Если гора не идет к Магомеду, то у Магомеда просто не остается другого выхода. Пошел в мастерские. Клим с Петром делали капсюль. Идея унитарного патрона, некогда пророненная мной как, к сожалению, нереализуемая, не давала им покоя. Оторвал мечтателей. Мечты мечтами, а состояние дел с вооружением войска нужно знать. Здесь тоже было всё нормально. Имелось уже десяток «гатлингов», сорок шесть пушек. Число мушкетов было за две тысячи, все с ударными замками. Правда, пока все гладкоствольные. Без усовершенствования казенной части, без унитарного патрона замучаешься заряжать винтовку. Дальность стрельбы и точность, конечно, возрастут, но скорострельность упадет во много раз. Я так не играю. Пожелал моим Кулибиным успехов в их нелегком труде и собрался уходить. Тут и вспомнил главную мысль. Ту, что сидела у меня уж давненько, но, похоже, назрела. Мысль про собственное золотишко. – Нет ли, – спрашиваю, – среди работников знатока руд? Рудознатца не нашлось, но соображающий в этом деле кузнец обнаружился. Попросил прислать мне его. Затем и откланялся. Пошел пока не домой. Хорошо бы, но рано. Еще нужно к Макару заглянуть. Во-первых, узнать, всё ли ладно с вооруженными силами. Во-вторых, для той же идеи про золотишко нужно было иметь где-то полсотни охочих, верных, но не болтучих людей. Дома того тоже не было – дела. Ничего, мы не гордые. По словам супруги, Макар должен был быть за городом со своими бойцами. Прошелся по городу. Место для воинских упражнений было где-то в районе современной площади Ленина. В XXI веке – самый центр города, а пока далекие выселки. Выселки, конечно, далекие, но дошел минут за пятнадцать. Невелик город. Какое-то время полюбовался на то, как учатся бойцы отражать конные и пешие атаки, драться в окружении, наступать. Эх, не наигрался я в детстве в солдатиков. Потом отозвал друга. Хотел было прямо там ему просьбу выложить, но решил, что лучше всё же это дело обмозговать. Договорились, что тот вечером заглянет ко мне. На том и распрощались. Дел у меня на сегодня больше не было. То есть придумать-то можно, только зачем? Вот и решил плюнуть на всё и пойти домой. Думаю, правильно решил. Тем более что приличные люди того времени, если не случалось какого дела, в это время уже, давно отобедав, сладко почивали. Кто сказал, что сиесту испанцы придумали? Это же душевно – привалиться днем на печь, поспать. Да хоть просто поваляться, помечтать. Если бы суетился поменьше, тоже приобрел бы эту полезную привычку. А так просто домой пойду. Шел опять через слободу. Вполне себе приличная слобода вышла. И стеной ее обнесли. Не такой, как крепость, но тоже с налету не возьмешь. А за стеной дома вольно стоят. Богатые дома, крепкие. Смотришь – глаз радуется. Ставенки резные, на крыше коньки тоже резьбой красивой покрыты. И крыши – конечно, не черепичные, но и не трава на хижине. На досках слой земли для тепла. Всё аккуратно: для себя строили. При домах огороды, всякие строения хозяйственные. Заборы есть, куда ж без них, но невысокие: воровать здесь не принято. У забора девчонки малые с какой-то зверюшкой играли. Подошел, угостил пряниками. Смотрю, а зверюшка-то – соболь. Спросил: откуда? Оказалось, белобрысая дама была дочерью охотника Никодима. Он ей и принес. Зверюшка жила и благоденствовала. На волю не рвалась. Ночами убегала, но днем к миске с молоком возвращалась. Почему-то это дело меня зацепило. Кто сказал, что на соболя обязательно охотиться нужно? А чем ферма плоха? Пока оставлю зарубку. В крепости, где стоял мой дом, дома моих ближних людей, церковь, склады, амбары и прочая благость было и совсем хорошо. До дома дошел в чудесном настроении. Дом – это счастье. Не знаю, какой мудрец это сказал, но сказал верно. Вечером собрались друзья. Собственно, ждал я только Макара, но с ним пришли Трофим и Клим. Тоже хорошо. Люда немного расстроилась. Если приходил один гость, его усаживали за семейный стол. А значит, она тоже за столом. А когда гостей много – увы. Всё же она умница. Просто сказала, что с Андрюшкой много дел. На стол накрывала кухарка. Ну как кухарка. Добрая баба Меланья, что однажды пришла в дом, когда погиб ее муж, да и осталась здесь, прижилась. Поскольку баба была еще не старой, порой