– С чего вы взяли, что они пришли на помощь? Может им нужно от нас что-то другое… Две сотни лет назад они поставили человеческий род под угрозу вымирания. Это из-за них мы гниём здесь, под землёй! – старик сжал руки и его лицо покраснело. – Сэр, но это ведь люди развязали войну… – Что бы ты понимал, щенок, – с этими словами главнокомандующий закашлялся и, вытащив белый платочек из кармана, протёр лоб, – они во всём виноваты. Играются с нами, как с куклами. Захотят – спасут, не захотят – оставят умирать. Мы обязаны им отомстить. Впрочем, дело не только в мести. Старик вытолкал молодого учёного за дверь и пригласил генералов. Джим, повесив голову, побрёл по подземной колонии, с унынием рассматривая жёлтые фонари, одинаковые двери личных комнат. В центре поселения стоял неказистый дом анабиоза, пара клубов, вдалеке виднелись плантации с высокими потолками, на которых теперь трудилось совсем немного человек. Вот и всё. И это – столица! Из подземных колоний осталось всего-то три города. И все эти три города жили впроголодь, пили не больше суточной нормы и ненавидели свою жизнь. Пять лет… протянут ли они пять лет? Если огласить новость – у людей появится надежда. Говорят, когда то, в подземных колониях было уютнее. Больше света, больше людей. На каждом углу росли цветы. Дом анабиоза раньше был Храмом Науки, это было так давно, тогда ещё жили Хранительницы. Потом власть унаследовал (унаследовал ли?) сын Хранительницы, а затем – внук. Чахлый ребёнок, злой и истеричный мальчик, теперь стал противным стариком. Что самое странное – никто не был против. Какая разница, кто у власти, если всё равно умирать?.. Всё меньше рождалось детей, всё больше гибло. Но теперь была надежда. Скоро мы поднимемся наверх. И разум, что помог нам поправить положение дел на планете, наверняка поможет, подскажет. Время, так быстро текущее на Земле, пока ещё не коснулось потихоньку приближающихся к планете персеян. Дела на корабле были закончены, и теперь могла официально наступить ночь. В этот вечерний час все были предоставлены сами себе. Хоботоносые, известные своей ленивостью, как обычно, отправились по каютам спать. Ипкис остался подрёмывать в кресле у штурвала. Нана, робко подошла, и села в соседнее кресло – кресло капитана. Ра приоткрыл глаз и вопросительно поднял на неё бровь – чего надо? Мулатка махнула рукой – не обращай внимания. Ипкис закрыл глаз, а Нана достала свой плеер и, воткнув наушники, включила музыку. В полутьме звуки разлились по её телу и приятно задергали ниточки её нервов, так, что Нана стала отбивать пальцами ритм по коленке. В лобовом окне мелькали звёзды. Яркие, они неслись навстречу и проносились мимо, вдохновляя и удивляя. А музыка лилась. Композиция за композицией. Нана перевела взгляд на Ипкиса – он улыбался. Вытащила наушники: – Ты чего? – Моя любимая композиция… – Слишком громко играет? Я мешаю? – Нет, нет, всё хорошо, – отвечал ра, не открывая глаз, – И ты хорошая. Я вижу, что в твоей душе много смятения. Ты правильно поступила. – О чём это ты? – в один момент сердце забилось бешено, а щёки загорелись. – Моя нация, Нана, живёт в подземном городе, чтобы не читать ваших мыслей, чтобы не быть угрозой приватности…Наша способность – это, конечно, тайна. В смысле, мы не все и не со всеми можем такое проделывать. Кроме того, я знаю, что это нечестно – подслушивать такое, но я не удержался пару раз, ты была так печальна. Думал, вдруг я могу помочь. Твоя тревога так пульсировала, что я не мог не обратить внимания. – Ты