– Значит, Афанасий преставился. Земля ему пухом. О тебе я слышал, Онуфрий Степанов сын. Много слышал. Больше слышал хорошего. Ты и ясак шлешь точно в упрек иным. Сказывали, дважды богдойцев разбил, данью обложил. – То ложно говорят, батюшка. Я только малого князца северного разбил. А само царство богдойское огромное. Мне с таким не справиться. – Про то ведаю. И хорошо, что честен ты. Только много на тебя и доносов идет. Что дерзок ты не по чину, что хитер. Так это? – Что сказать, батюшка. Коли чувствую, что кривда творится, не могу молчать. Хочу сдержаться, а не всегда выходит. Глава приказа одобрительно посмотрел на меня. Типа молодец, я сам такой. А я продолжал: – Говорят, что хитер. То правда. А как быть, коли враг намного сильнее тебя? Силой не выходит. Так мы, казаки, хитростью того врага побеждаем. На реке Амур людишки под государевой рукой разные. Друг дружку не любят. А мне оно не надо. Вот я их хитростью-то в мире и держу. И богдойцев туда не пускаю. Иначе трудно будет. Много крови. – Ишь ты! – почти весело проговорил мой начальник. – Верно говоришь. И говоришь как по писаному. Дружок твой, Ерофейка, пишет, что лучшего воеводы не найти. А сам как считаешь? – Про то, лучший я или нет, батюшка, не мне судить. Стараюсь делать честно всё, что поручено. Пока сил хватает, так и буду служить. – Ладно говоришь. Смотрю, и ясак привез немалый. А сможешь в том году вполовину больше привезти? – Постараюсь, батюшка. Костьми лягу! – почти навзрыд ответил я. Про себя посчитал. Так, в этот раз привез товару и всяких ништяков тысяч на семь. Десятку осилим. Мужик, ты только дай мне зеленый свет. А там мы уже разберемся. Стрешнев опять долго смотрел на меня, словно что-то решал. Наконец произнес: – Ты, боярский сын, ужо поди. Как решу – тебе сообщат. Я поклонился в пояс и вышел. Так и не понял, в плюсе или нет. Домой ехали в растрепанных чувствах. Точнее, в сложных чувствах были мы со Степаном. Казаки ехали весело, кричали что-то проходящим девкам. Хорошо им. Вечером Степан часа на два исчез. Когда появился, сообщил, что был он у подьячего, что в приказе уже много лет служит, наши интересы блюдет. Так вот, от того подьячего он узнал причину неопределенного ответа Стрешнева. В Приамурье толкали своего человека Милославские. Стрешневу же он изрядно не нравился. Но ссориться с могучим кланом он не хотел. Потому и колебался до самого вечера. А вечером-то и написал грамоту на воеводство. Для меня. Ура! Мы победили! Грамоту о моем назначении мы прождали еще две недели. Назначает, конечно, глава приказа. Только жалует мне воеводство царь-батюшка. Поскольку этот батюшка всем батюшкам батюшка, быстро он не делает. И то все говорили, что всё случилось «в один миг». Получил я от приказного дьяка и наставление с приказанием приводить людишек «под высокую государеву руку», торговлишку с богдойцами вести и прочий обычный бред. Почтительно выслушал, чинно вышел. И только покинув Кремль, остановил коня и попросту заорал. Ни о чём! Эмоции выпустил. Проходящий мимо мещанин шарахнулся в сторону. Стрельцы взялись за бердыши. Но мне было фиолетово. Вышло! Обратно ехал, как летел. Хоть у Енисея-реки догнала нас осенняя распутица, мне и она была не в тягость. От Нерчинска отправил весть с голубиной почтой. Там сел на корабль и домой. Итак, «в 7171 год от сотворения мира воеводой даурския землицы и земель по великой реке Амур назначен сын боярский Онуфрий Степанов». Теперь и вправду передышка. Глава 4. Тучи сгущаются Покой длился долго. Так долго, что я начал привыкать к нему. Больше десяти лет ни Москве, ни Пекину до нас дела не было. Едва закончив войну с Речью Посполитой, Россия была втянута в войну с Османской империей, которую вот уже сто лет хоронили, только похороны всё откладывались. Польша, потерпев поражение от турок, уступила им Украину, в том числе области, отошедшие к России. Потому, как ни стремились русские избежать новой войны, она началась. Усталая страна, только что пережившая смену правителя, вновь переходила в военный режим. Обо всём этом докладывали наши московские «послухи». Я чувствовал себя не очень душевно. С одной стороны, страна и народ, к которому я себя причисляю, исходят кровью в войне. Я же, имея уже четыре вполне боеспособных полка, или приказа, как тогда говорили, сижу на краю мира, на спокойной окраине. С другой стороны, окраина потому и спокойная, что здесь стоят мои отряды. Да и не спасут две тысячи самых лучших бойцов ситуацию, когда войска османов исчисляются уже сотнями тысяч. Чтобы как-то подавить в себе неприятные чувства, я увеличил посылку ясака в столицу. Даже выслал десять пушек нашего производства, правда не винтованных. Долгая война закончилась ничем. Турецкий берег Днепра остался за турками, а русский берег – за русскими. Только реки крови пролились и с той, и с другой стороны. Только страна была изнасилована поборами, множились разбойничьи шайки, всё сильнее роптали стрельцы. Грустно осознавать, что после смерти царя Федора Алексеевича начнется смута, завершившаяся только с приходом во власть Петра Алексеевича, который, конечно, Великий, но крови со страны попил тоже изрядно. Стрелецкая смута началась, как и в прошлой истории, в 7190 году. Стрельцы резали бояр, бояре – стрельцов. Из сибирских воеводств выжимали все соки. Мне было легче других, поскольку считалось, что воеводство далекое и небезопасное. Хотя в начале лета того года и до Нерчинска добрался гонец от правительницы Софьи с требованием выслать дополнительно к окладу и ясаку пять тысяч рублей серебром. Делать нечего, пришлось подчиниться. Благо деньги были. В Пекине тоже было не всё ладно. Молодой правитель Суанье долгое время был формальным владыкой, торговал физиономией на важных обрядах. Правил в то время совет регентов, который после нескольких лет борьбы подмял под себя князь Обой. Сей мудрый владыка начал бороться за восстановление древнего маньчжурского благочестия. В качестве пути восстановления он использовал казни китайских ученых и иностранных советников. В Китае вновь начинается брожение, тем более что на острове Тайвань всё еще сидят остатки армий династии Мин. Недовольство зреет и среди наиболее тесно связанной с китайцами маньчжурской военной аристократии. Воспользовавшись этим, юноша-император вместе со своим дядей Сонготу свергает регентов. Обой казнен, его приспешники разогнаны. Чтобы успокоить подданных новые правители снижают налоги, прощают недоимки, воздают должное великой культуре Поднебесной империи. Казалось бы, тишь, гладь и божья благодать. Точнее, вот и восстановлен небесный порядок. Но всё было не совсем так. Некогда победоносный владыка Абахай пообещал своим полководцам, сражающимся на юге с войсками династии Мин, что завоеванные ими области станут их княжескими владениями. Так возникли почти автономные княжества в южной части империи. Молодой император Суанье, наконец захвативший власть, попытался ограничить излишнюю, с его точки зрения, самостоятельность князей-данников. Но вместо изъявления покорности и отбытия к Ивовому палисаду в ссылку князья по непонятным причинам восстали, выставив армию, вполне сравнимую с императорской. Началась война саньфань. Понятно, что особо пристально приглядываться к событиям на окраине в этих условиях было совсем не с руки. Тем более что там внешне всё было хорошо. Правда, молодому князю-наместнику пришлось сообщить о большой потере войск, в том числе знаменных рот. Недовольство императора привело к тому, что сын Шарходы потерял титул князя-защитника, оставшись просто наместником, амбанем. Наверное, ему это было обидно. Но нам оно было глубоко параллельно. Не нарушай договоров, и будет тебе счастье. Бахай с горя даже перенес резиденцию подальше от нас, в город Гирин. Там он опять начал собирать роты новых маньчжуров. Типа мы ничего не видим. К тому времени у нас и среди купцов, и среди ремесленников своих людей было хоть отбавляй. Нам эти войска были только на один зуб. Винтовые, казнозарядные орудия, винтовки, пулеметы, к которым добавились еще и гранатометы, позволяли нам не подпустить противника к себе. Практически все две тысячи воинов были вооружены оружием, лет на тридцать-пятьдесят опережающим окружающий мир. Конечно, если бы враг обладал преимуществом в десятки раз, то мы могли бы проиграть – просто массой бы нас задавили. Но даже при соотношении один к трем мы могли спокойно поплевывать в потолок. Армия, конечно, не была стянута в одно место. Воеводство огромное. Три сотни стояло в Забайкалье. Нерчинск, Селенгинск, Верхнеудинск – в каждом из них был гарнизон. Две сотни стояли в Нерчинске, возле которого велась разработка серебряных руд. По полсотни стояло в двух других острогах. Сотенный гарнизон стоял в Албазине. В Кумарском остроге стояла сменная полусотня из Благовещенска. Десяток был в Бурейском остроге. Поставили небольшой острожек с десятком казаков и у впадения Биры в Амур. Остальные силы были сосредоточены в двух крупных городах. Из Хабаровска уходили сменные отряды в Косогорский острог у Сунгари и в острог Уссурийский. В каждом остроге пушки, на опасных направлениях – пулеметы, гранатометы. Пушек у нас теперь девяносто шесть штук. Из них двадцать три новых, нарезных. Есть пятнадцать гранатометов. Ну, не тех, что были в непобедимой и легендарной, но гранату шагов на сто забрасывают запросто. Зато заряжать их в три раза быстрее, чем пушки, да и делать проще. Шестнадцать «гатлингов», переделанных моими умельцами – тоже сила изрядная. С ностальгией вспоминаю свои первые три пушки. Есть и военный флот. Не бог весть какой: два десятка кораблей с фальконетами на каждом. Да не по одному орудию: от четырех до десяти пушек. Это не Роял Нави, но для Амура вполне солидная защита. Число торговых и почтовых судов уже перевалило за сотню. В последнее время я продвигал мысль о всеобщей воинской обязанности. Ну, не совсем как в СССР. Тут другое. Мужчина-сибиряк обязательно оружием владеет. Если его пару месяцев строем погонять, научить команды понимать, то будет у меня на всякий пожарный случай военный резерв. Пацан сказал – пацан сделал. Так и вышло: я сказал, а Макар сделал. Теперь каждый житель Приамурья мужска пола до тридцати лет «приходит в воинское учение». Получилось еще больше пяти тысяч резервистов. Оружия хватит и на них. А как у меня стало с экономикой войны – мечта поэта. Мы не просто делаем оружие. Имеются склады близ Хабаровска и Благовещенска, забитые патронами. При них охрана. В острогах этого добра по потребности. В принципе, сейчас патроны могли бы и сами делать. Но мы как-то с Климом прикинули и выходит, что у китайцев закупаться дешевле. Вот производство пороха мы наладили. Противное дело, зато полная независимость. Порох дымный, хреновый. Но и тот, что нам привозили, был не лучше. Пришлось его долго совершенствовать, чтобы вышло что-то похожее на современные образцы. С населением и вообще полный ажур. В прошлом году посчитали, вышло сорок три тысячи человек обоего полу. Кто тут русский, кто даур, а кто солон – пусть дома разбираются. На русском языке говорит, подати положенные платит. Остальное пусть сам решает. Есть казаки, есть крестьяне, охотники, рыбаки, есть мастеровые. Даже собственные торговые люди появились. Подати мы думали оставить десятинные. Потом посчитали, что можно и снизить: торговые пошлины, продажа товаров с казенных мастерских нас вполне обеспечивают. Теперь подать платят в пятнадцатую часть. А переселенцы первые два года и вовсе не платят. Пусть обживутся. О таком изобилии я не мог и мечтать. Это тебе не первые семьи крестьян. Только кричать об этом я не спешил. Как-то привык, что чем меньше о тебе знают, тем лучше. Определила Москва размер ясака – выполним и перевыполним. Остальное – наша забота. В Пекине и даже в Гирине, новой ставке наместника, о наших возможностях тоже лучше чтобы знали поменьше. Первые деревеньки у нас все вдоль реки стояли. Их и теперь по рекам больше. Но немало стало и деревень, которые от реки неблизко. Где-то земля лучше, а где-то охота привлекает. Тут мы и стали думать. Решили дороги строить. Строили миром, а мастера помогали и направляли. Теперь от каждой деревеньки до реки дорога есть. Удобно. Вот между деревнями, это уже сами. Мужики живут богатые. А чего не богатеть на вольной земле? В городах мастерские, лавки уже десятками считают. Кроме оружия всё больше по диковинкам специализируемся. Ювелирка наша, чеканка, зеркала, посуда на всю Сибирь гремят. Да что там на Сибирь – из Китая от заказчиков отбоя нет. Сукна наши оптом берут. Берут и крестьянские примочки, что умельцы в Благовещенске делают. Всё бы хорошо, только года идут. Уже вся голова белая. У Люды тоже нет-нет и блеснет седина. Не подумайте, что меня это как-то пугает. Она сама больше переживает. Дети уже не малые. Андрейка казаком служит, нечего ему по воеводскому двору шляться. Маша пока мала, но через пару лет, чую, отбоя от женихов не будет. А там и внуки пойдут. Так бы жить и жить. Только такой покой и такое счастье вечными не бывают. Маньчжуры прекратили внутреннюю грызню. Молодой император через иезуитов смог приобрести пушки поновее, ружья и тем оружием побить своих врагов. Захватил он и последний осколок Мин – остров Тайвань. Построил он плотины на реках Янцзы и Хуанхэ, где главная житница у них была. Голод в стране прекратился. Враги от такой беды чуть не сами разбежались. Назвал император свое правление Канси – процветающее и лучезарное. Типа в его правление все будут исключительно счастливы. Поначалу так оно и было. Флот торговый построили, со всем миром торговать стали. Только было так не очень долго. Победив врагов внутренних, начал император оглядываться вовне. Вначале, конечно, он увидел больших соседей: монголов, вьетов, а главное – огромную империю ойратов от Тибета до Байкала, от Бухары до Халха. И вы не поверите, ойраты тоже хотели власти над Халхом. Точнее, хотел один ойрат, которого звали Галдан-Бошогту. Только так вышло, что именно он был их ханом, да еще и благословленным самим Далай-ламой. Словом, намечалась грандиозная заварушка. Но тут рядом маньчжуры заметили и нас, не очень больших, скорее даже маленьких. А заметив, решили уничтожить. Стали требовать, чтобы мы ушли за Байкал-море, за Становой хребет. Пара посольств, направленных в не самое лучшее время из Москвы в Пекин для урегулирования споров, к успеху не привели. Может быть для турков, поляков или немцев наши переговорщики-дипломаты и годились, но для Поднебесной они были совершенно профнепригодны. Иезуиты, которые у императора были в советниках, обставили их в два счета, обошли как стоячих. И вот над Приамурьем, над моим Приамурьем, начали сгущаться тучи. В Гирин из Пекина прибыл любимец императора, некогда его личный телохранитель, позже командир роты телохранителей императора, а теперь лорд-наместник Лантань с трехтысячным отрядом знаменных войск, артиллерией, отрядами корейских стрелков, деньгами и полномочиями. Такой цинский капитан де Тревиль. Тучи стали не просто сгущаться, а нависли черным крылом. Поначалу оно незаметно было. Но потом уже и захочешь, а не заметить не выйдет. Надо было что-то решать. Я сидел дома, на военном