– Со мной всё будет хорошо. – Да, да, – быстро произнёс второй голос. – Конечно. * * * Через несколько часов после того, как Джим отправился на свое носочно-сырное мероприятие – что бы это ни было, – Доминик с Менно всё ещё были в лаборатории, пытаясь разобраться в том, что произошло. Дом сидел на трёхногом стуле, просматривая распечатки показаний осциллоскопа, демонстрирующие, как шум в слуховой коре Джима пропал в точности в тот момент, когда он потерял сознание. На стене у него за спиной удерживаемая двумя акриловыми скобами висела сувенирная бейсбольная бита – в память о победе «Торонто Блю Джейз» в двух мировых сериях подряд. Менно, прислонившись к противоположной стене, рассматривал её и лениво раздумывал о том, каково быть нетопырём[40]. Его раздумья были прерваны Домиником, который сказал, казалось, уже в сотый раз: – Да чёрт возьми, мы ведь только пытались усилить фонемы, чтобы они стали различимыми на фоне внутреннего голоса. Что здесь могло пойти не так? – Я не знаю. – Значит, у нас есть люди вроде Джима, – сказал Дом, – у которых есть внутренний голос, и есть другие… как их назвать? Безмонологовые? Невнутриговорящие? – Он покачал головой. – Дурацкие названия. – Да уж, – тихим голосом подтвердил Менно, но его сердце тревожно затрепыхалось. – Но вообще-то есть общепринятый термин для людей без внутреннего голоса по крайней мере в моей области… 12 Наши дни – О’кей, – сказал я, осматривая своих первокурсников, – кто из вас приезжает по утрам в университет на машине? Примерно треть студентов подняли руки. – Не опускайте руки. Остальные: у кого из вас есть работа, на которую вы ездите на машине каждый день? Ещё примерно треть подняли руки. – Хорошо. Теперь не опускайте руки, если с вами хоть раз случалось следующее: вы прибывали в пункт назначения – на учёбу, на работу или ещё куда, – не имея никаких воспоминаний о том, как вы вели машину. Большинство рук осталось поднятыми. – Круто, – сказал я. – Опустите руки. Теперь подумайте вот о чём: вы выполняли сложную работу – вели машину весом более тонны, встраивались в транспортные потоки, избегали столкновений, выполняли требования дорожных знаков, соблюдали правила дорожного движения, – и всё это вы делали без участия сознания; то есть, когда вы делали это, ваш разум был занят другими вещами. Рассмотрим другой пример: кто из вас когда-либо, читая книгу – не одну из моих, понятное дело, какую-то другую, – доходил до конца страницы и осознавал, что не имеет понятия, о чём была эта страница? И снова поднялось множество рук. – Вы можете сказать, что управление машиной (то, что несведущие люди называют мышечной памятью, хотя правильное название для этого «процедурная память») – как и те вещи, которые вы делаете не думая: отбиваете мяч в теннисе или играете на музыкальном инструменте. Но что можно сказать о примере с чтением? Ваши глаза пробегают строчку за строчкой, и на каком-то уровне ваш мозг предположительно распознаёт и обрабатывает слова. Можно разработать базовые тесты, которые покажут, что слова фиксируются. Если на странице упоминается, скажем, дикобраз и вас попросят назвать любое млекопитающее, то вы с высокой вероятностью назовёте дикобраза, несмотря на то что ваш разум витал неизвестно где во время чтения и вы говорите, что не имеете никаких воспоминаний о содержимом страницы. Так что чтение не может быть отброшено как ещё один пример мышечной памяти, когда ваши глаза движутся, ничего на самом деле не видя, однако вы можете читать, не уделяя этому осознанного внимания. Я сделал паузу, чтобы дать этой информации усвоиться, потом продолжил: – Таким образом, это правда, что иногда вы способны выполнять сложные действия, не уделяя им полного внимания своего сознания. И, логически рассуждая, раз вы способны это делать время от времени, то вполне вероятно, что есть люди, которые делают это всё время. Конечно, мы никак не можем этого видеть, верно? Когда вы читаете, но не усваиваете прочитанное, то никто со стороны не может догадаться об этом. Когда вы ведёте машину, не думая об этом, то, если бы у этого был какой-то внешний признак – скажем, у вас закатывались бы при этом глаза, – можете быть уверены, полиция сразу бы это заметила. Однако такого признака нет. Я отхлебнул кофе из стоящей на кафедре чашки и продолжил: – И тут мы подходим к одному из знаменитейших мысленных экспериментов в философии. Вообразите себе существо, которое не только всегда ездит на машине, не уделяя внимания процессу, не только всегда читает книги, не задумываясь об этом, но которое делает так всё, ничему при этом не уделяя внимания. С подобным описанием чаще всего ассоциируется имя австралийского философа Дэвида Чалмерса. Он утверждает, что логично представить себе – и подобное представление не содержит внутренних противоречий – целую планету, населённую такими