Над шоссе сгустились тучи, дождь лил как из ведра. Дворники работали без остановки, но не справлялись с потоком воды, а моя голова не справлялась с потоком мыслей. Было уже первое декабря. Как же мне все успеть? Эссе девятиклассников, реферат для университета, баскетбольная игра у Шона и доклад по истории для Кристин. Не говоря уже о ветеринаре, ремонтнике, корпоративе Марка… и Рождестве. Рождество. Не хватало мне еще этих забот – хотя я и так свела их к минимуму. Каждый год я отказывалась от чего-то еще. Я уже давно не украшала дом фонариками и не обвивала зеленью перила. Вертеп стоял в гараже. Ах, если бы можно было отказаться и от елки! Да и от рождественской службы… Стоять в переполненной церкви, слушать фальшивое пение детского хора, желать всего самого доброго незнакомцам и поклоняться деревянному Святому Семейству – все это казалось мне бессмысленным. Я съехала с шоссе. Дождь стал чуть слабее, но ветер свирепствовал, сгибая еловые ветви. Интересно, удастся ли мне добраться до школы быстрее учеников? Ученики. О, эти бессмысленные действия! Жизнь ортодоксальных евреев была заполнена ими. Каждое утро они четыре часа молились и изучали Ветхий Завет – то есть Тору, – и только потом начинались обычные занятия. У них было по девять уроков в день. Они ходили из класса в класс, все мальчики в кипах, все девочки в длинных юбках, всякий раз целуя пальцы и касаясь мезузы – цилиндра с маленьким свитком с молитвой, прикрепленного к каждой двери в школе. Поцеловал – прикоснись. Поцеловал – прикоснись. Поцеловал – прикоснись. И так весь день. А еврейские праздники? Их было так много: Рош Га-Шана, Йом-Киппур, Суккот, Ханука – все они были между Днем труда и Рождеством, и к каждому приходилось тщательно готовиться. Как только они все успевали? И зачем? Если честно, я им завидовала. Как здорово верить в Бога настолько, что все эти ритуалы кажутся важными и преисполненными смысла! Когда я была подростком, я тоже верила в Бога. Я каждую ночь молилась на коленях и с благоговением отмечала все праздники. Но это осталось в прошлом. Землетрясения, бомбежки, нищета, болезни. Я просто не понимала Бога – но мои ученики, похоже, понимали его. Они как будто и мысли не допускали, что все их проявления веры бесполезны, что это просто трата времени. Как и Рождество. Я завернула на школьную парковку. Ладно, решила я. Они избранные. Я – нет. – Итак, – сказала я чуть позже первокурсникам, – откройте пятую главу. В ней Элиезер вспоминает, как в концентрационном лагере у него на глазах повесили невинного еврейского мальчика чуть младше его самого. Как на него повлияло это событие? – В воздух взлетела рука. – Амира? – Он перестал верить в Бога. – Верно, – добавила Ница, – ведь дальше в книге рассказывается, что Элиезер отказался молиться на Йом-Киппур. До этого он молился всегда. – И что он почувствовал в этот момент? – спросила я. – О, он пишет об этом вот здесь! – воскликнула Рива, указывая на страницу. – «Я был одинок – ужасно одинок в мире без Бога… Я стоял среди молящихся и наблюдал за ними, как чужак». – Рива подняла голову и пронзила меня взглядом голубых глаз. – Элиезер почувствовал себя опустошенным, отрезанным от Бога. – Ему все равно стоило помолиться, – сказал Авраам. Его слова озадачили меня. – Если он не верил в Бога, – возразила я, – разве не стала бы его молитва лицемерием? – Нет, – ответила Сури. – Тора велит следовать божественным ритуалам, даже когда они кажутся бессмысленными. Na’aseh V’Nishma – «Мы сделаем, и мы поймем». Сначала ты совершаешь ритуалы, а затем понимаешь Бога. Наблюдая за праздником, Элиезер мог снова обрести частицу веры. Я посмотрела на нее и спросила: – Так просто? – Вообще-то нужно много читать Тору, чтобы понять смысл ритуалов и размышлять о них. По дороге домой из школы я снова и снова прокручивала в голове слова Сури. Na’aseh V’Nishma. Совершай ритуалы – и поймешь Бога. Может, стоило все вернуть? Я всегда считала, что сначала нужно обрести веру – и лишь затем ритуалы наполнятся смыслом. Но что, если на самом деле именно ритуалы приводят к вере? Я посмотрела на ели вдоль дороги – их ветви уже не качались на ветру, – и зажмурилась от яркого солнца, пробивавшегося сквозь хвою. В тот вечер я вытащила потрепанную картонную коробку с надписью «Рождество». Я открыла ее и пошарила рукой среди мишуры и разноцветных фонариков. Достав простую белую гирлянду, я вошла в гостиную, не обращая внимания на кипу книг и бумаг возле моего кресла, и медленно, методично