появлялись у нее гости. Я не возражал. Боялся только, что выйдет замуж и уйдет. Умелую кухарку же потом враз не найдешь. Но пока всё обходилось мирно. Видимо, ее тоже такая жизнь устраивала. С Людкой они не то чтобы дружили, но приятельствовали. Стол не пустовал. Всё что положено. Копченое и соленое мясо, рыба, каша, пироги, трава всякая местная, ягоды, капуста квашеная. Ну и немного хлебного вина, лишним не будет. Сели, выпили, закусили. Тут я свою идею и рассказал. То есть рассказал придуманную мной байку. Дескать, приснился мне сон. А в том сне мужик, весь такой светящийся, рассказал тайну. Вот ее и передаю. А дело было такое. Серебро и золото мы пока получали от пошлин и торговли. Хватало. Но запас же карман не тянет. Тут и вспомнил я про месторождения золота, что были на Амуре и на Зее. На Зее пока не прокатывало: месторождение с самородным золотом (а другое мы пока не разработаем) было километрах в семистах от Благовещенска. В тех местах ни острогов, ни деревень не было. Идти туда – дело опасное. Потом, конечно, сходим. Но пока есть вариант вкуснее. В верстах пятидесяти от Албазина по Амуру есть речка Джалинда. Тунгусы ее знают. Охотятся там, рыбу ловят. Так вот, километрах в пяти вверх по этой речке в XIX веке находили именно выходы самородков, а в самой реке едва ли не до начала ХХ века мыли золотой песок. Сколько мы возьмем сверху – пуд, два или больше – этого я не знал. Но то, что золото там есть, знал точно. А пуд золота – это около пяти тысяч золотых рублей или пятьдесят тысяч серебряных. Это уже не просто деньги, а огромное богатство. Я не Кощей, чтобы чахнуть над златом. Имея запасы золота, можно спокойно оплачивать прибытие новоселов, строить города, торговать со всем миром. Ну хотя бы с самым ближним миром. Хотя бы за Ивовый палисад вырваться. А там, глядишь, и подальше проберемся. Вот туда я и собирался организовать поход. Для похода мне и нужны были верные и не болтливые казаки, рудознатец и проводник. Казаки были нужны для охраны и сбора самородков. Всё же места хоть и освоенные, но небезопасные. Рудознатец нужен потому, что сам я по золоту совсем не спец: пройду мимо самородка, еще и сапогом пну завалящий камешек. А проводник нужен, чтобы провести. Проводника я решил взять в Албазине, а вот остальная экспедиция пойдет из Хабаровска. Идея поискать золото всем очень пришлась по вкусу. Договорились, что завтра же начнут готовить судно, припасы, найдут людей. А там, как будем готовы, так и пойдем. Уже через пять дней мы отправились вверх по Амуру. Со мной шли казаки из тех, с кем когда-то начинали в Усть-Куте. На сегодня это уже была элита моих бойцов. Шли ходко и через две недели были уже в Албазине. Там среди тунгусов, что жили в русских деревнях, нашли вожжа – проводника. С ним и отправились. Вышли утром, а к обеду уже пристали к месту, где, как мне казалось, должны попадаться самородки. Разбили лагерь. Пока большая часть казаков строила засеку, ставила шалаши, готовила обед, я с рудознатцем и десятком казаков отправился на поиски. Около часа бродили без толку. У меня уже холодок начинал забираться в грудину. Но не всё так плохо, как хотелось бы. Первый самородок нашел рудознатец. Оглядел его, всем другим показал. Потом дело пошло веселее. До вечера набрали, на первый взгляд, килограмма полтора золота. Собирали еще неделю. Теперь уже десяток оставался в лагере, остальные шли «по грибы». «Грибы», в смысле самородки, попадались всё чаще. В какой-то момент я решил, что для первого раза довольно. Потом могут быть проблемы с тем, чтобы добраться до дому, всё же лето шло к концу. Вышло очень даже прилично. Весов у меня с собой не было, но вприкидку, думаю, килограммов двадцать мы набрали. Понятно, что это не разработка, а хищничество чистой воды. Потом так легко эти килограммы нам доставаться не будут. Но отказаться от такого куша было выше моих сил. Если я ничего не напутал с ценами, то даже если просто продать это золото в казну, я получу не меньше ста тысяч серебряных рублей. Только в казну мы пока ничего продавать не будем: получить медные деньги вместо серебряных мне неинтересно. А вот с Китаем, то есть с Богдойским царством, мы вполне поторгуем. С такими самыми приятными