существами: созданиями, в которых горит свет, но никого нет дома, созданиями, которые в буквальном смысле бездумны. – Ещё глоток кофе, и затем: – Кто может предположить, как следует называть подобных существ? Мне всегда нравится задавать этот вопрос, и студенты никогда меня не разочаровывают. – Политики! – крикнул один. – Футболисты! – другой. – Почти что угодно было бы улучшением по сравнению с термином, которым мы пользуемся в реальности. Такое существо называется «философский зомби» или «зомби философа». Ужасное название, ведь это не живые мертвецы, они не шаркают, не волокут ноги. В плане поведения они неотличимы от нас. К сожалению, вариант «философский зомби» встречается в литературе гораздо чаще, чем «зомби философа», хотя это и лишено смысла: уж каким-каким, а философским подобное существо будет вряд ли. О, оно может говорить то, что обычно говорят философы («Из А вполне может следовать Б», или «Да, но как вы можете быть уверены, что ваше восприятие красного такое же, как моё восприятие красного?», или «Возьмёте к этому картошку фри?»), но оно просто прикидывается философом. У него не будет никакой внутренней жизни, никакого осознания прожитого. Так вот, поскольку такое существо не имело бы отношения ни к философии, ни к зомби, я предпочитаю для него какое-нибудь нейтральное наименование, например «эф-зэ», каковым и предлагаю пользоваться в дальнейшем. Один из студентов, мускулистый парень по имени Энзо, поднял руку. – Профессор, если всё это правда – если такое вообще возможно, – то как мы можем определить, что вы – не эф-зэ? – И правда – как? – ответил я, блаженно улыбаясь всему классу разом. Двадцать лет назад – Мы должны попробовать снова, – твёрдо заявил Доминик 2 января 2001 года. – Ты сбрендил? – возмутился Менно. – Ты видел, что случилось с тем парнем, Джимом Марчуком? – Именно поэтому мы и должны попробовать снова. Сейчас у нас одна-единственная точка на графике. Мы не можем на её основе делать какие-то выводы. – Этот парнишка едва не умер. Что, если бы он не пришёл в себя? – Но он пришёл в себя. И вообще-то мы даже не уверены, что это наша аппаратура его отключила. – Ой, да ладно! Это случилось в момент, когда мы активировали шлем. Что ещё могло послужить причиной? – Кто знает? «После того» не значит «вследствие того». Но в любом случае, если эффект наблюдается только с ним, мы должны это знать. Я не хочу отменять всю программу из-за единственной неудачи. – Знаешь, кто ещё так говорил? Генерал Тёрджисон из «Доктора Стрейнджлава» – непосредственно перед концом света. – Не волнуйся, – ответил Доминик. – Всё будет хорошо. В этот раз мы подготовимся. Никаких больше Лорела и Харди, несущих труп по коридору. Следующего подопытного мы привяжем, так что он из кресла не выпадет – ещё сотрясения не хватало. И если он потеряет сознание – что ж, мы просто сядем и подождём. В конце концов, Марчук очнулся через несколько минут. – Менно на секунду задумался. – Давай попробуем с тем парнем из бизнес-школы, с бегуном. У него тоже есть внутренний монолог; и он из Виннипега, должен быть в городе. Как, говоришь, его зовут? – Гурон, – нехотя ответил Менно. – Тревис Гурон. * * * – Значит, так, Тревис, – произнёс Менно в интерком. – Мы хотим, чтобы ты думал только о тестовом сообщении, хорошо? Только о нём, ни о чём другом. Ты его помнишь? По другую сторону стекла атлетического вида молодой человек кивнул. – «Палаш вызывает Дэнни»[41]. – Именно. Просто повторяй это про себя снова и снова, пока я не скажу «начали». Снова кивок. Менно занёс палец над клавишей запуска, но замер, не в силах заставить себя нажать её. Примерно через десять секунд стоящий рядом с ним Доминик пробормотал «Да ради бога», протянул руку и ткнул пальцем во вторую клавишу «Ввод», на числовой клавиатуре, и… …и голова Тревиса упала вперёд, а его пристёгнутое к креслу тело обмякло. – Гадство! – сказал Менно, выбегая в коридор и врываясь в соседнюю лабораторию. Он отстегнул шлем и отбросил его в угол комнаты, чтобы не запинаться. Всё было так же, как с Джимом Марчуком. У Тревиса был нормальный пульс – в этот раз Менно нащупал его без труда, – и дышал он тоже нормально. Вошёл Доминик; Менно бежал сюда со всех ног, Доминик же, похоже, особо не торопился. – Ну? – спросил Дом, словно интересуясь счётом спортивного матча, который ему был не особенно интересен. – Без сознания, – ответил Менно. – В остальном в порядке… я так думаю. – Должно быть, их вырубает фокусированный транскраниальный ультразвук, – сказал Дом, – но я не понимаю почему. – Мы не должны этого делать, – сказал Менно, чувствуя подступающую тошноту. Он взглянул на часы. – Две минуты. – Всё будет в порядке. Менно начал ходить туда-сюда. – Чёрт, чёрт, чёрт… Они ждали… и ждали… и ждали – Тревис всё это время спокойно дышал, хотя в уголках полуоткрытого рта начала собираться слюна.