– В Аргентине такие тоже не в ходу, – согласился с начальством чернявый. – Я и подумал: вдруг вам будет интересно? – Ты прав, мне интересно. – Бертон сощурился, разглядывая клеймо, выбитое на клинке у рукояти. – Так… Двуглавый орел… Надпись: «Златоустъ. Оруж. Фабр.». Русские? Мануэль пожал плечами. – Кинжал, изготовленный на казенном русском заводе, таскает при себе бельгийский матрос? – Англичанин аж причмокнул от удовольствия. – Любопытно, весьма любопытно… Кстати, вы хоть догадались спрятать тело? Не нужно, чтобы тут вынюхивала полиция. – Обижаете, сеньор! Прямо там с пирса и спустили. Я нарочно велел Хорхе вспороть трупу живот, чтобы не всплыл. А то, знаете, как это бывает: раздуется от газов… – Без подробностей, – поморщился Бертон, разворачивая бумажку. Конечно, выпущенными кишками его не удивить, странствуя по арабскому Востоку и Индии, он насмотрелся всякого, но кому понравится выслушивать подобное от заведомого мерзавца? – Так, что тут у нас? Три порции «кальдийо де конгрио»… три «пайла марина»… Что за ерунда? – «Кальдийо де конгрио» – это морской угорь, запеченный с томатами и луком, излюбленное чилийское блюдо, – охотно пояснил Мануэль. – А «пайла марина» – суп из мидий, асцидий и лосося. Там еще большой «пастель де чокло», кукурузный пирог с мясом и два кувшина красного. У этого бельгийца, или кто он там, губа не дура! – Заказ в таверну? – Англичанин недоуменно повертел в пальцах записку. – И только? – Да, не повезло тому малому, сеньор. Отправиться кормить рыб из-за такой ерунды – такого никому не пожелаешь! – Погоди… – Бертон разгладил листок, посмотрел его на свет, потом провел под носом, шумно втягивая воздух. – Что-то тут… Ага! Ну-ка сбегай к хозяину, попроси у него горячую сковороду. Только чтобы чистая, без жира. Смотри мне! – Сковороду? – Брови у чернявого полезли на лоб. – Но, сеньор, к чему?.. – Ты еще здесь? – Бертон коротко глянул на собеседника, и того словно ветром сдуло. Требуемый предмет появился спустя несколько минут. Бертон разгладил письмо, положил его на скатерть, накрыл платком и принялся водить по нему сковородой, словно горничная утюгом, когда гладит хозяйские сорочки… Чернявый, вытянув шею, наблюдал за этими манипуляциями. Владелец таверны тоже приглядывался к действиям посетителей из-за своей стойки – что это там затеяли подозрительные клиенты? Англичанин отставил сковороду в сторону, взял теплый листок. Между чернильных строк проступили другие, бурые, написанные бисерно-мелким почерком. – Секретное послание, сеньор? – жадно спросил Мануэль. – В жизни такого не видел! И как это вы только догадались? – Тайнопись, сделанная лимонным соком, – объяснил англичанин. – За сутки запах не успел выветриться, вот я его и уловил. Этот господин придерживается классических методов шпионажа. Весьма неосмотрительно с его стороны… Он еще раз перечитал текст. – Выходит, русский моряк с торпедеры и те двое с «Луизы-Марии» как-то связаны?.. – Чего-чего? – Ничего. – Англичанин извлек портмоне и бросил на стол три желтых кругляша. – Тебя это не касается. Вот, получи за работу. А своих бандитов предупреди: будут болтать – отправятся вслед за ним. – Ясное дело, сеньор! – Чернявый ловко сгреб со стола соверены. – Не сомневайтесь: растолкую доходчиво, каждому, чтоб до кишок дошло! А мне-то дальше что делать? – Завтра в это же время жди здесь. Получишь новые указания. Расставшись с агентом, Бертон еще раз перечитал тайнопись. Выходит, хозяин бельгийского парохода мало того что интересуется содержащимся в крепости пленником, так еще и имеет непосредственное отношение к группе русских агентов, устроивших взрывы в порту? Что они русские, тут сомнений нет, кинжал на это ясно указывает. Да, сведения прелюбопытнейшие. Осталось решить, стоит передавать их чилийским властям или лучше пока попридержать? Пути тайных операций замысловаты и непредсказуемы, и далеко не всегда следует делиться с союзниками добытой информацией, в особенности такой пикантной. IV Декабрь 1879 г. Тихий океан. Где-то у побережья Перу Плоские, едва возвышающиеся над поверхностью океана броненосцы тяжело ныряли носом в накатывающую с зюйда зыбь. Машины буксирных пароходов выбивались из сил, но едва-едва могли выжать пять узлов. Хуже всех приходилось «Лоа» – низкая носовая палуба «голеты блиндады» на ходу полностью уходила под воду, и лишь сигналы с волокущей ее «Оройи» подтверждали, что антикварная посудина еще держится на поверхности моря. Миноноска «Янакойа» (действительно целиком выкрашенная в черный цвет[21]) прыгала на буксирном тросе за кормой «Тупака Амару». Котел ее был холодный, команда, за исключением рулевого, перебралась на броненосец. «Янакойу» оснастили в Пайто и теперь вместе с мониторами перегоняли в Кальяо. Командир катера лейтенант Гальвес стоял сейчас на мостике рядом с Повалишиным. – Обидно, что удалось ввести в строй только «Янакойу», – сказал Повалишин, кутаясь в клеенчатый плащ. – Для полноценной атаки одной миноноски, конечно, маловато. А другие две когда еще дооснастят! – Но, сеньор адмирал… – заспорил юноша, – североамериканцам во время их гражданской войны удавались вылазки одиночных минных катеров! Почему бы и нам