мыслями плыли мы обратно. Доплыли даже быстрее. Всего-то не было нас месяц, но совершенно стабильная ситуация, которая была на начало экспедиции, теперь поменялась радикально. Говорят, что на детях гениев природа отдыхает. Не знаю, был ли Шархода гением, но на его сыне матушка-природа точно отдохнула. Старый князь умер, а его место занял сын. Этот урод заявил, что никаких договоренностей у него с русскими нет. Попытался ограбить караван. Пришлось уходить по-английски, быстрым бегом. Ну, в смысле бежать на всех парусах. В перестрелке погибли трое наших. Пропала часть мешков с мукой. Словом, опять двадцать пять. Сейчас, по сведениям наших людей, в Нингуте празднуют «победу над лоча», формируют «сорок рот новых маньчжуров», то есть дючеров, чтобы идти на нас войной. Сказать, что я был зол, – ничего не сказать. Я был в ярости. Этот щенок левой пяткой разрушил с таким трудом построенный контакт. И он за это заплатит. Едва узнав про все эти радости, я собрал соратников. Постановили: поход! В поход пошли шесть сотен человек на четырнадцати стругах. На каждом стояла небольшая пушка, а на двух больших судах установили целых шесть малых пушек. Загрузили и двенадцать больших пушек, полные запасы пороха, пуль, ядер, гранат. Пять «гатлингов» были готовы в любой момент начать свою песню. Категорически не люблю, когда рушатся мои планы. По пути на Сунгари какие-то уроды попытались обстрелять нас из местных пушечек. Правда, после одного выстрела из «единорога» разбежались, оставив нам свои уродливые поделки. На третий день мы вошли в приток Сунгари Муданьцзян. На входе нас опять попробовали задержать: толпа человек в пятьсот, спрятавшись за глинобитной стеной, палила по стругам из пищалей времен царя Гороха. Даже те пули, что долетали до кораблей через не особенно широкую реку, отскакивали от кирас и шлемов. Тем не менее я распорядился пристрелять бортовые пушки. Залпа восьми малых пушек хватило, чтобы разбить стену, ранив некоторое количество стрелков. Выстрел из большой пушки картечным ядром, хоть и был неточным (попробуй точно выстрелить при корабельной качке), окончательно убедил маньчжуров, или кто там был, что лучше бежать. Едва показались стены Нингуты, выстроенные из обожженной глины, как суда пристали к берегу. Крепостные ворота были закрыты, на стенах обильно присутствовал народ, что-то крича и показывая руками в нашу сторону, но каких-либо препятствий для высадки нам чинить не стали. И умнички. Мы успели выстроить четыре линии по сотне бойцов в каждой, вооружились щитами, приготовили артиллерию, пулеметы и не торопясь двинулись к крепости. Точнее, к посаду вокруг нее. В посад входить не стали. Просто остановились шагах в ста от него и шагах в пятистах от крепостной стены, напротив ворот. Расстояние замечательное. По идее, если бы речь шла о хорошей книжке про рыцарей, я должен был бы начать долгие переговоры, воззвать к чести и совести. Но мне не хотелось. Как, впрочем, и всем нашим. Просто зарядили наши недофугасные снаряды и долбанули из них по воротам. Хорошо долбанули. Ворота не слетели, но покорежило их изрядно. Впрочем, после третьего залпа они повисли на остатках петель. Тогда мы стали рушить башни и стены, тоже выходило неплохо. Несколько зажигательных ядер залетело за стены, там начался пожар. В самый разгар веселья остатки ворот распахнулись, и на нас повалила толпа всадников. Надо отдать должное маньчжурам: всадники были в хорошей броне. Передние уже опустили изрядные копья, задние ряды выпускали стрелы. Словом, красиво, но неприятно. Потому в первую линию выставили «гатлинги» и… началось избиение. Пулеметы просто выносили целые ряды конных. Пушечная пальба добавляла веселья. Да и пищали тоже вполне себе попадали в цель, хоть и не всегда. На то, чтобы остановить конную лаву, ушло минут пять. Остатки выплеснувшихся за ворота конных сотен стремительно убрались восвояси. Мы между тем продолжили увлекательное занятие – уничтожение стен Нингуты. Минут через двадцать, когда от части стены, примыкающей к воротам, остались нежное воспоминание и куча осколков, мы решили сделать перерыв. В этот момент из города в нашем направлении робко вышли три пожилых мужика в темной одежде. Наши парни, разгоряченные