совете. В комнате собрались мои самые ближние люди, те, чьим трудом создавалось это воеводство. Прибыли приказчики из Нерчинска и Албазина. Прибыл Тимофей, который сидел приказным в Благовещенске. Были, конечно, и люди военные. Был и наш «министр торговли», Артемий. Много кто был. Даже Макаров сын Лешка и мой Андрейка сидели в комнате. И не по праву сыновей, а как приказные Косогорского и Уссурийского острогов. Почему здесь, а не в приказной избе? Всё просто: мне лениво. Я старый, шестой десяток уже, могу себе позволить. Честно сказать, тема была уж очень неприятной. Первое, на что обратили внимание все: к концу лета с торга исчезли богдойские купцы, не пришли караваны наших партнеров. Не смертельно, но это был звоночек. С жителями Маньчжурии мы торгуем уже много лет. Конечно, кто-то мог заболеть, утонуть, разориться. Но такого, чтобы не прибыл никто, еще не случалось. Наши караваны, которые ушли к Ивовому палисаду, вернулись несолоно хлебавши. Из Поднебесной не было ни одного купца. Маленький чиновник на торге отводил глаза, что-то бормотал про неурожай и дальнюю дорогу. Было понятно, что врет. Потом какие-то гордые птицы попытались пройти из Сунгари на Амур. Причем на приказ остановиться ответили стрельбой. Понятно, что наши ребята обиделись. За пару выстрелов их скорлупку потопили, а орлов доставили в Хабаровск. Степан подержал их пару дней в холодной избе без еды и воды, а потом расспросил. Узнал многое. А вчера до Косогорского острога добрался наш агент. Был он зол, голоден и оборван, шел через леса. Словом, дошел. Его тоже сопроводили в Хабаровск. Сопоставив всё, Степан прибежал ко мне. Я же позвал своих ближников. Теперь Степан и обрисовывал задницу, в которую мы попали. – Выходит так, – зыркая на всех, говорил Степан. – Этот их Лантань поставил заставы на всех дорогах. Те, если купца или просто человека увидят, сразу стреляют, а добро грабят. Если про кого знают, что он с нами дружит, то его сразу хватают и допрашивают. В Гирине наш Бахай уже достраивает для него флот. Говорят, что там чуть не сотня кораблей. – Выходит, поведет он где-то три-четыре тысячи воев, – подсчитал Макар. – С таким справимся. – Не всё это. Наш человек узнал, что на стругах только часть пойдет, которые Хабарову крепость штурмовать хотят. А другие посуху пойдут. Только не знает он, то ли через Кумару-реку, то ли через их острожек Айгун, что на другом берегу торчит, недалеко от Благовещенска. – Понятно, – хмыкнул я. – Хорошо придумано. – И это не всё, Кузнец. Лантань тот больно хитер. Он их главного царя доверенный человек. Он приказал мунгалам, которые под богдойской властью, чтобы те шли в набег. Так они и хотят нас с трех сторон зажать. – Ишь ты, – протянул Клим. – И опять не всё. За неделю мы уже третьего богдойского лазутчика ловим. То возле складов тайных крутятся, то возле мастерских. Хочет, видно, этот Лантань все наши придумки заранее знать. Вот теперь всё. Народ какое-то время переваривал. Ничего, подумал я, слушая обо всех этих радостях. Поработаем бароном Мюнхгаузеном. Что там у нас по плану? Правильно, разгон туч и установление хорошей погоды. – Так, – проговорил я «атаманским» голосом. – Теперь слушайте сюда. Порты отстираете завтра, а сегодня давайте думать. Первое: давайте прикинем, сколько их может быть. Ты, Степан, говоришь, что с собой этот Лантань привел три тысячи знаменных и тысячу корейцев-стрелков. Тысяча стоит в крепости. Это пять тысяч. Еще тысячи четыре они наберут дючеров и прочих данников. Больше даже в спокойное время Бахай собрать не смог. Теперь с монголами. Там три тысячи – грозная армия. Будем считать и мы, что их столько. Итого мы знаем, что их десять, ну пусть двенадцать, тысяч. И четыре тысячи пойдут по Сунгари из Гирина. Остальные пойдут двумя путями. Так?