Собственно говоря, именно болтливость тетки Веры, неспособной держать язык за зубами, и являлась той причиной, по которой я была против ее участия в нашем вечернем мероприятии. Лизка наблюдала за тем, как я быстро и эффективно обрабатываю двоюродного брата, молча и с неподдельным интересом. И то сказать, у меня ведь почти тридцатилетний опыт управления Митяем – есть чем поделиться с его будущей супругой! Деревенский политес отпределенно требовал не являться в гости незваными-неждаными с хорошим аппетитом, поэтому мы втроем сначала плотно поужинали, а уже потом пошли к Буряковым. Лизка надела новое платье, Митяй взял бутылку коньяка, я достала из закромов коробку шоколадных конфет. – О! Какие люди! – обрадовался нам Семен. – Мы к вам на чай. – Митяй сразу сунул другу коньяк, а я подгрузила сверху коробку конфет. – Без церемоний, запросто, по-соседски… – Сема, кто там? – донесся из глубины дома голос бабы Дуси. – Митька с сестрой и невестой! – закричал в ответ внук и повел нас на кухню. – Присаживайтесь, сейчас мы чайку и по рюмочке… В коридоре застучало, и вскоре явилась хозяйка дома. Она кривобоко опиралась на палку, держа на сгибе левой руки матерчатый сверток, похожий на спеленутого младенца. Из него выглядывала хмурая морда с нервно подергивающимся пятачком. – Ой, а что случилось с Бусиком? – спросила я, когда баба Дуся положила кокон с песиком на свободный стул. – Это кто? – шепнула мне Лизка, глядя на питомца старухи с некоторым испугом. И то сказать, раньше-то она Бусика не видела, а он и прежде весьма впечатляюще выглядел, когда был просто розовым. Теперь же кожу цвета фуксии (бабка явно снова выкупала собачку в марганцовке) украшали зеленые полосы. Мне тут же вспомнились мифические гибридные животные, якобы обитающие на просторах Пеструхина. Бусик мог пополнить их компанию в качестве зебросенка или порозебры: яркого полосатого свина. Психоделического, я бы сказала, окраса. Что интересно, на песика Бусик уже совсем не походил, так что Лизкино опасливое любопытство было вполне понятно. – Что случилось с собачкой? – снова спросила я бабу Дусю, специально для подруги акцентировав последнее слово. – Этот дурень залез в водосток и застрял там, – опередив старуху, ответил Семен. – Измазался, как свинья, исцарапался, а визжал-то, визжал! Бусик, явно уловив, что о нем говорят без должного почтения и всякого сочувствия, энергично выпростался из тряпичных обмоток, плюхнулся на пол и потопал прочь, вызывающе виляя тостым складчатым задом. – Выпьем, – предложил Семен, успевший выставить рюмки и наполнить их коньяком. – Ну, наше здоровье! – И Бусика, – добавила баба Дуся, жалостливо посмотрев вслед питомцу. – Так мы чего пришли-то? – Митяй, взяв рюмку, встал, свободной рукой дернул Лизку, и она тоже поднялась, а глазки опустила – скромница! – Знакомьтесь: Лизавета Николавна, моя невеста! Последовали охи, вздохи и расшаркивания. Потом баба Дуся объявила: – Ну, теперь будем Семиной женитьбы ждать! – И, кто бы сомневался, проникновенно посмотрела на меня. Я кашлянула и поспешила радикально сменить тему: – Бабушка Евдокия, а покажите нам, пожалуйста, свой знаменитый шишак! Теперь уже закашлялись Митяй и Семен. Даже Лизка вытаращилась на меня в испуге и с укором – мол, ты с ума сошла, Алиса?! Бабуся же не в курсе исчезновения шишака, узнает – ее инфаркт хватит! Под возмущенными и шокированными взглядами трех пар глаз я старательно хранила невозмутимость и удерживала на лице выражение невинного любопытства. – Конечно же, покажу! – Баба Дуся налегла на палку и приготовилась встать. – Сиди уже! Я сам! – остановил ее внук и отшвырнул прихватку, которой снял с плиты закипевший чайник. – Ляся, иди за мной! – Не так быстро. – Я не двинулась. – Или мы с тобой пешком до города побежим? Прямо до дома Бойченко? – Какого еще Бойченко? – Остановившись на пороге кухни, сосед обернулся, и я отчетливо увидела – в его глазах плеснула паника. – Романа Игоревича Бойченко, банкира и коллекционера, которому ты продал жемчужный шишак твоей бабки. – Я с удовольствием наблюдала, как меняется лицо Семена. Громко звякнула упавшая на блюдце чайная ложечка. Я мельком глянула на Лизку и Митяя, уронивших кто ложку, а кто и челюсть, а потом внимательно посмотрела на старуху. Она вроде крепкая бабка, не хватит же ее, в самом деле, удар? – Сема… Ты продал шишак? – Она уставилась на внука и вдруг начала мелко-мелко трястись. – И почем же? – Дайте ей воды! – Лизка вскочила, едва не опрокинув зашатавшийся стул, и кинулась к раковине. Бабка решительным жестом остановила протянутый ей стакан с водой и требовательно повторила: – Сема, за сколько? – За два миллиона. – Он отвел глаза. – За два миллиона, – повторила бабка и снова затряслась. – За два миллиона! Ох, я сейчас умру… – Бабуль, но тебе же срочно нужны деньги на лечение! – Сема, ты идиот! – объявила старуха и, перестав сотрясаться, царственно выпрямилась на своем стуле, как на