– Мне так стыдно, мама. Мне так стыдно. Это место – оно плохое. Там творятся ужасные вещи. Люди там нехорошие. И… – следующая часть была настолько невнятной, что я ничего не могла разобрать. И тогда до меня дошло, что она рыдала; рыдала так сильно, что не могла говорить. Я так сильно сжала телефон, до боли в руке. – Моя хорошая, я тебя не слышу. – Я сказала… сказала, что и я тоже, я не очень хороший человек. – Ты хороший человек, – твердо сказала я ей. – Я знаю тебя: и ты моя дочь, и ты хорошая. – Это не так, мама. Я натворила ужасные вещи. И я даже не могу там работать. – Почему? Долгая пауза. Такая утомительная, что я решила, что наш разговор прервался. – Я беременна, мама. Сначала я подумала, что не расслышала ее как следует. – Ты… беременна? – Она не только не была замужем, но и не упоминала никакого партнера; никого особенного. Я была так потрясена, что на мгновение потеряла дар речи. – Сколько месяцев? – Пять месяцев, мама. Я больше не могу это скрывать. Я не могу работать. После этого я услышала звук ее плача. Я понимала, что должна сказать что-то ободряющее. – Но я… так счастлива, моя дорогая, – сказала я ей. – Я буду бабушкой. Это ведь чудесно. Я начну копить. – Я старалась отвечать, не выдавая своей паники, – мне нужно поторопиться с этим. Придется взять подработку – придется занимать. На это нужно время. – Я приеду в Париж, – сказала я. – Чтобы помочь тебе с ребенком. Я посмотрела на Бенджамина Дэниелса. – Это заняло время, месье. Это оказалось недешево. Потребовалось полгода. Но в итоге у меня появились деньги, чтобы приехать сюда. – У меня была виза, она позволяла остаться на несколько недель. – Я знала, что она уже родила ребенка, хотя я не получала новостей от нее последние несколько недель. – Я старалась не паниковать по этому поводу. Вместо этого попыталась представить, каково это – впервые взять на руки своего внука. Зато я была бы рядом и помогла заботиться о ребенке; позаботиться о ней: это было важно. Когда я приехала, у меня не было ее домашнего адреса. Поэтому я отправилась к ней на работу. Я знала адрес; она много раз упоминала о нем. Это представлялось мне таким элегантным, изысканном местом. В богатой части города, как она описывала. Швейцар посмотрел на меня в моей бедной одежде. «Уборщицы заходят с черного входа», – сказал он. Я не обиделась, в каком-то роде это было ожидаемо. Я нашла вход, проскользнула внутрь. И поскольку я выглядела как обычно, меня никто не заметил. Никто не обращал на меня никакого внимания, никто не говорил, что я не должна там быть. Я нашла женщин – девушек, – которые работали с моей дочерью, которые знали ее. И когда… Какое-то время я не могла говорить. – Когда что? – мягко подсказал он. – Моя дочь умерла, месье. Она умерла при родах девятнадцать лет назад. Я пришла работать сюда и с тех пор осталась здесь. – А ребенок? Ребенок вашей дочери? – Но, месье. Очевидно, вы не поняли. – Я забрала у него альбом с фотографиями и убрала обратно в бюро вместе с моими реликвиями, с моими сокровищами. Я годами собирала их: первый зуб, детский ботиночек, школьный аттестат. – Здесь моя внучка. Вот почему я пришла сюда. Почему я работаю все эти годы в этом доме. Я хочу быть рядом с ней. Хочу видеть, как она растет. * * * Одно слово из-за двери пентхауса, и внезапно я возвращаюсь в настоящее. Я только что отчетливо услышала, как один из них произнес: «Консьержка». Я отступаю назад, в темноту, стараясь осторожно идти по скрипучему паркету. Инстинкт подсказывает: я не должна здесь находиться. Нужно вернуться в свой домик. Прямо сейчас. МИМИ Четвертый этаж Я ворвалась обратно в квартиру. Захожу прямо в комнату, расхаживаю взад-вперед, смотрю вниз, во двор. Сидеть там, с ними со всеми – просто ад. Разговаривали, орали друг на друга. Я просто хотела, чтобы все это закончилось. Я так сильно хотела побыть в одиночестве. Мими. Мими. Мими. Лишь спустя какое-то время я определяю, откуда доносится голос. В дверях стоит Камилла, уперев руки в бока. – Мими? – Она подходит ко мне, щелкает пальцами перед моим лицом. – Але? Что с тобой? – Quoi? Что? – Я пялюсь на нее. – Просто ты смотрела в окно. Как какой-то зомби. – Она изображает мое выражение лица: широко раскрытые глаза, отвисшая челюсть. – На что ты смотрела? Я пожимаю плечами. Я даже не осознавала этого. Но, должно быть, я смотрела на его квартиру. Трудно избавиться от старых привычек. – Putain, ты пугаешь меня, Мими. Ведешь себя так… странно. – Делает паузу. – Даже более странно, чем обычно. – Затем она хмурится, как будто что-то обдумывает. – С той самой ночи. Когда я поздно вернулась, а ты еще не спала. Что случилось? – Rien. – отвечаю я. – Ничего. – Почему она просто