ведь не скажешь никому? – Нет, что ты. Воцарилось молчание. Немного подумав, Нана протянула один наушник Ипкису и тот благодарно его принял. Они продолжили слушать музыку и смотреть на холодный свет звёзд. Тем временем, Ева посвящала свой вечер любимому хобби. Втайне и в одиночестве выпитая бутылка малинового вина её подбадривала и вдохновляла, а стилус – перо, летал по планшету, как заколдованный, оставляя точные линии. Зажглась лампочка над дверью, оповещающая о госте. Ева вздохнула и, положив стилус рядом с планшетом, нажала кнопку открытия люка. Она развернулась на кресле к выходу и улыбнулась – пришёл Пи. – Не спится? – Ева встала ему навстречу, – Ты тоже волнуешься? – Ага, – вздохнул персеянин, – я, конечно, бывал уже на других планетах, и на таких диких, как Земля – тоже бывал, но впервые на мне лежит столь большая ответственность. – Почётная ответственность, Пи. Я всегда знала, что ты будешь талантливым учёным, – девушка похлопала его по плечу, – хочешь вина? – Ты что, протащила на борт это земное пойло? – Не называй его так, оно замечательное, – заговорщически подмигнув, Ева извлекла из своей сумки бутылку, – подруга моей мамы делает восхитительное малиновое вино. Это поможет тебе расслабиться. – Ну, наливай, – Пи вздохнул и, присев за столик, выставил с полки два стаканчика. Ева, ухмыльнувшись, наполнила ёмкости и села рядом. – За скорое прибытие, – девушка легонько чокнулась своим стаканчиком со стаканчиком друга. Персеянин пригубил вино и зажмурился: – Сладкое, – он сделал ещё глоток и задумчиво добавил, – действительно, недурно. – Жаль, у меня нет никаких закусок. Но ничего, пей. Ты впервые такое пробуешь? Пи отвёл глаза в сторону: – Нет, я пробовал вино и раньше… Но оно было совсем не такое. – Да, Юля искусный винодел, – Ева откинулась на стульчике и сделала несколько глотков, – Я думаю, ей стоит уже получить патент на свои рецепты и открыть большое производство. И продавать его в рестораны. И на разлив. – Она боится, что его запретят… Воцарилось молчание. Пи с удивлением для себя обнаружил, что не чувствует неловкости. Это была совсем не такая тишина, какую хотелось бы прервать хоть какой-нибудь репликой, только бы прервать, а уютное, прекрасное молчание, когда обоим хорошо и ничего не нужно. Он вспомнил старые времена, когда они, бывало, после университета, садились прямо на траву в парке, в тени деревьев, и уплетали что-нибудь вкусное, перечитывали свои лекции, а иногда он откидывался к дереву, а Ева ложилась ему на колени и смотрела в небо, проглядывающее из кружевной листвы высоких крон. А он смотрел на неё, на её рыжие прекрасные кудри, в которых путалось солнце, на глубокие кратеры зелёных глаз, на нежную кожу, усыпанную веснушками. Иногда она ловила его взгляд и он беззащитно ей улыбался и говорил что-нибудь неважное. А иногда он, набравшись смелости, аккуратно гладил её, проводя фалангами пальцев по щекам и потом, перевернув руку, подушечками своих синих пальцев по волосам. В некоторые дни он позволял себе запустить пальцы в волосы и Ева сладко жмурилась. И для персеян, и для землян этот жест ничего особенного не значил, но для Пи в нём было столько близости и тепла. Он никогда не просил ничего большего и никогда ничего большего не делал, боясь осквернить этого рыжего ангела. Столько воды утекло с тех пор, и вот теперь они снова так близки, что им и молчать уютно. – Ещё? – спросила девушка, указав глазами на пустой стакан персеянина. – Угу, – кивнул Пи и Ева наполнила оба их стакана