стрельбой и недавней схваткой, собирались в них пальнуть, но я решил выслушать. Парламентеры приблизились к нашему переднему краю, боязливо обходя трупы и еще бьющихся в агонии лошадей. Я вышел вперед. – Кто вы такие? – обратился я к ним на языке дючеров. Хоть немного, да научился за эти годы. – Мы скромные советники наня (князя) Бахая из клана Гувалгия народа суваль. – Плохо же вы ему посоветовали, если мне приходится рушить ваш город. – Чем вызван твой гнев, русский? – Вы не знаете? – Нет. Ни мы, ни наш князь-наместник, светлейший Бахай, не можем понять причины твоего гнева. Я почувствовал, что начинаю закипать. – Значит, ваш Бахай из рода как его там не грабил мой караван, не нарушал слова, данного его родителем, не убивал моих людей? – Это страшная ошибка. Его мудрые слова просто неправильно были истолкованы. – Послушайте меня, мудрые старцы. Я не собираюсь играть словами. Мы заключили с князем Шарходой договор. Если ваш Бахай обязуется его исполнять, а также выплатит мне сейчас за волнения и тревоги выкуп в две тысячи монет золотом, триста отрезов шелка, сто тюков чая, то я сделаю вид, что ничего не было. Если этого не случится, то город будет разрушен полностью. Если же данное мне сейчас слово будет нарушено, то одним городом вы не отделаетесь. Пылать будет весь Ивовый палисад. – Ты требуешь невозможного, русский. Сын Неба защитит нас. Его армия сотрет тебя и твоих людей с лица земли. – Почтенный, я слушаю тебя из уважения к твоим годам. А теперь послушай меня. Первое, что сделает Сын Неба, узнав о том, что происходит здесь – казнит и вашего князя, и вас. Потом он пришлет небольшой отряд, потому что его силы сражаются сейчас на юге и западе. Этот отряд я уничтожу так же, как недавно уничтожил вашу конницу. Иди, передай мои слова князю. Я жду выкупа до того времени, как солнце коснется горизонта. Потом Нингута сгорит. Почтенный шэньши (ученый) обалдело посмотрел на меня, потом развернулся и сгорбившись побрел к воротам. За ним отправились его спутники. Конечно, стоило наказать щенка сильнее. Но мне не нравилась идея, что за подлость одного будут платить сотни невинных людей. Гуманизм, блин, взыграл. Ждали недолго. Уже часа через три из ворот выехали тяжело груженные повозки с выкупом. Я не стал брать оптом. Не дождетесь. Придирчиво оценил товар, потребовал заменить три слишком коротких отреза шелка, один тюк чая, пересчитал монеты. Не то чтобы сильно жадничал, просто решил покуражиться, поскольку злоба еще кипела. После этого загрузились на корабли. Обратно шел с двойственным чувством. Казаки праздновали победу. Я тоже поддерживал праздничное настроение. Но в душе особой радости не чувствовал. Дружба с маньчжурами не выходила. Понятно, что какое-то время они будут бояться, гадить будут только тихо и с оглядкой. Но хотелось другого. Хотелось доброго соседства. Ладно, худой мир лучше доброй ссоры. Сделаем вид, что помирились. Так, что-то мне стало слишком часто везти на войну. Хочу мирной жизни. Ну хотя бы немножко. Хочу в мою страну Беловодье. Чтобы текли молочные реки в кисельных берегах, чтобы по моему граду Китежу гуляли спокойные и веселые люди, хочу сидеть с Людкой и Андрейкой на берегу Амура, смотреть на закат и никуда не спешить. Медленно хочу жить, неспешно. Медленно любить. Разве я многого хочу? Глава 3. Передышка Как ни странно, передышка получилась долгая. Никаких гадостей, произошедших в реальной истории, не случилось. Точнее, случилось, но не здесь. Пашков хоть и не выздоровел окончательно, но тянул. Правда, в последний год все чаще говорил о своем желании уйти в монастырь. Отношения у нас с ним сложились странные, практически семейные. Конечно, не как у отца с сыном, но вполне себе отношения мудрого дядюшки и почтительного племянника. Это соответствовало и официальному статусу. Теперь я числился младшим воеводой. В моих условиях, считай, полностью независимый человек. Аввакума опять призвали в столицу, правда ненадолго. Огнеустый не удержался и стал жечь глаголом и там. Кончилось для него плохо, а для нас – не очень: один раздражающий фактор исчез. Поскольку, в отличие от романа Ремарка, на западном фронте перемены были, причем не в нашу пользу, казна всё сильнее