Дворянин аж просветлел взором. – И что мне за то надо сделать? – О, уже разговор мужей пошел, – улыбнулся Хабаров. – Немного. Есть же у тебя грамоты, уже подписанные судьей Сибирского приказа? Ну, не жмись, дворянин. Вижу, что есть. – Есть, – буркнул тот. – Значит, ты сейчас грамоту и напишешь, что в отсутствие Хабарова приказным человеком всей даурской земли по реке Амур и далее до моря назначается государев казак, десятник Онуфрий Степанов. И велено тому Степанову ведать ясачных людишек, пашенных крестьян переселять, остроги ставить. А воеводе якутскому, как он прибудет, препятствий тому Онуфрию не чинить, а во всём помогать. Главное же, давать жалованье оружное и порохового зелья на всех поверстанных казаков, коих числом три сотни. Как, напишешь грамоту? – А коли не напишу? – осмелел дворянин. – Вольному воля. Только вспомни, Дмитрий Иванович, что не я у тебя, а ты у меня в городке сидишь. А стрельцы твои уже все безоружные сидят. Порубим вас во славу Господню да в Амур-реку сбросим. Сам знаешь, Сибирь большая. Может, богдойцы напали, а может, дауры. Иди знай. А мы ведать не ведали, знать не знали, что ты, батюшка, к нам собрался. Так лучше? – Не лучше, Ерофей. Напишу. Вели, пусть чернила несут. Грамоту составили по всем правилам. И написал дворянин Дмитрий Зиновьев, а утвердил судья Сибирского приказа князь Трубецкой. Даже Хабаров руку приложил. После были недолгие сборы, прощания. Зиновьев со стрельцами забился на корабли и старался не отсвечивать. Хабаров же, как и обещал, послал гонца с письмом к своему брату в Якутск. Тот ее уже должен своими путями доставить до Москвы. Бунтовщиков загнали на московские струги. Зашел и Хабаров. Я знал, что вижу его в последний раз. По крайней мере, так было в моей истории. А как здесь, поглядим. Всё уже идет не совсем так, как я учил в универе. Не в железах уезжает Хабаров. Зиновьев бежит, как побитый пес. Только мы же знаем писаную историю. А как оно там было? Может и так? После отъезда Хабарова всё думал: с чего начать? Решил, что грамоту эту филькину нужно легализовать через общее решение. Нужно, чтобы не кто-то там меня назначил, а казаки выбрали. А не выберут, значит, не судьба. К власти я особенно не стремился. Да и не понимаю я людей, которые рвутся быть первыми и главными. Как говорила моя бабушка, отсидевшая при Сталине классическую десятку: «Чем выше заберешься, тем больнее падать». Если бы не робкая надежда найти дорогу назад, вовсе не стал бы с этим связываться. Короче говоря, не хочу я быть владычицей морскою, а хочу я быть легитимным правителем. Кроме того, что-то во мне самом меняться стало. Уже не просто квест я прохожу в игре моего стариканера, а строю новую жизнь с людьми, которые уже перестали быть мне чужими. Ну, совсем перестали. Как скрылись из виду московские корабли, созвал я казачий круг, вышел перед людьми, с которыми уже два года пот лил, кровью обмывался. Вышел и говорю очередную глупость. А может, и не глупость – как посмотреть. – Вот, – говорю, – грамота. В ней назначают меня приказным. Только я без вашего слова, братья, никаким приказным быть не хочу. Потому и спрашиваю: любо ли вам это? Если нет, то назовите другого. Поначалу люди молча переживали сказанное. Потом пошел говорок. Громче, еще громче. И вот уже «любо!» неслось над городком. А потом всё смешалось. Подбежали близкие друзья, с которыми жил с самого начала своего анабазиса, недавние друзья. Меня обнимали, хлопали по плечам, по спине. – Да будет, братцы, будет! – отбивался я. Наконец народ немного успокоился, а я продолжал: – Мы пришли сюда не на год, не на пять. Мы пришли сюда навсегда. Мы пришли не просто за хабаром – мы пришли за волей. Мы – братья! А потому сил у нас хватит вольную жизнь построить и защитить. Если бы я был так же уверен, как пытался внушить казакам. Попробуем. А там – или пан, или пропан-бутан. Прорвемся! Часть вторая Приказной Амурской земли Глава 