– И они, – Тео прочищает горло, – покупают что-нибудь? Ирина непонимающе смотрит на него. Я думаю, что она не понимает, о чем речь. – Они платят за секс? – спрашиваю я, понижая голос до шепота. – Вот что он имеет в виду. Она снова смотрит из окна в темноту улиц. Она практически зависает на месте, будто готовая в любой момент сорваться с места. – Хочешь еще денег? – спрашиваю я. Мне хочется, чтобы она попросила сумму побольше. Я уверена, что Тео может себе это позволить. Она быстро кивает. Я толкаю Тео локтем. – Продолжай тогда. Немного нехотя он достает из кармана еще пару купюр и протягивает их ей через стол. Затем, словно читая по какому-то сценарию, она говорит: – Нет. В этой стране это незаконно. Платить за это. – О. – Мы с Тео смотрим друг на друга. Я думаю, мы оба, должно быть, думаем об одном и том же. Тогда как в таком случае…? Но она продолжает. – Они не платят за это. Поступают умнее. Они покупают вино. Они тратят огромные бабки на вино. – Она растопыривает руку и показывает. – Есть код. – Она считает, загибая пальцы. – Первый урожай, зеленый. Некоторым мужчинам это нравится больше всего. Винтаж, немного старше, искуснее. Премьер крю – это… особая услуга. И мы делаем все, чего они от нас хотят. Мы принадлежим им эту ночь. Они выбирают девушку – или девушек, – которых хотят, и потом идут в специальную комнату с замком на двери. Или мы идем куда-нибудь с ними. Отель, апартаменты… – Ах, – восклицает Тео, скривившись. – Девушки в клубе. У нас нет семей. Нет денег. Некоторые сбежали из дома. Некоторые – многие – нелегалы. – Она наклоняется к нам. – А еще у них наши паспорта. – Значит, ты не можешь уехать из страны, – говорю я, поворачиваясь к Тео. – Это же просто чудовищно. – Я все равно не могу туда вернуться, – внезапно яростно говорит она. – В Сербию. Дома… дома не очень хорошая ситуация, – добавляет она, защищая себя. – Но я никогда не думала… я никогда не думала, что окажусь в таком месте. – Они понимают, что мы не пойдем в полицию. Один из клиентов вроде сам полицейский. Из тех, из верхушек. Другие заведения закрывают. Но не это место. – Ты правда сможешь это доказать? – спрашивает Тео, наклоняясь вперед. На его слова она оглядывается через плечо и понижает голос. Затем она кивает. – Я фотографирую. Есть фотография так называемого полицейского. – У тебя есть фотографии? – Тео нетерпеливо наклоняется вперед. – Они забирают наши телефоны. Но когда я начала общаться с Беном, он подарил мне фотоаппарат. Я собиралась отдать это твоему брату. – Она лезет в карман своей кожаной куртки и достает карту памяти. Она подталкивает ее через стол ко мне. – Это не такие уж хорошие фотографии. Мне нужно было быть осторожной. Но я думаю, этого хватит. – Я возьму их, – говорит Тео, протягивая руку. – Нет, – Ирина глядит прямо на меня. – Не он. Только ты. – Спасибо. – Я беру карту и кладу в карман своей куртки. – Я сожалею, – говорю я, потому что мне кажется важным это сказать. – Сожалею, что это случилось с тобой. Она, съежившись, пожимает плечами. – Может быть, это лучше, чем остальное. Знаешь ли… По крайней мере, тебя не убьют в конце переулка или в Булонском лесу, или не изнасилуют в машине какого-то парня. За нами больше следят. А иногда покупают нам подарки, чтобы нам было приятно. Некоторым девушкам покупают красивую одежду, украшения. Некоторые ходят на свидания, становятся подружками. Все счастливы. Вот только она совсем не выглядит счастливой. – Ходят слухи… – Она наклоняется ближе, говорит тише. – Что? – спрашивает Тео. – Что жена владельца тоже оттуда. Я пристально смотрю на нее. – Из этого клуба? – Ага. Что она была одной из девушек. Так что, я думаю, кто-то преуспел. Я пытаюсь это переварить. Софи Менье? Бриллиантовые серьги, шелковые рубашки, ледяной взгляд, квартира в пентхаусе, чувство превосходства над остальными… она была одной из них? Секс-работницей? – Но богатые мужья не для всех. Некоторые девушки, знаете ли… заболевают. Мы стараемся предохраняться. Но некоторые мужчины – они отказываются их надевать. Или снимают их тайком. – Ты про ИППП? – спрашиваю я. – Да. – А затем едва слышно. – Я кое-что подцепила. – Она морщится