троне. – Ты! – Она клюкой указала на меня. – Расскажи-ка все по-порядку, с толком, с расстановкой! – С удовольствием. – Я скупо улыбнулась железной деревенской леди и жестом указала на стул ее внуку. – Семен, ты присядь, это же долгая история. И не стесняйся поправлять меня, если я в чем-то ошибусь. – Все началось три или четыре года назад, когда в нашу деревню переехала из города Мария Толбухина, – начала я, глядя на Семена. Тот отвернулся. – Пеструхинские кавалеры красотку заметили и стали за ней увиваться. Особенно усердствовал Семен, но Маня не спешила отвечать ему взаимностью. Ей не нравились деревенские, зато приглянулся заезжий городской – художник Андрей Соколов. Он занимался реставрацией резного иконостаса часовни у источника… – Сема тоже там работал, – вставила бабка, привычно набивая цену своему мастеровитому внучку. – Вот именно. – Я кивнула. – Как раз Семен и познакомил Андрея с Маней. Обидно, да? – Я снова посмотрела на соседа, но он как будто закаменел и не отреагировал. – Маня закрутила с художником, а Семен отчаянно ревновал и решил избавиться от соперника. Он отлично придумал: украл икону из часовни, подбросил ее Соколову, и того посадили за кражу. – Что? – ожил Митяй. – Сема, правда, что ли? Буряков безмолвствовал. – Правда, правда, – ответила я за него. – Художнику дали два года, и Маня осталась одна, но Семена к себе не приблизила. А вскоре выяснилось, что она беременна, и тут Семен и сам раздумал на ней жениться. – На что мне баба с чужим ребенком? – буркнул сосед. Лизка укоризненно поцокала, Митяй и бабка промолчали. Я продолжила: – Родился мальчик, и Маня сообщила об этом его отцу – я думаю, они с Андреем переписывались. А потом Маня заболела, умерла, ее тетка продала дом и увезла ребенка, но обо всем этом Соколов уже не знал. Писем-то больше не было… Лизка ахнула: – Как в кино! – Даже интереснее, – сказала я. – И вот Соколов отсидел свои два года, вышел на волю и первым делом рванул сюда, в Пеструхино. К любимой женщине и своему сыну! – А вместо них его встретила наша Ляся со своей шваброй! – узнал знакомый сюжет Митяй. – Ах, если бы только Ляся! – вздохнула я. – Андрея заметил Семен, узнал, и… тут я только примерно представляю, как все было… увидев, как соперник, его заклятый враг нагло топает по огороду, Семен, обуреваемый ревностью, ненавистью, злостью – не знаю, чем еще, – решил его добить, а заодно решить наконец вопрос с шишаком, который ему уже очень давно хотелось продать, да бабушка не позволяла. – То есть это ты свистнул бабкин шишак, а свалил на Андрюху? – Митяй посмотрел на друга и сокрушенно покачал головой. – Ну, Сема… Не ожидал я от тебя… – Я и сам не ожидал, – глухо сказал сосед. – Как увидел его, Андрюху этого, будто потемнело у меня в голове. Вроде только что у окна стоял, вглядывался, что за хмырь по огороду чешет, как по бульвару, и вот уже несу короб с шишаком под курткой, как вор… Вор и есть, ваша правда. – Вообще-то вам ничто не мешало, осознав содеянное, вернуть шишак на место! – назидательно сказала Лизка. – Бабушка ваша этого даже не заметила бы, она ведь и не знала, что шишак пропал. А полиции можно было сказать, что старушка беспамятная сама коробку с убором в другое место переложила, а вы ее искали-искали и нашли. – А деньги? – возразила я подруге. – Семену деньги нужны были. На благое, кстати, дело – лечение бабушки. Ну, и на разные другие надобности – двух миллионов-то много на что хватит… – А Епифанов нам говорил, что шишак Евдокии Буряковой стоит три миллиона, – припомнила Лизка. Она дружит с цифрами, ее не проведешь. – Так три миллиона – это если шишак не ворованный, – объяснил ей Митяй. – Эх, Сема, Сема, – начала старуха. – Погодите, это еще не все, – остановила ее я. – Семен еще кое-что гадкое сделал. Он съездил в город и подбросил Соколову пару бусин с жемчужного шишака. Вы их в замочную скважину пропихнули, я правильно понимаю? – обратилась я к соседу. Он не ответил. Я решила, что молчание – знак согласия, и продолжила: – Семена, кстати, под дверью квартиры Андрея старушка-соседка увидела, запомнила и описала как неприметного бородатого мужика. А я-то знала, что Семен уже побрился – он еще до визита под дверь к Соколову успел показаться безбородым и мне, и Митяю. Я только сегодня поняла, что он использовал фальшивую бороду – ту, накладную, в которой когда-то Толстого играл… – Но я, прошу заметить, жемчуг Андрюхе подбросил, а ментам его сдавать не стал! – перебил меня сосед. – Не ментам, а полицейским, – поправил Митяй. – А чего ж не стали? Передумали? – полюбопытствовала Лизка. – Ну, типа опомнился, – буркнул Семен. – Подумал – зачем это я? Мани нет, ее не вернешь, Андрюхе я и так уже отомстил, он два года отсидел, чего еще? Хватит, пожалуй. – Или вы так захлопотались с нелегальной продажей шишака, что просто позабыли настучать на Андрея, – предположила я. И тут же была наказана за злословие и язвительность – Митяй ехидно заметил: