– Прощай, Айен, – сказала она, гладя дочку по голове. Айен всегда раздумывала о том, любила ли ее мать и какой могла быть их жизнь вместе. Вот такой, как оказалось. Теплая рука, гладящая по голове, по волосам, успокаивающая. – Я тоже тебя люблю, мама, – сказала Айен. И нажала на спусковой крючок. Голова бригадира Иеканджики дернулась назад. Ребенок заплакал. Айен онемело стояла, слыша свой собственный плач – и плач перепуганного, осиротевшего младенца. Подошла ближе к кровати, глядя на себя, и ребенок заплакал еще громче. Святой Матфей что-то шептал в имплант в ухе. Айен сглотнула. – Я тебя не слышу, Святой Матфей. – Я молюсь за душу твоей матери. – Спасибо тебе. Айен с дрожью выдохнула: – Помолись и за младенца. – Я уже не первый месяц это делаю, – тихо ответил Святой Матфей. В это мгновение она почувствовала себя глупо. Возможно, она позволила себе обмануться, подумать, что у этого безумного ИИ есть чувства, что его молитвы могут помочь. Айен отчаянно хотела, чтобы жизнь что-то значила. Чтобы эта жертва что-то значила. Она ничего не значит для других, ни для кого, кроме нее; а какое значение имеет она? Иеканджика прерывисто вдохнула и вышла из комнаты. Теперь ее злость обрела ясность. У ее боли был объект. Она поняла свою собственную историю и историю Шестого Экспедиционного Отряда, поняла, что еще надо сделать, чтобы обеспечить его выживание. – Святой Матфей, очисти доступ в зону гауптвахты, – прошептала Айен. Возможно, и не надо было шептать, учитывая громкий плач ребенка. – Нам необходимо избавить капитана Рудо от подозрений на ее счет. – Как? – спросил Святой Матфей. Айен не ответила. Святой Матфей открыл дверь и спроецировал карту с самым безопасным маршрутом. Капитан Рудо находилась на гауптвахте для офицеров, не в тюрьме, в прямом смысле этого слова, где держали политкомиссаров и спящих агентов. Гауптвахта управлялась по большей части автоматическими механизмами – всего лишь ряд утепленных пластиковых камер внутри ледяного массива. Камеры не имели средств связи, чтобы их невозможно было взломать компьютерным способом. Доступ в зону охранял единственный пост военной полиции. Святой Матфей открыл последнюю дверь. Айен как ни в чем не бывало вошла на пост, а затем застрелила капрала и рядового, единственную охрану гауптвахты. Взяла идентификационную карту капрала и открыла дверь, ведущую к камерам. Открыла первую, неосвещенную. В ней содержались два сообщника Рудо по заговору. Вглядевшись в перепуганные лица, Айен сделала два выстрела, каждому в голову. Кровь залила пол, источая пар и замерзая красным льдом. Святой Матфей продолжал тихо повторять молитвы. Это не имеет значения для его несуществующего бога, но его неразборчивые слова утешали ее. В четвертой камере была Рудо. Айен открыла дверь и включила свет. Рудо лежала на полу, дрожа, со связанными спереди руками. Рядом лежала последняя из ее сообщников. Айен поглядела на лицо и выстрелила ей в лоб. Кровь плеснула на лед. На лице Рудо были непонимание и страх. Это конец. Низшая точка падения женщины, всю жизнь бывшей для Айен командиром и женой. У Рудо больше не было власти. Вся ее ложь открылась, она была беспомощна. Айен в два шага подошла к женщине невысокого роста. Схватила ее за короткие волосы и потянула так, чтобы Рудо смотрела ей в глаза. По щекам Айен текли холодные слезы. – Нет, полковник! – сказал Святой Матфей. – Не делайте этого! Айен проигнорировала слова святого и прижала ствол пистолета к голове Рудо. – Моя мать мертва, – сказала Айен. – Я убила ее. Ради вас. Рудо была такой маленькой, а Айен – такой большой, что Айен могла бы убить ее голыми руками, даже если бы капитан не была связана. Айен была в расцвете своей карьеры военного, опытная, видавшая виды. Рудо была безмерно уверенной в себе самозванкой, изменницей, самодовольной