не рискнуть? Повалишин одобрительно покосился на собеседника. Он благоволил лейтенанту – тот чем дальше, тем сильнее напоминал ему Сережу Казанкова, когда тот мичманом, сразу после выпуска из Морского училища, явился на «Стрелец». – В то время никто толком не представлял себе опасности подобных атак. Сейчас дело другое: на любом большом корабле имеются легкая артиллерия и картечницы, как раз против минной угрозы. Нет, одиночный катер, считайте, обречен. Пока не прибудут остальные, будем использовать вашу «черную королеву» исключительно для разведки и патрулирования. Нам известно, что чилийцы тоже готовят торпедеры и могут предпринять набег на суда, стоящие в гавани Кальяо. Удалось нам в Антофагасте, так почему бы и им не попробовать? – Но у меня нет оружия, кроме шестовых мин! – горячо возразил Гальвес. – Нам что, из револьверов и винтовок по ним стрелять? – Сразу по прибытии в Кальяо я распоряжусь поставить вам «Гатлинг». Против катеров самое то. Он направил бинокль на «Манко Капак», время от времени показывавшийся из-за высокого корпуса парохода «Чалако». – Ну вот, а никто не верил, что мы сможем дотащить эти корыта до Кальяо! И вот, прошу: всего-то миль двадцать осталось, к вечернему бризу встанем на рейд. Хлам, конечно, но другого-то все равно нет… – Да, от артиллерии «Лоа» проку немного, – поддакнул лейтенант. – Старые чугунные дульнозарядки, к тому же установлены по-дурацки – в оконечностях каземата, без поворотных платформ! – Я предполагаю обложить носовую часть каземата мешками с песком для дополнительной защиты, а заодно снять кормовое орудие. Проку от него немного, а судно солидно облегчим. Механики уверяют, что если заклепать предохранительные клапаны, то можно поднять давление, и тогда «Лоа» на короткое время даст одиннадцать узлов. Полчаса, больше котел не выдержит. – Хотите использовать «Лоа» как таран, сеньор адмирал? – Ни на что другое «голета блиндада» все равно не годится, а так хоть какую-то пользу принесет. – Дымы с зюйд-веста! – подал голос матрос-сигнальщик. – Два судна, идут навстречу! Офицеры одновременно вскинули к глазам бинокли. – Ну вот, пожалте бриться, сеньоры… – проворчал Повалишин по-русски и тут же перешел на язык, понятный собеседнику. – Итак, лейтенант: три вымпела, идут строем пеленга. Два корвета и судно поменьше, шлюп или канонерка. Сможете опознать? Гальвес чуть не ввинтился глазницами в окуляры. Как же – такое доверие! – Головным корвет «О’Хиггинс», – отозвался он после недолгой паузы. – Вторым мателотом, кажется, «Магальянес»… Отставить, это «Чакабуко», у него труба между грот- и бизань-мачтами. Замыкает ордер канонерка «Ковадонга». Стеньги на всех трех спущены, изготовились к бою! – Недурно, юноша, недурно. Значит, чилийцы начали блокаду побережья? Вот что, ступайте-ка с командой на свою миноноску и разводите пары – мало ли как дело обернется? – Идем на прорыв, сеньор адмирал? – спросил Гальвес. Глаза его возбужденно блестели, смуглые щеки залил румянец. – От этой троицы мы как-нибудь отобьемся, – кивнул Повалишин. – Что у них там за пушки, мелочь… Молитесь, чтобы рядом не оказалось броненосцев, вот тогда нам действительно придется солоно. – Пиши: «Буксирным судам покинуть строй!», – крикнул Повалишин. Сигнальщик, дюжий белобрысый матрос, вызвавшийся охотником с броненосного фрегата «Петропавловск», ловко набрал из ячеек туго свернутые флажки, прицепил к фалам. Разноцветная гирлянда быстро поползла вверх. Повалишин поднял бинокль – на грот-мачте идущей мателотом «Лименьи» заполоскался ответный сигнал. – Пишут: «Ясно понял», – проорал сигнальщик. Пароходы один за другим покидали строй и принимали на два румба к осту, в сторону недалекого берега. Повалишин удовлетворенно кивнул: учения, которыми он изводил перуанских капитанов перед выходом из Кальяо, не пропали даром. Броненосцы задымили гуще и, прибавив оборотов, стали смыкать ордер. – Пиши: «Следовать за мной, держать пять узлов!». А больше изношенным машинам не выгрести против ветра и клятого течения Гумбольта. Да и пять узлов – это на час в лучшем случае. Потом механизмы начнут сдавать. Чилийцы один за другим выполнили разворот на десять румбов и стали сближаться, нагоняя броненосную шеренгу с кормы. «Преимущество в ходе у них узлов шесть… – с неудовольствием подумал Повалишин. – Сейчас догонят и вцепятся в хвост колонне. А там – “Лоа”, он на таких углах сближения даже ответить не сможет…» – Пиши: «Поворот последовательно на пять румбов!». Форштевень «Тупака Амару» покатился вправо. Краем глаза Повалишин заметил, как прыгает в волнах с другого борта крошечная «Янакойа». Колонна стала медленно поворачивать на пересечение курса чилийцев, образуя широченную дугу. От борта идущего первым «О’Хиггинса» оторвался и поплыл по ветру плотный белый комок. Несколькими секундами позже до Повалишина донесся тугой звук выстрела, и в кабельтове от «Лоа» вырос пенный столб. «Так и есть, сейчас примут еще румба на три влево, чтобы подрезать нам хвост…» – Пиши: «Огонь открывать по способности!». Концентрировать огонь на одной цели – пустой номер, не та у перуанских артиллеристов выучка. Да и дистанция до чилийских корветов слишком велика.