начала наматывать гирлянду на фикус, который стоял в углу. Это был мой первый рождественский ритуал. Я вставила вилку в розетку, и огни на фикусе ярко вспыхнули. Оглядев книжные полки, я нашла Библию – сокращенную, аннотированную и иллюстрированную, идеально подходящую для неискушенного читателя. Я провела рукой по корешку, чтобы смахнуть с него пыль. Книга чуть скрипнула, когда я открыла ее и впервые в жизни принялась читать Ветхий Завет. «В начале Бог сотворил небо и землю…» Декабрьские дни летели с невероятной быстротой. Каким-то образом мне удалось управиться со всеми делами, нарядить елку, поставить вертеп и узнать, кто такие Авраам, Иаков, Моисей, Давид, Соломон и Эсфирь. Они оказались вовсе не такими, как я себе представляла. Они не были благочестивы и не походили на идеальных святых. Напротив, они сомневались в своей вере – как и я, – но были избраны. В Сочельник я села в кресло, чтобы прочитать последнее обещание Бога еврейскому народу: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете». И он пришел – тем вечером, на рождественской службе. Пока дети пели, подобно ангелам, а люди молились о мире, в собор вошло Святое Семейство. Живое и настоящее – по крайней мере, для меня. По дороге домой из церкви вся моя семья молчала. На улицах было пустынно и тихо. Я смотрела в окно на темное, ясное небо, на котором сияли мириады звезд. Na’aseh V’Nishma. Я сделала и поняла. Джен Валлоун Знак свыше Рождество показывает нам, что видимый материальный мир связан с невидимым миром духа. Неизвестный автор Почтальон посигналил у нашего дома – значит, нам прислали что-то особенное. Обычно мистер Роберт просто притормаживал, засовывал письма в ящик и исчезал за углом. Мы с сестрами завороженно наблюдали, как старик управляется со своим стареньким фургоном, сидя на пассажирском сиденье: левой рукой он держал руль, а правой аккуратно вкладывал в ящик конверты и маленькие посылки, не отводя глаз от дороги. Но теперь он посигналил – а это означало, что нас ждет что-то новенькое. Он привез посылку, которая не влезает в почтовый ящик. С тех пор как двое моих братьев уехали во Вьетнам, мы с нетерпением ждали каждого визита почтальона. Один из братьев однажды прислал нам мягкие игрушки с радиоприемниками, вшитыми в живот. Мне достался фиолетовый пудель, которого я повсюду таскала с собой. Другой брат прислал больших кукол, одетых в национальные вьетнамские костюмы, и мама сразу объявила, что они «не для игры, а для украшения». Мы с моей сестрой Мишель выскочили на крыльцо и наперегонки побежали к дороге. Впрочем, мы могли нестись хоть со скоростью ветра – старик-почтальон все равно бы сердился, что мы копаемся слишком долго. Когда я добралась до машины, он уже протягивал Мишель коробку – она выглядела так, словно сама побывала на поле боя, – и громко ворчал. Я была еще совсем маленькой и не могла прочитать все надписи, но узнала иностранные марки и решила, что Дафф или Уэйн прислали нам какую-то диковину с другого конца света. До Рождества оставалась всего пара месяцев, и я принялась гадать, что там внутри. Мне казалось, что весточки от сыновей должны радовать маму, но посылки, которые приводили в восторг нас с шестью сестрами, оказывали на нее противоположный эффект. Получая их, она замолкала, с улыбкой читала про себя письмо, а затем говорила нам: «Ну же, открывайте!». Повторять дважды ей не приходилось. В тот раз мы первым делом увидели странную газету. Пошарив в коробке, мы вытащили фигурки животных – овцу, осла, большую коричневую корову, верблюда и людей – пастухов, мудрецов, Марию, Иосифа, ангела и младенца Иисуса. Это было Святое Семейство. Еще в коробке был простенький хлев с соломенной крышей и полом – точь-в-точь как тот, что стоял на лужайке перед церковью, только меньше. Так было положено начало одной из моих любимых рождественских традиций – мы с одной из сестер, а также нашими детьми и внуками продолжаем ее и сейчас. В тот вечер мама распределила между нами фигурки и поставила пустой хлев под елку. Папа – прирожденный актер – прочитал по Библии историю рождения Иисуса и оживил ее для нас. Мы с девочками сидели, поджав ноги, и держали фигурки на коленях. По ходу истории мы по очереди ставили фигурки на место. Сначала животных, потом Марию и Иосифа, потом младенца Христа, ангела и пастухов и в конце концов мудрецов, которые пришли издалека (в нашем случае – с журнального столика). Когда рассказ подошел к концу, папа вытащил магнитофон и мы записали сообщения