вновь. Тут его взгляд упал на планшет, стоявший на рабочем столе. Был открыт белый лист, на котором красовался, нарисованный чёрным цветом, портрет человеческого мужчины. – Это ты нарисовала? – Пи, захватив стакан со стола, подошёл к планшету. – Да. – Талантливо, – вздохнул персеянин, – это дефективная земная особь? – Нет, – голос Евы вдруг стал холодным, – это мужчина. – Разве пример Эда не доказывает, что… – Нет, не доказывает, – оборвала она. Девушка подошла к рисунку и залюбовалась – это был отличный эскиз человека, с густыми тёмными бровями, суровым взглядом, подбородком с ямочкой и лёгкой щетиной на прекрасных, будто высеченных из камня, скулах – именно такой экземпляр хотела встретить Ева на Земле. Впрочем, если такой не попадётся, там были ещё варианты. Девушка листнула работу и показала Пи портрет улыбчивого кучерявого парня с небольшой бородкой и ещё одного – с азиатским разрезом глаз и хитрой улыбкой. – Ты рисуешь… только мужчин? – вздохнул персеянин, допил остатки вина и, вернувшись к столу, наполнил стакан вновь. – Нет, иногда пейзажи, – голос Евы снова смягчился. – А персеян почему не рисуешь? Девушка пожала плечами и задумалась. – Не вдохновляют. – Хоть ты всю жизнь и прожила среди нас, ты совсем нас не знаешь, – Пи подошёл к ней сзади и нежно обнял её тремя руками. – Жизнь среди персеян не делает из человека персеянина. Я – женщина, мне нужен мужчина. Я знаю, что вся эта экспедиция затеяна ради ресурсов, но не оставляю надежд встретить человеческого мужчину, привезти его на Персею и доказать, что весь наш вид достоин выживания. – Глупая моя девочка, – вздохнул Пи, – разве не очевидно, что все они там переумирали? Он отхлебнул ещё вина и, поставив стакан на столик, своей четвёртой рукой провёл по волосам Евы. – Не очевидно. И я надеюсь, что ты пролоббируешь мои интересы, если что, – девушка в ответ гладила его руки своими, – по старой дружбе. Они выпили ещё по паре стаканов, болтая о прошлом и о предстоящей высадке. В какой-то момент оба почувствовали, что пьяны. У Пи сильно кружилась голова и нежный запах волос подруги сводил с ума. Персеянин совсем не планировал, но – в какой-то момент совсем потерял над собой контроль, и, вложив в это как можно больше нежности, обнял Еву всеми четырьмя руками и дотронулся своими холодными губами до её горячей шеи. Она вздрогнула и, резко отодвинулась. – Пи, ты чего? – Чего? – виновато моргал персеянин. – Ты пьян? – Разве что самую малость… – Нет, похоже, совсем не малость. Тебе лучше идти к себе и лечь спать, – Ева нажала комбинацию клавиш и выход из комнаты открылся. – Но я хочу остаться… – Пи выглядел возмущённым. – Дорогой, – Ева постаралась сделать свой голос как можно мягче, – ты пьян. И я пьяна. И я хочу спать. Сладких снов. Персеянин, было, подошёл к выходу, но, остановившись на секунду, развернулся. – Ты тупая сука! – завопил Пи, – Я полетел на эту грёбаную Землю только ради тебя, ради твоих вшивых грёз. Ты бы шагу с Персеи не смогла сделать без меня. – Я… я благодарна тебе, Пи, – испуганно пробормотала Ева, – Ты замечательный друг… – О нет! Ты не умеешь быть благодарной. За всё, за всё, что я сделал ради тебя ты меня награждаешь дружеским объятием? Я помогаю тебе с экскурсией на Землю, а ты хочешь притащить оттуда мужчин, этих грязных животных, да? Так ты меня благодаришь? – Пи быстро шагал по кабине из угла в угол, потирая виски двумя руками, – Ты считаешь, я ради науки стараюсь, ради выживания вашего вида? Разве ты не видишь, что я люблю тебя?