1. Неотложные дела На следующий день после отъезда Хабарова с московским дворянином встал я с большим трудом. Пили много, говорили чуть не до самого утра. В светлице, самой большой комнате бывшего дома Хабарова, собрались друзья. Был там старый, еще с Тобольска, друг Макар. Ну, точнее, с Тобольска он был у Онуфрия. Я-то его помню с Илима. Но всё же первый друг в этом мире. Правда, друг: тот самый, что поддержит, плечо подставит, а вот тебя – не подставит, даже если очень хочется. Сейчас он был старшим над пластунами. Под его началом тех было два десятка человек. Хотел я ему и моих гренадеров передать. Да и его ребят гранатами вооружить. У него с ними ладно выходит. Был с нами и племянник Хабарова, Артемка. Парень грустил. Мы, как могли, его успокаивали. Воин он был пока не особенно сильный. Зато по торговым делам, по казенным книгам, всяческому учету и контролю лучше его и не придумаешь. Да и батька его, брат Ерофея, Никифор, нам был очень нужен. Сидел за столом мой первый помощник по пушкарским делам Клим Иванов. Был он из первых десятков охочих людей, некогда пришедших в Усть-Кут. И не только в пушкарском деле оказался хорош. По всяким механическим делам часто он быстрее меня соображал. Сидели здесь и казаки из моего десятка, Тимофей с Трофимом, которые у нас конницей ведали. Ну, той полусотней, что мы под это дело создали. Сидел и мой цыган, Смоляной. Был он у меня пока типа связного с Большой землей. Хотя драться он тоже был не дурак. Много народу было. Даже нашего китайца, у которого было имя, чему все очень удивились, за стол усадили. У богдойцев тот ведал пушками, но не только. Отвечал он за провиант, всю тыловую часть. Звали его Гао Сян. Поскольку выговорить это не мог никто, да и я, перекрестили его в Гришку. К маньчжурам путь ему был заказан. У нас он и прижился. Пока использовали его в основном в качестве переводчика-толмача, поскольку знал он все местные языки. Люди мы разные, но судьба у нас выходила одна. Потому и сидели ладно. Толком ничего не приговорили. Оно и понятно. Под хлебное вино разумные штуки приходят нечасто. Но, как сказал один знаменитый мужик, веселие на Руси есть питие. Вот и веселились. Да и грустили, поскольку с Хабаровым пока всё было непонятно. Как же мне хреново было утром. Мама дорогая, роди меня обратно. В глазах безо всяких шаманов было зелено, руки тряслись, нутро наружу просилось. Ко всему еще и ощущение, что я и есть главная мразь на этом свете. Я потому и в той жизни не спился, что похмелье у меня тяжелое. Однако у дел есть противная особенность: сами они не делаются. А дел было воз и маленькая тележка, не от столба и до обеда, а от столба и до следующего года. Я решил сегодня попытаться понять логику действий своего прототипа. По истории я помню, что едва растаял след стругов московского дворянина Дмитрия Ивановича, как Степанов бросился в поход на дючеров. Бои шли в основном на территории будущей Еврейской автономной области, а последняя битва и вовсе прошла примерно на месте будущего городка Биробиджан, где Степанов зажал дючеров с помощью союзников бираров и солонов. Вроде бы понятные поступки. В отличие от дауров, большая часть которых маньчжуров нежно ненавидела, дючеры были для новых властителей Поднебесной верными союзниками и родичами. Значит, пока я, точнее Степанов, который Онуфрий, воюет или воюем с маньчжурами-богдойцами, с дючерами мира не будет. Но, с другой стороны, если включить послезнание, то картинка будет немного иная. Мужик поперся захватывать то, что изначально не мог проглотить. Нарвался на конфликт с огромной империей. Потому и его выживание на Амуре в течение почти шести лет иначе как чудом или фантастическим везением объяснить невозможно. Так в истории вспыхивали и гибли десятки великих авантюристов. Если хочется славы, то самое оно. А вот если хочется не столько славы, сколько жизни вольной, спокойной, и не только для себя, то стоит