для братьев, чтобы мама отправила их на следующее утро. Через год Дафф и Уэйн вернулись. Они привели своих жен и детей, – и мы снова разыграли рождественскую историю. Научившись читать, мы стали передавать Библию из рук в руки и читать историю вместе с папой. Мы долгие годы продолжаем эту традицию вместе с друзьями, соседями и всеми внуками. Не знаю, как ко мне попал наш старый вертеп. Годы (более сорока) не пощадили его. Фигурки потрепались и выцвели, кое-какие пришлось даже склеить. Выглядят они неважно. У коровы не хватает рога, а одна овца и вовсе пропала. Газета с диковинными буквами давным-давно потерялась. И все же каждый Сочельник мы с детьми достаем эти видавшие виды фигурки и старый хлев. Отец детей читает нам историю, а Святое Семейство совершает свое ежегодное путешествие в вертеп. Мими Гринвуд-Найт Глава 4 Украшая дом Дом Гризволда Вот бы разложить дух Рождества по банкам и открывать по одной каждый месяц! Харлан Миллер, актер Последние пятнадцать лет в преддверии Рождества мой пожилой сосед мистер Джонс (он живет за углом вниз по улице) начинает украшать свой дом примерно за три недели до Дня благодарения. Не будучи особой любительницей мерцающих огней, я всегда считала это напрасной тратой времени и сил. Привычка так рано выставлять напоказ свое «праздничное настроение» казалась мне абсурдной. Я не могла понять, какой в этом смысл. Дом соседа обвивали сотни метров разноцветных гирлянд; в каждом окне висели пышные венки и стояли наряженные елки; вдоль тропинки к крыльцу выстраивался небольшой пластиковый хор, исполняющий целый репертуар рождественских песен. В центре двора возвышался огромный вертеп с несколькими животными, ангелом, возвещающим о рождении Иисуса возле гигантской Вифлеемской звезды, и тремя мудрецами, почтительно склонившимися перед Святым Семейством. Вдоль одной из стен дома располагалась мастерская Санты с рабочим конвейером и сотней маленьких эльфов, усердно работающих, чтобы произвести целую гору блестящих подарков, сложенную в конце конвейерной ленты. Все это казалось мне излишеством, особенно для немолодого человека. А при мысли о том, как бедному мистеру Джонсу потом придется собирать все это добро и хранить его где-нибудь до следующего года, мне и вовсе становилось не по себе. Каждое утро, отправляясь на прогулку, я усмехалась при виде этого великолепия и даже называла дом Джонса «Домом Гризволда», как в фильме «Рождественские каникулы»[5] с Чеви Чейзом. «Как найти мой дом? – говорила я своим гостям. – Поверните налево возле дома Гризволда. Вы его не пропустите». Но каким бы радостным ни казался дом Гризволда, в тот год, проходя мимо него каждое утро, я чувствовала себя одинокой и несчастной. Ночью его окутывало волшебство, но при свете дня чары рассеивались – все казалось пустым и безжизненным. «Все это просто иллюзия», – горестно вздыхала я, вспоминая ужасный год, в течение которого я изо всех сил старалась оставаться источником оптимизма для членов моей семьи. Почти одновременно у троих из них обнаружили рак. В плохие дни, когда мои близкие мучились от побочных эффектов химиотерапии, мне в голову закрадывалось сомнение, выживут ли они. Мои сердце и разум казались мне такими же блеклыми и безрадостными, как дом Гризволда при свете дня. Однажды вечером, за несколько недель до Рождества, я ехала домой в обычном плохом настроении. Моей невестке Эми в тот день пришлось особенно нелегко, и я долго сидела рядом с ней, страдая, что не могу облегчить ее боль. Умножьте болезнь Эми на три – и как тут можно было вспоминать о Рождестве, когда такое несчастье свалилось на мою маму, племянницу и невестку? В тот день битва Эми казалась мне проигранной. Усталая и опечаленная, я медленно ехала по заснеженным улицам к дому. – Поверните налево возле дома Гризволда, – сказала я сама себе, когда до поворота оставалось несколько кварталов. Но тут случилось нечто удивительное. Сияющие огни и фонарики, которые символизируют рождественское волшебство, вдруг вспыхнули, и дом мистера Джонса озарил все окрестности волшебным светом. У меня перехватило дыхание. Серая усталость, которая обволакивала этот дом днем, исчезла без следа. Ее место заняли веселые маленькие эльфы и чудесные игрушки. За каждым окном показались блестящие елки и венки. Целые километры гирлянд с крошечными фонариками осветили крышу, их огни радостным потоком хлынули по стенам. Услышав музыку, я притормозила и открыла окно. Хор пел «Тихую ночь», мою любимую рождественскую песню.