нуждалась в деньгах. Поляки в союзе с казаками жали. Нашим армиям пришлось уйти с правого берега Днепра. Потери были огромные. Потому и требовала казна от сибирских воевод только три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. Деньги эти мы поставляли регулярно. Слали серебро и золото. Слали ткани шелковые и чайный лист. Это ценили. Похоже, что в этом варианте истории Ларион Толбузин благополучно доживет в Тобольске. Посылали мы и меха. С мехами тоже вышла интересная история. Та встреча с девочкой и соболем имела последствия. Я уговорил два семейства, одно тунгусское и одно русское, заняться разведением зверьков. Пока на ферме их было штук двести взрослых особей и триста перспективных малышей. Но основная масса была из весеннего помета. Этим до нормальных размеров еще расти. Но задумка уже работала. Еще пара лет – и у нас будет постоянный и беспроблемный источник пушнины. Содержание, конечно, тоже стоит денег, как и оплата труда работников. Но деньги небольшие. Тем более что прииск на верхнем Амуре уже заработал. Устроили там бассейн, куда из реки через породу била вода. В бассейне лежали пучки веток. На них оседало золото. Потом ветки высушивали и сжигали – золото и оставалось. За год оттуда в казну перешло девять пудов золота. Добывали мы и серебро близ Нерчинска. С этим было сложнее. Зато при добыче серебра из руды появлялся свинец. А он нам был даже важнее, чем серебро. Железо, медь и олово тоже добывали. Бронза перестала быть проблемой. А с ней еще больше стало пушек. Свое золото в столицу не отправляли, разве только в виде подарков хорошим людям. Отправляли только «царские поминки» богдойскими монетами. Гораздо выгоднее было его использовать для торговли с богдойцами. Причем использовали его различно. Частью меняли на монеты из серебра или золота: так их было проще использовать. На часть просто покупали товары, в основном те, что потом отправляли в столицу или через Хабаровых торговали мимо таможни. Появилась и еще одна, неожиданная, форма использования драгоценного металла. У одного из работников механических мастерских в Хабаровске проклюнулся художественный талант, и не какой-нибудь, а в обработке металлов. Первую партию его поделок богдойские купцы раскупили еще в городе. Украшения, изящные безделушки, медальоны с какой-нибудь картинкой привлекли покупателей ужасно. Древняя культура Поднебесной умела ценить необычное. А поделки моего мастера были необычными. Тогда я снабдил его двумя подростками-учениками, дал денег на постройку мастерской. Так и возникло ювелирное направление «промышленности Приамурья». И не оно одно. Примерно через полгода после того, как отношения с Нингутой были восстановлены, пришел корабль от Никифора Хабарова. Был он не с товарами, а с людьми. Было их не так много, человек тридцать. Но для меня каждый из них был золотым. Были среди них мастера по изготовлению шерстяных тканей, были рудознатцы, были стеклодувы, гончары и даже два корабела и один художник. Зачем нужен художник, я пока не придумал. Ну, пусть будет. Не все иностранцы. Были и наши, что приятно. Главное же, что они мастера. И это только начало. Умница Никифор по собственной инициативе прислал и толмача, чтобы с этой публикой изъясняться. На русском многие из них знали только «кушать», «спасибо», «хорошо». А из иностранных у меня только английский. Англичан же среди иноземцев не было. Да и не факт, что мой английский с их совпадает. Иностранцы, узнав про оплату, работали, как заведенные. Нанятым для них помощникам я тоже старался платить хоть и меньше, чем мастерам, но прилично по амурским прикидам. Так у меня через три месяца имелась мастерская по изготовлению шерсти. Причем не домотканой, а настоящего итальянского сукна. Это вам даже не английская подделка. Ну, не совсем итальянского: для него и овцы нужны особые, у нас таких не было. Но как говорили китайские продавцы в далеком будущем: «Бери, корефана! Качество не Китай!» Постепенно нашлись и красители. Это был отличный товар. Да, тканей было немного, при этом что-то покупали и местные жители. Но нам хватало. Кстати, здесь удалось задействовать и художника. Он начал расписывать часть тканей в технике, подсмотренной у самих же китайцев.