Второй этаж Моя мачеха призвала нас всех к порядку. Мы сидим наверху, в пентхаусе. Сходка нашей неблагополучной семейки. Вроде той, что мы устроили прошлой ночью, пока Джесс не явилась без предупреждения и не навела шороху. Я всегда любил английские выражения. Вообще-то у нас есть похожая поговорка: jeter un pavé dans la mare – бросить камень в пруд. И возможно, это более точное описание того, что произошло. Она разворошила все. Я смотрю на остальных. Антуан хлещет вино – с таким же успехом он мог бы забрать всю бутылку. Бледная Мими почти готова выбежать из комнаты. Софи сидит неподвижно, с отсутствующим выражением лица. Моя мачеха, она выглядит не совсем обычно. Сначала я не могу понять, что в ней изменилось. Ни одна прядь не выбивалась из ее блестящего черного боба, шелковый шарф искусно завязан на шее. Но что-то здесь не так. И тут до меня доходит: на ее губах нет помады. Я не помню, видел ли я ее когда-нибудь без нее. Без помады она почему-то выглядит уязвимее. Старше, слабее, человечнее. Антуан заговаривает первым. – Эта маленькая глупая сучка в клубе. – Он поворачивает ко мне. – Все еще предлагаешь ничего не предпринимать, братишка? – Я… я думаю, что самое главное – держаться вместе, – говорю я. – Выступить единым фронтом. Как семья. Это самое главное. Мы не можем сейчас рассориться. Но глядя на их лица, я понимаю, что они все для меня неизвестные величины. У меня такое чувство, что я не знаю этих людей. Совсем нет. Меня не было так долго. И мы все настолько отдалились друг от друга, что не выглядим и не чувствуем себя настоящими. Даже друг с другом. – Да, потому что до сих пор ты был ключевым игроком в этой семье, – говорит Антуан, заставляя меня чувствовать себя еще большим самозванцем, мошенником. Он жестом указывает на Софи. – И ты не уличишь меня в том, что я притворяюсь обожающим пасынком для этой salope. – Эй, – пытаюсь остановить его я, – давай просто… – Следи за своим языком, – шипит Антуану Софи. – Ты сидишь в моей квартире. – О, это твоя квартира, да? – Он отвешивает ей дурашливый поклон. – Как жаль, а я не знал. Думал, что ты просто паразитка, живущая за папин счет, – а оказывается, что ты сама все заработала. Мне было всего восемь или девять, когда папа женился на новой таинственной женщине, которая материализовалась в нашей жизни, но Антуан был старше, уже подросток. Мама так долго была парализована, томилась в своих покоях на третьем этаже. Новенькая была такой молодой, такой очаровательной. Я был немного одурманен. Антуан воспринял это несколько иначе. Он всегда тайно ее ненавидел. – Просто прекрати это, – внезапно говорит Мими, закрывая уши руками. – Вы все. Не могу больше терпеть… Антуан поворачивается к Мими с ужасной улыбкой на лице. – Ах, – теперь он, заплетаясь, обращается к Мими, – а что касается тебя, ну ты ведь, на самом деле, не часть этой семьи, не так ли ma petite soeur[88]… – Прекрати, – бросает Софи Антуану ледяным тоном: львица, защищающая своего детеныша. Уиппет у ее ног вздрагивает и разражается лаем. – О, я думаю, понятно в кого она пошла, – заявляет Антуан. – Как насчет того случая с учителем в школе? Папе пришлось пожертвовать крупную сумму денег и забрать ее оттуда, чтобы сохранить все в тайне. Но возможно, тут нечему удивляться, да? – Он поворачивается к Мими. – Учитывая, откуда она родом. – Не смей так с ней разговаривать, – заявляет Софи. В ее голосе чувствуется угроза. Я перевожу взгляд на Мими. Она просто сидит и смотрит на Антуана. – Ладно, – вмешиваюсь я. – Ну же, давайте все просто… – Да, дайте мне сказать, – говорит Антуан, – как всегда наш дорогой папаша решил свалить подальше от всего этого. Разве не так? Мы все невольно бросаем взгляд на портрет отца на стене. Наверняка это мое воображение или игра света, но кажется, будто хмурый взгляд только что стал еще немного суровее. Я вздрогнул. Даже когда он находится за много километров, в этой квартире чувствуется его присутствие: его власть. Всевидящий, всемогущий Жак Менье. – У твоего отца, – резко говорит Софи Антуану, – есть свой собственный бизнес, который требует внимания. Вы сами прекрасно понимаете. Это еще больше усугубит ситуацию, если он вернется. В его отсутствие мы все должны держать оборону. – Как удивительно, его здесь нет, когда у нас дела дрянь. – Антуан громко смеется, но ничего смешного нет: это больше похоже на истерику. – Он верит, что ты сможешь справиться самостоятельно, – говорит Софи. – Но, возможно, я требую слишком много. Посмотри на себя. Ты – сорокалетний мужчина и все еще живешь под его крышей, высасываешь его деньги. Он дал вам все. Тебе никогда не приходилось взрослеть. Отец все преподнес тебе на блюдечке с голубой каемочкой. Вы бесполезные тепличные цветы, слишком нежные для реального мира. Не в состоянии вылететь из гнезда. – Мне больно это слышать. – Прояви немного уважения к своему отцу. – Что, правда? – Антуан одаривает ее мерзкой улыбкой. – Ты всерьез собираешься говорить мне об уважении, putain? – Последнее слово он прошипел себе под нос. – Как ты смеешь так со мной разговаривать? – Она набрасывается на него, волна неистового гнева прорывается сквозь ледяной фасад. – Как я смею? – Антуан хитро улыбается