не просто воевать, но думать. Хочу я или не хочу, чтобы выжить, мне как-то с маньчжурами помириться придется. Причем помириться желательно до того, как между нами ляжет много крови, да и на моих условиях. А условия ставит тот, кто сильнее. В принципе, смешно сравнивать казачий полк и гигантскую империю с ее восьмизнаменной армией тысяч в триста воинов, вспомогательные войска, наемные и подвластные отряды монголов и корейцев. Только есть варианты. Император наш, точнее не наш, а маньчжурский, который Шуньчжи-Шамшакан, никогда сильным правителем не был. Многие годы он был марионеткой своего дяди, великого воина и принца Доргона. Тот, собственно, Китай и завоевывал. Готовился он и вовсе сместить племянника, приняв титул Великого хана, не на китайский, а на монгольский манер. Но жизнь – штука непредсказуемая. В случайной стычке Доргон погиб. Но и после этого Шуньчжи совсем не жаждал продолжить деяния отца и дяди. Его гораздо больше интересовали любовные утехи, мудрые беседы и искусные музыканты. Тем временем китайские князья, перешедшие на сторону маньчжуров при Доргоне, восстали. Восстание длилось едва ли не десятилетие, охватив все южные провинции империи. Основные силы маньчжуров сражались здесь. Часть войск маньчжурам приходилось держать на востоке, у осколков бывшей монгольско-китайской империи Юань. Потому на северном направлении войск почти не было. И долго не будет. После смерти Шуньчжи на престол возведут шестилетнего мальчика Суанье. Начнется эпоха регентов с их постоянными междоусобными войнами. Только в самом конце 1970-х годов мальчик-император превратится в величайшего правителя Поднебесной с девизом Канси – процветающая и лучезарная. Значит, у меня больше пятнадцати лет до тех пор, пока у маньчжуров дойдут руки до северных земель. Не скажешь, конечно, что север у маньчжуров совсем оголен. Есть здесь крепости, есть оборонительная линия, известная под названием Ивовый палисад. Недавно сюда прибыл на место казненного коменданта (амбаня), кстати, казненного за поражение при Очане, знаменитый полководец Шархода. Тот самый, что в прошлой истории и разобьет мой отряд в 1658 году. Но как там: кто предупрежден, тот вооружен. А меня, считай, лет шесть предупреждали, пока на истфаке учился да в аспирантуре. Попробуем поиграть. Только правила мы в этой игре поменяем. * * * Крепость была неказистой. Не особенно высокие глинобитные стены, совсем не величественные башни, низкие ворота. Перед крепостью – скопление домишек, жмущихся друг к другу. Да и внутри крепости кроме нескольких домов и казарм для войска посмотреть не на что. Обо всем этом думал князь Шархода, проезжая к своей будущей резиденции в городе Нингута. Впрочем, чего еще ожидать от городка на окраине мира, вынесенного за Ивовый палисад, самого северного укрепления маньчжуров. Если бы не то, что некогда именно Нингута и соседний городок Гирин были первыми ставками великого князя Нурхаци из Золотого рода, Айсинь Гёро, городок бы и вовсе зачах. Маньчжуры, наследники великой, хоть и поверженной некогда империи Чжурчжэней, оставили родные места и устремились на завоевание Поднебесной империи. Сначала речь шла только о северо-востоке, известном как Страна пятидесяти городов. Но завоевание прошло легко. Сражающиеся друг с другом китайские князья ничего не смогли противопоставить маньчжурам. Многие из них сами переходили на сторону победоносных армий севера. После того, как великий князь Нурхаци ушел в страну предков, Золотой род возглавили его сыновья – Абахай и Доргон. Когда отряды маньчжуров, слитые в восьмизнаменную армию под предводительством принца Доргона, прорвались за Великую стену, передовыми частями командовал молодой еще полководец Шархода. Его род не был ни сильным, ни влиятельным. Но именно его родичи первыми примкнули к Нурхаци. В своей жизни молодой воин решил делать ставку не на родство и помощь могучих покровителей, а на доблесть. Именно