– Люди, делающие историю, заменимы, как и офицеры во флоте. Детали измениться могут, но ход истории останется прежним. Иеканджика даже не знала, что и думать. Должно быть, Оконкво права. То, что должно быть сделано, кто-нибудь да сделает. А спасти Рудо – значит отдать Экспедиционный Отряд в ее руки на десятилетия, сделать ее власть в будущем нерушимой. Однако завязанный на Рудо ход истории извлек Айен Иеканджику из паутины причинности. На кону ее собственное существование, а также все будущие успехи Союза. Если она не исправит ход истории, то нет возможности исправить причинность. Все изменится, дабы избежать многослойного парадокса; и никакой гарантии, что это вообще можно исправить, на самом деле нет. Если в ближайшие недели Рудо осудят и казнят, никто не отправит Иеканджику в прошлое, чтобы сказать Отряду, что, когда настанет время, им надо будет найти Архону. Но если бы она не отправилась в прошлое, Рудо не использовала бы код доступа из своего личного кабинета, тем самым привлекая внимание Службы военной безопасности. Сорок лет истории могут превратиться в ленту Мёбиуса, нестабильный закон причинности, постоянно переписывающий сам себя. Никто не знает на самом деле, как физически проявляются эти парадоксы. Если принять за наилучшую модель теорию информации, то история – не более чем информация, содержащаяся во всех ее частицах. Переписывать историю – значит стирать информацию в этих частицах, записывая новую. Однако парадокс – не единичный случай переписывания: оно образует цикл, который запускает вечное переключение между двумя вариантами истории. Вот только стирание и переписывание – процедуры сродни вычислениям, а вычисления требуют энергии. В Союзе никогда не проявляли безответственность, пытаясь сделать подобное, но вывели теорию насчет того, что повторяющиеся перезаписи могут лишить систему энергии, пока не образуется четырехмерная область пространства холоднее «черной дыры». Здесь же произошел не просто эксперимент по компьютерному моделированию. Четырехмерная область пространства, на которую повлияли Рудо с Иеканджикой, будет иметь протяженность в сорок лет по времени и почти четыре сотни световых лет в пространстве. Волна порожденных им разрушений непомерна для осознания человеческим разумом. – Кто такой Муньярадзи? – спросила Иеканджика. Оконкво не смогла скрыть изумления. – Я наткнулась на подозрительные файлы, где упоминалось его имя, но его личные данные удалены, – добавила Иеканджика. – Сложно не забывать о том, что ты из будущего, – удивленно сказала Оконкво. – Ты не знаешь про Бантъя. Ты не знаешь, кто такой Муньярадзи. – Но вы знаете. – Полковник Гараи Муньярадзи был моим старшим мужем, возглавлявшим Отдел внутренних дел до меня. Однако выяснилось, что он – спящий агент Конгрегации, самый высокопоставленный во всем Отряде и весьма успешный. Его выявили и казнили. Иеканджика медленно выдохнула, испытывая злость и сочувствие одновременно. – Мне жаль. – А мне нет. Они избавили меня от необходимости самой с ним разбираться. Ты представить себе не можешь, что это такое – жить с супругом, зная, что он предает тебя и твой народ, что чувство любви, которое, как ты думала, живет в тебе, впустую. К удивлению Иеканджики, Оконкво вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Вы такого не заслужили, – сказала Иеканджика. – Я больше не верю в понятие «заслужить». Иеканджика глядела на свои руки, размышляя обо всех тех, кто не заслужил. Она. Растительные разумы. Офицеры и матросы, всю жизнь тяжело работавшие, чтобы вернуть Экспедиционный Отряд домой, ради войны за независимость. Оконкво. – Вы нашли способ, чтобы я доставила пробы льда к вратам времени незамеченной? – спросила она. – В течение ближайших восьми часов. – Некоторые будут недовольны, но я могу утвердить достаточно большой промежуток времени на инспекцию систем безопасности на дозорной башне военной полиции. Могу выбрать для этого подходящее тебе время. – Благодарю вас, – сказала Иеканджика и синхронизировала отсчет по времени на своем служебном браслете с системой Оконкво. Она встала, но не пошла к двери. Оконкво посмотрела на нее. – Ты же не знала меня в будущем? – спросила она. Иеканджика покачала головой. Оконкво мгновение смотрела на нее с тоской. – Рада была с тобой познакомиться, Айен. 46 Он прошел все тесты, что удивило его и озадачило одновременно; однако что бы за новое существо ни появилось на основе ID446, оно еще не стало «Пугалом». Его оснастили процессорами, защитой, вооружением, сенсорами, в него загрузили множество разведывательной информации. Но он был машиной, инструментом, которому не назначены функции. Его не связали с властными чиновниками, что сделало бы его полезным для Конгрегации, что сделало бы его реальным. Он был где-то между. В промежуточном состоянии. Еще не живой, не полезный, но уже и не мертвый, и чем-то ценный. Старый «Пугало», второго поколения, вызвал его в комнату допросов, многогранную капсулу в верхней части большого корпуса оборонных систем, плавающего в горячей жиже в сорока двух километрах над поверхностью Венеры. За окном, в тумане, виднелись дроны охраны, сферические контейнеры с сенсорами и оружием, чья стеклянная поверхность была покрыта слизью конденсирующейся серной кислоты. Он был дома. Позади «Пугала» второго поколения стояли два вооруженных человека, оперативники, рядом с телом связанного человека. Замелькали картинки, ища совпадения из прошлого. Люди были членами отряда обеспечения при «Пугалах»; он не раз их видел, так что опознал сразу. А вот третьего, с окровавленным лицом и упавшими на лоб и глаза волосами, опознать оказалось сложнее. На это ушла почти секунда. – Адеодат, – сказал он, останавливаясь и с удивлением глядя на «Пугало» второго поколения. – Убей его. – Что он сделал? – Ничего. Но ничто из твоего прошлого не должно пережить процесс витрификации. – Ему незачем умирать. Он гражданин Конгрегации. «Пугало» второго поколения подошел ближе, несомый пьезоэлектрическими мускулами. Повернулись глаза-камеры, анализируя его, одновременно с интенсивным цифровым поиском информации в его процессорах и памяти, проверкой мыслей и мотивации. Но ему было нечего скрывать. – Одна жизнь – малая цена за то, чтобы получить нового «Пугало», – сказал «Пугало» второго поколения. – Ты будешь служить десятилетиями, защищая Конгрегацию от врагов. Если пройдешь этот тест. – Что вы тестируете? «Преданность, – прозвучал холодный цифровой ответ, даже не звуковой, а напрямую в его мыслях. – Многие безжалостны, но не все они преданны». «Почему я? Почему вы меня выбрали? Безжалостный? Сложно сказать. Преданный? Однако безусловно, были и более преданные». Но он не сказал этого. Не стал. Не имеет значения. Старший «Пугало» читал все его мысли, все алгоритмы и информацию в его процессорах. Почему старший «Пугало» не забраковал его сейчас? Его нерешительность очевидна. Он не может убить собственного брата. Однако он заключен в цифровом теле и сознании, неспособном выразить эмоции. – Процесс витрификации прицельно стирает маркеры и идентичности, – сказал «Пугало» второго поколения. – Мы слишком могущественны, чтобы обладать сторонними привязанностями. Конгрегация слишком важна, чтобы ей угрожала всего одна жизнь. – Я не желаю, – ответил он. – Адеодат заслуживает жизни. Он тот, кого я защищаю. Мы все их защищаем. Я не хочу быть «Пугалом». – Конгрегация окружена врагами со всех сторон, – сказал «Пугало» второго поколения. – Тебя призвали, чтобы служить. Почему? Почему он должен становиться «Пугалом»? Адеодат со страхом глядел на него, одинокий, не слышащий всего этого электронного разговора. Есть лишь одна причина, по которой его призвали служить «Пугалом». Даже не его смертельные раны. Даже не потому, что анализ показал, будто он незаменим. И тем более не потому, что превзошел множество безы-мянных коллег, которые жаждали стать «Пугалами». Это произошло лишь потому, что его сознание настроено на преданность – превыше всего, превыше человечности и жалости. Сколько «Пугал» дорастили до этого состояния, которые, однако, не прошли этот рубеж? Станет ли он еще одним или станет таким, как старый «Пугало»? Конгрегация важнее отдельного человека и отдельной жизни, ее следует сохранять любой ценой. Адеодат в немом ужасе переводил взгляд с одного «Пугала» на другого. Он думал, что его схватили по ошибке. Но никто в этом мире не может ему помочь. Существо, выращенное на основе его брата, сделало шаг вперед, подняло механическую руку, наполненную проводами, ведомую моторами и пьезоэлектрическими мускулами. Из руки вылетела пуля – прямо в сердце Адеодата. Младший брат умер, истекая кровью, так и не поверив в то, что произошло. 47 Белизариус спал плохо, среди шумно храпящих, ворочающихся и бормочущих во сне матросов, в казарме, наполненной холодом и запахами человеческих тел. Он чувствовал себя чудовищем, но, как ни странно, ощущал, что стал более открытым к подобным человеческим проявлениям. Они разделяли временное убежище в этом ледяном мире, уязвимые перед всеми аспектами его среды. Само существование человека в таких условиях было вопросом везения. Эти мысли позволили ему достичь некоего внутреннего перемирия с собой и поспать. В математических снах он высчитывал смертность Hortus quantus, графики вымирания, частоту повторения генов в популяции, по мере того как она станет уменьшаться и со временем исчезнет. Его спящий ум высчитывал созвездие взаимодействующих вероятностей, потребное для существования квантового сознания Hortus quantus, время, необходимое для проявления этих факторов. И тут его разбудила Иеканджика. Середина ночной вахты. Он проспал семьдесят одну минуту и ощущал себя совершенно разбитым. – Одевайтесь, – прошептала она. Застонав, Белизариус оделся и пришел следом за ней в буфет, где Иеканджика уже получала пайки по карточкам. Разговаривать они не стали, пока не вышли в шлюз, надев шлемы и связавшись по лазерному каналу. – Дайте мне свой ИИ, – сказала она. – Идите к буровой. Через пять часов берите пробы, везите их к вратам времени и входите. – А вы? – спросил Архона, отдавая ей браслет со Святым Матфеем. – Я пойду с вами, – сказала она. Шлюз открылся, выпуская их в близкую к вакууму атмосферу. – Если я не приду, уходите один. Если придется оставить меня здесь, сделайте это, чтобы отплатить моему народу за то, что забираете. Ваш народ – не единственный, оказавшийся на грани уничтожения. – Сделаю, – сказал он. – А что со Святым Матфеем? – Сохранение хода истории оказалось куда опаснее. Мне нужна помощь. – Что вы собираетесь делать?