ей. – Vraiment? Серьезно? – Он поворачивается ко мне. – Ты знаешь, кто она такая? Ты знаешь, кто на самом деле наша элегантная мачеха? Ты знаешь, откуда она? У меня были подозрения. Я взрослел, и подозрения росли вместе со мной. Но я не позволял себе думать о них всерьез, не говоря уже о том, чтобы озвучивать вслух, опасаясь гнева отца. Антуан встает и выходит из комнаты. Спустя некоторое время он возвращается с большой рамкой в руках. Он разворачивает ее к нам лицом. Это черно-белая фотография, обнаженная натура в полный рост: та, что висела в кабинета отца. – Повесь ее обратно, – говорит Софи, ее голос звучит угрожающе. Ее руки сжаты в кулаки. Она смотрит на Мими. – Посмотри на нее, – говорит Антуан, указывая на Софи. – Разве она не преуспела? Шарфы от «Эрме», тренчи. Une vrais bourgeoise[89]. Вы бы никогда не узнали, не так ли? Вы бы никогда не узнали, что она, на самом деле, была… Треск, оглушительный, как пистолетный выстрел. Это происходит слишком быстро, чтобы мы успели осознать происходящее: она так резко это сделала. Антуан сидит, прижимая руку к лицу, а Софи нависает над ним. – Она ударила меня, – жалуется Антуан, голос его тихий и испуганный, как у ребенка. Его так бьют не впервые. Папа всегда давал волю рукам, а Антуану, как старшему, доставалось чаще всего. – Она, ударила меня. – Он убирает руку, и мы все видим след ее ладони на его щеке, яркий, багрово-розовый отпечаток. Софи все еще стояла над ним, с занесенной рукой, будто готовая ударить его снова. – Подумай, что скажет ваш отец, если услышит, как ты со мной разговариваешь. Антуан снова переводит взгляд на портрет. С усилием отводит глаза. Он здоровый взрослый парень, но, кажется, почти замкнулся в себе. Все мы понимаем, что в присутствии отца он ни за что бы не осмелился так разговаривать с Софи. И мы все знаем, что, когда папа вернется, он дорого заплатит, если папа узнает о случившемся. – Пожалуйста, можем мы просто сосредоточиться на важном? – пытаюсь я взять себя в руки. – У нас есть проблема посерьезнее, и ее пора обсудить. Софи бросает на Антуана еще один ядовитый взгляд, затем поворачивается ко мне и натянуто кивает. – Ты прав. – Она садится на свое место, и через мгновение эта холодная маска возвращается. – Я считаю, главное – мы не должны позволить ей разузнать больше. Мы должны быть готовы к ее возвращению. А если она зайдет слишком далеко? Николя? Я киваю. Сглатываю. – Да. Я знаю, что делать. Если дойдет до этого. – Консьержка, – внезапно тихим и хриплым голосом объявляет Мими. Мы все поворачиваемся, чтобы посмотреть на нее. – Я видела, как эта девушка, Джесс, заходила в домик консьержки. Она направлялась к воротам, но консьержка выбежала и схватила ее. Они пробыли вместе не дольше десяти минут. – Она смотрит на всех нас. – О чем… о чем они могли говорить все это время? ДЖЕСС Я смотрю на танцовщицу на сцене. Это она, та девушка, которая преследовала меня два дня назад, та, за которой я гонялась в метро. Она смотрит в ответ. Это мгновение, кажется, тянется целую вечность. Она выглядит такой же испуганной, как и в тот раз, когда поезд отъехал от платформы. А затем, будто выйдя из транса, она снова переводит взгляд на публику, улыбается, забирается на обруч. Занавес. Она исчезает. Тео поворачивается ко мне. – Что это было? – Ты тоже заметил? – Да. Она застыла на месте, смотрела прямо на тебя. – Я встретила ее, – начинаю я. – Сразу после нашей первой встречи в кафе. – Я все рассказываю: как она следила за мной, как я бежала за ней в метро. Теперь мое сердце забилось чаще. Я думаю о Бене. О семье. О таинственной танцовщице. Все они кажутся мне частями одной и той же головоломки… Я знаю, что это так. Но как их объединить в одно целое? После окончания шоу зрители допивают остатки шампанского из своих бокалов и, поднимаясь по лестнице, уходят в ночь. Тео толкает меня локтем. – Давай, идем. За мной. Я собираюсь возразить – ну мы же не можем просто уйти, – но я останавливаюсь, когда вижу, что вместо того, чтобы просто подняться по лестнице с остальными гостями, которые расплачиваются, Тео распахнул дверь слева от нас. Это та самая дверь, которую мы приметили раньше, во время представления, и за которой постоянно исчезали те люди в костюмах. – Давай попробуем поговорить с твоей знакомой, – бормочет он. Он проскальзывает в дверь. Я иду за ним. Под нами темная, обитая бархатом лестница. Мы начинаем спускаться. Снизу слышны звуки, но они приглушенные, как будто доносятся из-под воды. Мне кажется, я слышу музыку, гул голосов, а затем внезапный пронзительный крик – мужской или женский. Мы почти добрались до подножия лестницы. Я не решаюсь. Что-то заставляет меня насторожиться. За нами шорох других шагов. – Стой, – говорю я. – Ты слышал? Тео вопросительно смотрит на меня. – Мне показалось, я слышала шаги. Еще несколько секунд мы прислушиваемся в тишине. Ничего. Затем у подножия лестницы внезапно появляется девушка. Одна из танцовщиц. Вблизи она так ярко накрашена, что кажется, будто она в маске. Она внимательно смотрит на нас. На миг у меня возникает ощущение, что за толстым слоем тонального крема, накладными ресницами и красными губами на меня смотрит испуганная маленькая девочка.