». Людмила Потапчук Людмила Потапчук Подходит читателям 12-15 лет. Приют тоскующих – Потому что там живет Зазубрина. – Ну и что? – И то. Она ведьма. Лето начинается очень классно. Кто бы мог подумать. Еще две недели назад Полька была твердо уверена, что у нее впереди самые отстойные каникулы в истории. Ведь что это за жизнь, например, у человека, если Майя Сушинова берет и уезжает на все три месяца в какую-то непроизносимую деревню к бабке с дедом (ага, отсылают ее, как же, а ей типа не хочется, а вид такой довольный – это просто так, да?), если Надя Копылова на весь июнь катит с родителями обживать берег турецкий, в июле летит в какой-то суперкрутой языковой лагерь опять же за моря, а ее, Польку, повезут к морю только в августе, да и то дней на десять? Торчи, Полька, в городе, всеми брошенная, покинутая, гуляй во дворе одна-одинешенька, без единой подруги, рассматривай в соцсетях их фотки на фоне березок и пальм и ставь лайки, как будто и не завидуешь. Отстой это, а не жизнь, и даже не спорьте. Так Полька думала в мае, и так Полька думала почти весь первый день июня, и не радовала ее даже возможность читать сколько хочешь фантастику с планшета, сидя на неубранной кровати и грызя чипсы вместо нормального обеда. Зато когда под вечер мама, вернувшаяся с работы, выгнала ее погулять («Иди давай на улицу, читарь-мытарь, а то уже вся зеленая!»), и Полька, изнывая от тоски, забрела зачем-то во двор пятиэтажки, где раньше жила прабабушка, жизнь внезапно стала налаживаться. То есть сначала-то Полька решила, что жизнь, наоборот, взяла в руки бейсбольную биту и на нее, Польку, замахнулась. Потому что посреди прабабушкина двора в низенькой беседке сидела собственной персоной Ключникова («блин, она же тут живет, точно!» – запоздало подумала Полька), а вокруг нее, разумеется, замочники – так их звали в Полькиной компании. И Беда, и Муравей, и Солуянова, и Тры, куда же без него. И почему-то еще Бацаров. И они, конечно, Польку заметили. И Полька собралась было по-тихому слинять, пока не поздно, но тут Ключникова сказала: «Эй!», а потом – «Эй, Голикова!», а еще потом – «Полин, иди сюда, чего ты!», и Полька пошла. И замочники хором подвинулись, освобождая ей место, и никто не ржал, как конь, и никто не переглядывался с таким видом, будто у Польки вместо волос вдруг выросли елки с соснами или, например, репейник, и никто не пихался локтями, и сама Ключникова была какая-то тихая и серьезная. – Тоскуешь? – как-то совсем как человека спросила она Польку. – Не ты одна, вон у Дениса тоже все уехали, и даже родители. У нас тут сегодня приют тоскующих. Так вот что здесь делает Бацаров! Остался без привычной компании, как и Полька, и забрел куда глаза глядят. Как и Полька. – Мои к командировке, – криво усмехаясь, подтвердил Бацаров, глянув быстро из-под своих девочковых ресниц в Полькину сторону. И, еще больше скривившись: – Нет, не голодаю, да, к июлю вернутся, нет, не один в квартире, нет, по ночам не плачу, спасибо, пожалуйста. – А с кем же ты, если без родителей? – спросила зачем-то Полька. Вообще-то нормальным ответом, подумала она, должно быть «А тебе-то что?», потому что какое ей, собственно, должно быть дело до того, кто ночует с Бацаровым под одной крышей. Но Бацаров – сегодня все-таки удивительный вечер – снова быстро глянул на Польку, повел туда-сюда ресницами и сказал: – С бабушкой. И как-то он очень по-детски это сказал, и Польке сразу стало его жалко, и все вокруг начало казаться невозможно хорошим. Даже Ключникова. С Ключниковой они впервые столкнулись лбами еще в первом классе. Второго сентября это было, на перемене. Польке зачем-то понадобилось пробраться через проход между партами на другую сторону второго ряда. Ключниковой зачем-то очень понадобилось пройти в то же время по тому же проходу, но в противоположном направлении. Полька уже готова была уступить, но тут Ключникова сказала: «Ты, дай пройти, овца», и уж тут-то уступать стало совсем нельзя, и Полька сказала: «Подвинься», а Ключникова – «Куда я тебе подвинусь», а Полька – «Что, такая толстая, что ли?». Ключникова была не толстая, а просто большая – и вверх, и вширь, однако Полька, как видно, задела ее за живое, потому что Ключникова, задергав щеками, устрашающе засопев, поперла по узкому проходу прямо на Польку, но тут вошла учительница и велела всем сесть по местам. И началось. То Ключникова, проходя мимо, нарочно заденет Польку всем своим большим боком, да еще и посоветует «смотреть, куда идешь». То Полька прямо на уроке пульнет в Ключникову жеваной бумажкой через трубочку, сделанную из сломанной шариковой ручки, а потом вместе с Майей, соседкой по парте, давится смехом. То Ключникова как бы случайно свалит на пол открытый Полькин пенал, да так, чтобы все ручки-карандаши распрыгались по полу, как лягушки – и все это прямо перед звонком на урок. То Полька засунет Ключниковой в ранец обмусоленный огрызок яблока. То Ключникова. То Полька. То Ключникова. То Полька. То Ключникова. Майя с Надей, конечно, поддерживали Польку. Ну а как, если Майя с Полькой все время вместе еще с доисторических детсадовских времен, а Надя Копылова с ними навсегда подружилась еще на первосентябрьской линейке? Конечно, они были против Ключниковой все втроем, и вместе рисовали на нее карикатуры, и вместе хихикали над ней на физкультуре, и даже один раз вместе написали целую поэму, в которой Ключникова фигурировала как Прекрасная Корова. Но и Ключникова была не одна. Она постепенно обрастала замочниками – верной свитой, вечно окружавшей свою величественную королеву. Первыми и главными замочниками стали две Насти – «Насти в квадрате», как их прозовут позже, уже в пятом классе: Солуянова и Муравей. Муравей была, впрочем, не Муравей, и даже не Муравьева, а вполне себе Кузнецова, из-за чего ее прозвали было Кузнечиком, пока кто-то не заметил, что Настя на кузнечика не похожа – скорее на муравья: юркая, суетливая, с маленькой чернявой головкой. А вот Пашка Тры, еще один замочник, был самый настоящий Тры, и мама его была Тры – так и значилась в журнале: Светлана Васильевна Тры, преподаватель изо. По Пашке никак нельзя было сказать, что он сын учительницы, да еще и рисования: лохматый он был, нелепый, головастый и вечно какой-то немытый. А Костик Беда был, конечно, не Беда, а Крогопольцев; просто за ним в школу вечно приходила бабушка, и каждый раз, увидев внука, начинала обтирать его носовым платочком, приговаривая: опять запачкался, ну что за беда, что за беда с тобой. Так и стал он Костик Беда. Эти замочники так хотели услужить Ключниковой, что быстро взяли на себя всю работу по низведению и курощению Польки и ее компании. Ключниковой достаточно было моргнуть, как они принимались ржать и насмешничать, и тыкать пальцем, и толкать друг друга локтем, будто ничего смехотворнее и презреннее Польки в школе не было. Да что там в школе, на всем свете. И вот как вдруг вышло: сидит себе Полька рядом с замочниками, и ей, Польке, так внезапно хорошо, как будто ничего этого и не было – ни пальцетыкания, ни подножек, ни обидных надписей на доске, ничего. А как будто она просто сидит рядышком с очень даже неплохими и давно знакомыми людьми. Знакомыми! Замочники, сидевшие в беседке, показывали себя как раз с очень даже незнакомой Польке стороны. Полька, вытаращив глаза, слушала их. Да они же умеют разговаривать! А не только гоготать, как мультяшные гуси. Что там разговаривать – они умеют рассказывать страшные истории! Полька как-то всегда была уверена, что сбиться в кучку и пугать друг друга до трясучки – это привилегия их с Майей и Надей компании, и она, Полька, в этом лучшая. А вот фигушки. Замочники владели этим искусством в совершенстве. Сидя в темноватой беседке, они тягучими голосами выводили целые узоры из ужасов. – В одной деревне было кладбище, – глухо, будто из подвала, говорила Солуянова. – И туда никто не ходил. И никто даже не знал, кто на этом кладбище похоронен. На могилах покосились кресты, и все оградки повалились. И туда приходили старые кошки, чтобы там умереть, и умирали там. И тогда власти в этой деревне решили сравнять кладбище с землей. – Ну и дураки, – сказал Пашка Тры. – Не с землей сравнять, а перекопать бульдозером, – прогнусавил Беда. – Я это слушал уже. На одном таком сайте. – Так, – сказала Ключникова. – Кто самый умный и все слышал, может идти домой баиньки. Никто, как видно, не хотел идти баиньки – больше Солуянову не перебивали. Полька слушала про перекопанное кладбище, про олигарха, который приехал неведомо откуда, купил бывшекладбищенскую землю и отстроил на ней целый дворец, и про бродивших ночами по этому дворцу оживших покойников, слушала и думала: Тры с Бедой – они ж не затем вылезли со своими сильноумными репликами, чтобы высказаться, они просто хотели на время приостановить Солуянову, чтобы было не так страшно. Чтобы она хоть ненадолго перестала медленно-медленно рассказывать всякую жуть, и при этом быстро-быстро теребить белесый пучок волос на конце своей тощей косы. Стааарое клаадбище… и когда перекапывали могилы, слышались далекие вооопли… и когда он шел по коридору своего дворца, его кто-то схватил сзади за вооолосы… А сама крутит, накручивает на пальцы свои полторы волосинки, и чем быстрее крутит, тем страшнее ее рассказ. И как же от этого всего классно! Потом рассказывала Муравей – про дерево с дуплом. Из этого дупла в полнолуние сочилась кровь, и все боялись туда ходить. В итоге один мальчик решил разобраться, в чем дело, и пришел туда с лопатой, и раскопал яму, а в яме были кости. А это, сказала Муравей, были кости женщины, которую муж убил и закопал под деревом, чтобы никто не нашел. И тогда женщину перехоронили где положено, а мужа ее посадили в тюрьму, а мальчику дали премию, на которую он купил айфон. Но айфон мальчика радовал недолго, потому что через месяц этот мальчик умер. Всем эта история понравилась меньше Солуяновской. – Нетривиально, – резюмировала Ключникова, – но нелогично. Либо айфон, либо умер. Конец странный какой-то. А потом рассказывать предложили Польке. Уж кто-кто, а Полька толк в таких рассказываниях знала. Потому что такие истории она сама уже не первый год выдумывала сходу. Надя с Майкой – те обе бывали в детских лагерях и наслушались всякого, а Польке приходилось выкручиваться, ну, она и наловчилась. Правда, истории свои Полька выдавала за не свои – типа рассказала старшая сестра или кто еще. Потому что так они больше ценились, чужое авторство прибавляло им весу. И логику этих историй Полька давно просекла. Их герои непременно должны были быть глуповатыми и упертыми. Иногда совсем тупыми: мама носила красные башмачки – умерла, сестра носила – умерла, ну ты-то девочка, на фига их надела, ясно же, что с ними что-то неладно? Или вот это: «Девочка, девочка, гроб на колесиках уже едет к тебе» – раз позвонили, два позвонили, ну беги уже из дома, спасайся! Нет, сидит и ждет. Зато объяснять происходящие ужасы можно было чем угодно, даже всякими нелепостями. И да, концовки больше ценились трагичные и кровавые. Так что Полькина история просто обязана была взорвать всем мозг. И она взорвала. Вот что рассказала Полька. – В одном доме жила женщина. У нее не было ни детей, ни мужа, ни друзей. Она всегда носила черную одежду и ни с кем не разговаривала. Сначала соседи, когда ее встречали, здоровались, а она как будто и не слышала, идет мимо и ни на кого не смотрит. Ну, тогда все уж и перестали с ней здороваться. Люди замечали, что иногда к этой женщине приходили гости, но никто не видел, чтобы гости от нее уходили. И в ее квартире всегда стояла тишина. Никто не слышал, чтобы ее гости разговаривали, или смотрели телевизор, или еще что-то делали. Из ее окон никогда не доносилось ни звука. Еще иногда эта женщина куда-то уходила с огромными черными мешками, а возвращалась уже без мешков. И как-то раз одной девочке стало интересно, почему эта женщина живет так тихо и ни с кем не разговаривает, и куда деваются ее гости, и что она носит в своих черных мешках. Она стала следить за дверью этой женщины. И наконец увидела, как к двери подходят какие-то люди и звонят в звонок, а потом заходят в квартиру. Девочка решила подождать, пока они выйдут, но прошел час, потом другой, а