молодой женщиной, чьи махинации привели к тому, что успех восстания был возможен лишь в том случае, если Айен убьет собственную мать. Рудо продолжит действовать все последующие сорок лет, чтобы создать условия, в которых устранение матери Айен станет ключевым моментом истории. – Я вас любила, – сказала Айен. – Всегда в рот вам смотрела. И за это вы использовали меня в качестве мерзкого убийцы. – Я не понимаю, – выдохнула Рудо. – Мэм. – Меня послали вы в будущем. Использовали меня. Вам было нужно это сделать. Вам было нужно, чтобы я убила свою мать, и тогда вы могли бы возвыситься, пусть вы и спящий агент Конгрегации. И вы мне об этом ничего не сказали, не сказали того, что я, оказавшись здесь, буду разгребать беспорядок, который вы устроили. И теперь моя мать мертва. Айен приставила ствол пистолета к левой стороне головы Рудо, туда, куда в будущем никто не осмелится смотреть, помня лишь, что спящему агенту Конгрегации не удалось убить ее. Глаза Рудо расширились. – Нет, – прошептала она. В ее глазах был настоящий страх, перекрывающий расчеты, уверенность. – Ход истории… – Мы закончим этот разговор через тридцать девять лет, и тогда вы ответите за свои преступления. Айен нажала спусковой крючок. Голова Рудо дернулась в сторону, удерживаемая рукой Айен, кровь заструилась из длинной раны, протянувшейся по левой стороне головы. Айен отпустила волосы Рудо, и капитан упала на пол. Холод поможет ей остаться в живых до тех пор, пока ее кто-нибудь не обнаружит. 51 Иногда одна тишина отличается от другой. Буровая установка была сложена на платформе грузовика рядом с тонной проб. Тишину нарушало лишь приятное шипение кислорода, поступающего в скафандр Белизариуса. Ему доводилось сидеть в молчании, глядя на зеленые холмы Гаррета после выхода из фуги. Глядеть на звезды из рубки небольших кораблей, летящих сквозь вакуум. Сидеть в черноте своих холодных апартаментов в Свободном Городе. А сейчас он стоял посреди тихой равнины, где прежде размышляли свои странные мысли Hortus quantus; он смотрел на мир, отделенный от этого времени, лишенный прозрений и самоосознания. Их разум родился из сложного переплетения, превосходя определенный, классический мир нейронов и химизма памяти, породив сознание, простирающееся сквозь время за счет квантовой спутанности. А Белизариус заставил этот новый квантовый мир на Ньянге умолкнуть. Со стороны склада оборудования кто-то приближался. С пистолетом в руке, оранжевым в инфракрасном спектре от недавней стрельбы. Иеканджика. Что она сделала? И что она собирается сделать с ним? Белизариус не знал, откуда в голову пришла такая мысль. Месяц назад он предал ее. Сейчас уже она может предать его, оставить его и Святого Матфея, обугленных, на этом льду, взять пробы и отправиться к Кассандре, чтобы все выяснить. Он умрет в одиночестве, отрезанный ото всех, кто его знал, точно так же, как Hortus quantus. Иеканджика остановилась перед ним. Белизариус увеличил ее лицо с помощью глазных имплантов, чтобы разглядеть его выражение за стеклом шлема. Она обеспокоена. Ей больно? Она ранена? Иеканджика протянула ему служебный браслет, внутри которого находился Святой Матфей. – Ход истории сохранен, – передала она ему по лазерному каналу. – Камеры в секторе вокруг врат времени будут отключены для проверки на восемь минут. Нам надо поторапливаться. Взяв в руку пульт управления, Иеканджика направила грузовик к вратам времени. Они молча шли рядом. Hortus quantus превратились в бездумные статуи, живущие лишь фотосинтезом, в молчании. Белизариус кинул прибор-переводчик к образцам в грузовик. Сложно сказать, будут ли в Союзе его искать, так что он возьмет его с собой в будущее. Единственным способом выжить для него вопреки всему будет то, что у него останется возможность снова поговорить с Hortus quantus. Белизариус