его воины смогли разбить заслон китайцев, первыми войти в их столицу. Об этом Шархода до сих пор вспоминал с приятным теснением в груди. Маньчжурская конница громила слабых и растерянных воинов династии Мин, теснила их к южным морям. Абахай принял титул Сына Неба, повелителя Поднебесной империи, а его младший брат, Доргон, стал Великим ханом. Ведь Золотой род был в родстве и с домом монгольского Потрясателя Вселенной – Чингисхана. Не обошли наградой и самого Шарходу. Он получил титул нана, князя, стал заместителем командующего армии под синим с каймой знаменем. Но великий Абахай умер. На престол взошел сын Абахая – Шуньчжи. Долгие годы Доргон опекал молодого племянника, оберегал его от ошибок. Но не стало и самого Доргона. Новый Сын Неба не любил войну. Зато любил развлечения, пиры, красивых наложниц, которых привозили купцы в чалмах из стран Запада. При дворе маньчжуров, долгие годы бывшем ставкой командующего, расцвели интриги, злоба. Корысть и алчность стали править бал. Не был новый повелитель и искусным дипломатом. Он не смог достойно наградить тех, кто перешел на сторону маньчжуров. Этим воспользовались хитрые и лукавые китайцы. Они сделали вид, что признали власть Золотого рода. Но едва заметив шатания среди маньчжуров, восстали. Полыхал весь юг и запад. Лучшие отряды восьмизнаменной армии бились там с войсками изменников-повстанцев. Война шла с переменным успехом, но постепенно маньчжуры стали теснить врагов. И хотя до победы было еще далеко, в том, что она будет, уже никто не сомневался. Правда, на западе начались стычки с монголами, не желающими забыть время своего владычества. Но Шархода знал, что монголы слабы и разобщены. Армия маньчжуров становилась всё сильнее. У длинноносых варваров, приплывающих на больших кораблях, покупали пушки и мушкеты, создавались особые части стрелков. Вот и сейчас двести стрелков-наемников из королевства Чосон ехали вместе с ним. Было обидно, что он, известный полководец, вынужден воевать не там, где решается судьба Золотой империи Цин, а в далеком захолустье. Но происходящие здесь события слишком сильно нарушали небесный порядок. Лоча, длинноносые варвары, всегда приплывали по морю. Они были мирными, охотно совершали обряд признания власти Сына Неба. Их товары – мушкеты и пушки – покупали маньчжуры. Нанимали советников, чтобы лучше использовать эти еще не совсем привычные орудия. Но на север пришли какие-то совсем другие лоча. Они не знали о величии маньчжуров. О том, что земли, в которые они вторглись, являются священной территорией рода Айсинь Гёро. С того времени, когда в северных землях было нестроение, а Сын Неба Абахай был вынужден послать две тысячи знаменных войск на восстановление порядка, Нингута стала главной крепостью Севера. Отсюда амбань, комендант крепости, и отправил ниру (роту) знаменных войск, чтобы покарать дерзких варваров. С ротой пошли союзники-дючеры – младшие братья маньчжуров из того же корня чжурчжэней. Но случилось невероятное: варвары, которые тоже владели огненным боем, смогли разгромить отряд. Сын Неба был в ярости. Амбань лишился головы. А на его место был назначен Шархода, но не с титулом амбаня, а в звании князя – защитника Севера. Что ж, если такова воля неба, он, Шархода, уничтожит варваров. Не сразу. Только глупый полководец бросается в схватку, не разобравшись в ситуации, не подготовив войска. Но небесный порядок будет восстановлен. Шархода обернулся к невысокому и полноватому молодому человеку, следующему за ним. – Как тебе нравится эта крепость, сын? – Простите меня, достопочтенный отец, но мне она совсем не нравится. Пыльно, грязно. Невозможно даже сравнить со столицей. Шархода вздохнул. Сын его, как и многие молодые маньчжуры, слишком полюбил комфорт и негу. Потому он и решил взять его сюда, на Север. – Ладно, посмотрим. Мы едем не нежиться на постелях, а воевать. Отряд нового правителя направился в сторону дворца.