дверь все не открывалась. И тогда девочка решила сама позвонить в звонок к этой женщине и посмотреть, что будет. («Ну и дура», – сказал шепотом Пашка Тры). Она позвонила в звонок и стала ждать. Долго никто не открывал, и вдруг дверь отворилась, и на пороге появилась та женщина. Она была вся в крови, и с рук ее капала кровь, и рот у нее был красным. «Ну заходи, раз пришла», – сказала женщина и затащила девочку за руку в свою квартиру. А там везде лежали трупы ее гостей – кто с оторванной рукой, кто без ноги. Оказывается, эта женщина была людоедом. Она заманивала людей к себе в гости, накрывала на стол и угощала их разными напитками, а все напитки были с сонным порошком. И когда ее гости все засыпали прямо за столом, она набрасывалась на них и ела, а то, что оставалось, прятала в морозильник и потом доедала. А кости отвозила в мешках на дальнюю помойку, чтобы никто не нашел. Женщина решила съесть и девочку, но была уже сытой, и поэтому засунула девочку целиком в морозильный шкаф, чтобы она там умерла. Но девочка сумела прямо в камере достать из кармана мобильник и отправить родителям смску: «Я в квартире у черной женщины, в морозилке, берегитесь, она людоед». И тогда ее родители пришли в эту квартиру с полицией. Женщина не открыла дверь, но полиция дверь сломала. И все увидели, что было у черной женщины в квартире. Женщину арестовали, а девочку освободили из морозилки и отвезли в больницу, потому что она была уже вся синяя. Девочка болела три месяца, а потом… («Ладно уж, пусть живет!») …А потом ее выписали, как раз к каникулам. А в этой квартире скоро поселились другие люди. Тут Полька замолкла и опустила глаза, скромно ожидая восторгов. Но все подзамочники молчали. Наконец Муравей сказала: – Ты-то откуда знаешь? – Мне сестра рассказала, – с готовностью соврала Полька. – А она в одном лагере слышала. – Ладно фигней-то страдать, – неожиданно грубо велел Тры, а Беда закивал головой, как заводная игрушка. – Ты что-то знаешь, поэтому сюда и пришла. Могла бы и прямо сказать, а то история у нее страшная, ага. – Вы чего? – оторопела Полька. – Что на человека накинулись, – неожиданно (удивительный все-таки день сегодня) вступил Бацаров. – Что она может знать о ваших делах? – А чего приперлась тогда? – подскочила Солуянова. – Она сто лет сюда не совалась, и тут на тебе. Полька поежилась, чувствуя, как по плечам поползли нехорошие холодные мурашки. Замочники на глазах превращались из страшносказочников в обычных замочников, которые вот-вот сделают что-то привычно мерзкое. А она, Полька, как нарочно, сидит прямо в самой замочной гуще. – Так, тихо, – сказала Ключникова, и Польке тут же стало теплее. – Она явно ничего не знает и никого не дразнит, такой придурковатый вид нарочно не изобразишь. Просто совпадение. Замочники смущенно заерзали. – Я не дразню, – поспешила заверить их Полька. – И я правда просто гуляла. А чего такого я должна не знать? Замочники, как по команде, перестали ерзать и уставились на Ключникову. – Да расскажите уже, – устало сказал Бацаров. – Она будет смеяться и всем растреплет, – выразил общее мнение Тры, а Беда тут же закивал. – Так, – сказала Ключникова. – Не растреплет. А смешного тут мало на самом деле. У нас тут, видишь ли, Полина, люди пропадают, и нам, если честно, жутковато. Думаешь, мы тут чего байки травим? Потому что у нас в реале тут хоррор, и мы пытаемся разобраться в логике всех этих ужастиков. – Чего разбираться? – вскинулась Солуянова. – Просто не надо звонить в эту квартиру, и все. – А если она тогда найдет другой путь? – почти закричала Муравей, и все на нее зашипели, и она тогда зашептала: – Ну, найдет другой способ людей воровать? – Вы чего, – тоже шепотом спросила Полька. – Серьезно, что ли? – Хочешь – проверь, – тихо и злобно сказала Муравей. – Иди вон к тому подъезду и позвони в домофон, в квартиру номер сто. И скажи, что почту принесла. – И что будет? – А ничего не будет, – нервно хихикнула Солуянова. – Просто тебе откроют, войдешь в подъезд, а потом тебя никто не найдет, вот и все. Нельзя туда звонить, ясно?