не оставит меня в покое? – Я тебе не верю, – говорит она. – Что произошло здесь до моего возвращения той ночью? Что происходит? Я закрываю глаза, сжимаю кулаки. Мне не справиться со всеми этими вопросами. С этим дознанием. Я чувствую, что вот-вот взорвусь. Изо всех сил стараясь держать себя в руках, произношу: – Мне просто… мне нужно побыть одной прямо сейчас, Камилла. Мне нужно собственное пространство. Она не понимает намека. – Эй, это как-то связано с тем парнем, о которым ты так загадочно рассказывала? Разве не сработало? Если бы ты поделилась, может, я бы помогла… Я больше не могу этого выносить. Белый шум гудит в моей голове. Я встаю. Ненавижу то, как она смотрит на меня: озабоченно и встревоженно. Почему до нее просто не доходит? Внезапно я понимаю, что не хочу видеть ее лица. Как будто было бы намного лучше, если бы ее вообще здесь не было. – Просто заткнись! Foutre le camp. Отвали. Просто… просто оставь меня одну. Она отходит от меня. – И меня тошнит от твоей назойливости, – говорю я. – Меня тошнит от твоего бардака вокруг, куда ни глянь. Меня тошнит от того, что ты таскаешь своих, своих… мужиков сюда. Может я и чокнутая – да, я знаю, что все твои друзья так считают, – но ты… ты отвратительная маленькая шлюха. И я думаю, теперь у меня получилось. Она отходит от меня с удивленным взглядом. Затем исчезает из комнаты. Мне не лучше, но, по крайней мере я могу снова дышать. Из ее спальни доносятся звуки: выдвигаются ящики, хлопают дверцы шкафов. Через несколько минут она появляется с парой холщовых сумок в каждой руке, из которых высыпаются разные вещи. – Знаешь, что? – говорит она. – Может, я и отвратительная маленькая шлюшка, но ты спятившая сучка. Мне все надоело, Мими, это безумие. А у Доминик своя квартира. Больше никакой мельтешни. Я ухожу. Я знаю только одного человека с таким именем. В этом нет никакого смысла. – Доминик… – Да. Бывшая твоего брата. Все это время он думал, что она флиртует с Беном. – Легкая улыбка. – Это была хорошая обманка, да? В любом случае. Это совсем другое дело. Это настоящая сделка. Я люблю ее. Больше никакой Камиллы – как ты меня назвала? – отвратительная маленькая шлюшка. – Она повыше закидывает сумку на плечо. – Уф. Ну что ж. Увидимся, Мими. Удачи в твоих гребаных делах. Через несколько минут она ушла. Я снова поворачиваюсь к окну. Смотрю, как она шагает через двор, с сумкой на плече. На мгновение я действительно чувствую себя лучше, спокойнее, свободнее. Я полагала, что буду соображать лучше, когда она уйдет. Потому что сейчас тихо; но буря в моей голове не затихает. И я не знаю, что меня пугает сильнее – она сама или то, что она заглушает. Я отрываю взгляд от дворика. Еще раз смотрю на его квартиру. Неделю назад я вошла туда с помощью ключа, украденного из домика консьержки. Я ходила в тот домик еще маленькой девочкой, прокрадывалась туда, когда точно знала, что старуха убирается на одном из верхних этажей. Раньше это меня завораживало: он походил на сказочный домик в лесу. У нее на стенах висели эти таинственные фотографии, доказательство, что до того, как она приехала сюда, у нее действительно была другая жизнь, как бы не тяжело было в это поверить. На многих из них красивая молодая женщина: как принцесса из сказки. Теперь, повзрослев, я, конечно, знаю, что в хижине нет ничего волшебного. Это просто крошечное, одинокое жилище бедной старой женщины; и это угнетает. Но я все равно хорошо помнила, где она хранила главный набор ключей. Разумеется, ей не разрешено пользоваться ими. Они на случай чрезвычайных ситуаций, скажем, если в одной из квартир произойдет потоп, пока мы будем в каком-нибудь отпуске. И у нее нет набора ключей от квартиры моих родителей: это запрещено. Был ранний вечер, сумерки. Я ждала, следила за ним. Он – в одной рубашке, и было прохладно, так что я не рассчитывала, что он уйдет далеко. Может, пройдет всего несколько улиц, чтобы купить сигарет в tabac[90], и это даст мне достаточно времени, чтобы совершить задуманное. Я сбежала вниз по единственной лестнице и вошла в квартиру на третьем этаже. Под одеждой на мне было новое нижнее белье, то, что я купила с Камиллой. Я ощущала его гладкость. Чувствовала себя более храброй. Более смелой. Я планировала ждать его возвращения. Хотела сделать ему сюрприз. Я была бы единственной хозяйкой положения. Я столько раз наблюдала за ним из своей спальни. Но стоять в его квартире было совсем иначе, там я ощущала его присутствие. Чувствовала его запах под странным, затхлым, старушечьим душком этой квартиры. Я немного побродила вокруг, просто вдыхая его аромат. Все это время его кот преследовал меня, наблюдая. Как будто знал, что я замышляю что-то нехорошее.