не успел возразить, когда Иеканджика принялась ломать ветви Hortus quantus. Больно было смотреть на беззвучный хрустальный звон ломающегося льда. И Иеканджика протянула ему отломанную ветвь. – Ты ее сломала! – Они мертвы, Архона. Все до единого расплавятся в результате вспышки, всего через три месяца. Им не повредит, если ты возьмешь эту ветку, но тебе это может пойти на пользу. Чтобы воссоздать растительные разумы, тебе необходима не только пыльца. Тебе необходим и женский компонент. Тонкий лед сиял сквозь масляно-черные полосы. Белизариус поднял ветку, и она уловила свет – от грузовика, от индикаторов их скафандров, от прожекторов вдали, сжимая каждый из источников в точку. Его мозг начал искать закономерности. Закономерности света, подобные тем, что были на поверхности Гаррета. Красота ради красоты. Жизнь внутри льда. Загадка, сокрытая в чернильно-черной субстанции. Белизариус аккуратно убрал сломанные листья в холодный контейнер на груди. Военных полицейских не видно. Они подвели грузовик к вратам времени, к ведущему из будущего выходу, откуда более не исходила пыльца. Иеканджика запрограммировала грузовик на автоматическое возвращение на базу, а затем ухватилась за ремни, охватывающие тонну образцов льда. Подняла их из кузова благодаря слабой гравитации и военным имплантам в теле. И понесла их сквозь горизонт событий. Белизариус схватил лежащий в кузове нагрудный прибор. Держась друг за друга, они впрыгнули в зияющую пустоту внутри врат времени. Свет померк, осталось лишь черенковское излучение, зловеще-синее, освещающее гиперпространство в измерениях, недоступных взгляду. «Расчетный риск» висел в полумраке пустоты где-то в пятидесяти метрах от них. Его ходовые огни мигали красным. Они ухватились за ремни, которыми были оплетены образцы льда, и включили двигатели холодной тяги на скафандрах. Масса образцов льда замедляла разгон. «Расчетный риск» приближался. В нескольких местах на корпусе виднелись яркие шрамы. В других они были похожи на черные ожоги. – Такие отметины оставляет оружие с применением антиматерии, – передала по лазерному каналу Иеканджика. Мозг Белизариуса уже принялся анализировать закономерности и пришел к тому же выводу. Но в гиперпространстве нет подобного оружия, и он не видел в нем природных источников антиматерии. Открылись двери нижнего грузового отсека, где находился контейнер со Стиллсом внутри. Белизариус закрепил образцы льда, а Иеканджика закрыла створки отсека. В некотором смысле он вернулся домой. В тесную коробку корабля, на котором может бежать быстрее, чем любой, кто попытается его догнать. Они прошли через шлюз и оказались в тесной рубке. 52 Когда Белизариус вышел из шлюза, Кассандра обняла его, даже не дав снять шлем. Он обнял ее в ответ, сначала неуверенно, а потом с отчаянием. – Хорошо бы, чтобы ваша отлучка была удачной, уроды, – сказал Винсан. – А то мы тут дерьма нажрались. Иеканджика и Бел сняли шлемы. Они оба вспотели. У Бела начал сходить с кожи дополнительный темный пигмент, нанесенный для маскировки. – Что произошло? – спросил Бел. – Долбаный «Пугало»! – ответил Винсан. Бел вопросительно поглядел на Кассандру. – Долбаный «Пугало», – ответила она и рассмеялась. – Не обосрись, – сказал Винсан. – Мы разнесли этого электронного задрота. – Чем? – спросила Иеканджика. Винсан объяснил, с трудом соблюдая геометрическую и временную последовательность событий. Бел с удивлением поглядел на Кассандру. Иеканджика лишь покачала головой и села в кресло. На лице Бела было мрачное, печальное выражение. Настроение Иеканджики было не лучше. Пристегнувшись, она сразу же поглядела в окно рубки на геометрическую безбрежность, смотреть на которую для обычных людей слишком долго было болезненно. – Я поведу нас к другому выходу, – сказала Кассандра. – Давай пристегивайся.