от стыда и отвращения. – После этого я поняла, что нужно как-то уйти. И некоторые девушки беременеют. Такое случается, понимаете? Говорят, очень давно была девушка, которая забеременела, она хотела сохранить ребенка, или, может быть, было уже поздно что-то делать… в любом случае, говорят, когда она начала… – Она изображает, как сгибается пополам от боли. – Рожать? – Да. Когда это началось, она пришла в клуб; идти ей было больше некуда. Когда ты нелегал, тебе страшно ложиться в больницу. Она родила ребенка в клубе. Но они сказали, что роды были сложные. Слишком много крови. Они забрали ее тело, и никто никогда не узнал о ее существовании. Никаких проблем. Потому что она была нелегалом. Господи боже. – И ты рассказала все это Бену? – спрашиваю я ее. – Да. Он сказал, что позаботится обо мне. Поможет мне выбраться. Начать все заново. Я говорю по-английски. Я умная. Хочу нормальную работу. Официанткой, что-то такое. Потому что… – Ее голос дрожит. Она подносит руку к глазам. Я вижу, как блестят слезы. Она смахивает их тыльной стороной ладони, почти сердито, как будто у нее нет времени на что-то вроде слез. – Это не то, ради чего я приехала в эту страну. Я приехала за новой жизнью. И хотя я никогда не плачу, я чувствую, как у меня щиплет в глазах. Я понимаю ее. Каждая девушка заслуживает этого. Шанса на новую жизнь. МИМИ Четвертый этаж Я сижу здесь, на своей кровати, всматриваясь в темноту его квартиры, и вспоминаю. На его ноутбуке три дня назад я прочитала о месте с запертой комнатой. О том, что происходило в тех комнатах. О женщинах. Мужчинах. О том, как все было – и есть – связано с этим местом. С нашей семьей. Приступ тошноты. Все написанное, это ошибка. Это не может быть правдой. Но там были имена. Там были детали. Столько чудовищных подробностей. И папа… Это неправда. Я отказывалась в это верить. Но разум подсказывает, что все это правда. А потом я снова увидела собственное имя, как в записной книжке. Только теперь меня переполнял страх. Я ведь тоже каким-то образом связана с этим местом. Мой старший сводный брат наговорил ужасных вещей. Я всегда думала, что это просто оскорбления. Теперь я засомневалась. Не знаю, смогу ли заставить себя прочитать дальше, но понимаю, что должна. И что я обнаружила дальше… Моя жизнь будто развалилась на части. Теперь стало понятно, почему полжизни я чувствовала себя изгоем. Теперь я узнала, почему папа всегда так обращался со мной. Потому что на самом деле я была не их дочерью. И это еще не все: я мельком увидела строчку о моей настоящей матери, но я не могла прочитать ее, потому что мои глаза заволокло слезами… Затем я услышала у двери шаги. Merde. Я захлопнула ноутбук. Он вернулся. О боже. Как мне смотреть ему в глаза? Не сейчас. Не в таком состоянии. Теперь все изменилось, рухнуло. Все, во что я верила, разбилось вдребезги. Я даже больше не понимала, кто я такая. Я побежала в спальню. Времени не было. В шкаф. Я рывком распахнула двери, проскользнув в темноту, и затаилась. Он поставил пластинку, и по квартире разлилась музыка, та же музыка, которая доносилась до меня летними ночам. Как будто это специально для меня. Это разрывало мне сердце. Это неправда. Это неправда. Я услышала, как он вошел в комнату. Через замочную скважину наблюдала, как он ходит вокруг. Он стянул с себя свитер. Я увидела его живот, ту стрелку волос, которую заметила еще в первый день. Я подумала о девушке, которой я была, о той, что с балкона следила за ним. Я презирала ее за то, какой маленькой наивной идиоткой она была. Избалованный ребенок. Думала, что у нее проблемы. Она даже понятия не имела. Но в то же время, я сокрушалась о том, что потеряла ее. Понимая, что никогда не смогу к ней вернуться. Он вплотную подошел к шкафу – я вжалась в темноту – а затем он снова отошел, направился в ванную. Я слышала, как он включает душ. Единственное мое желание – выбраться оттуда. Это был шанс. Я толкнула дверь и вышла. Передо мной пустая комната. Я слышала, как он ходит по ванной, как открывается дверь душа. На цыпочках я шла по полу. Почти бесшумно. Затем раздался стук во входную дверь. Putain Я побежала назад, обратно в шкаф, снова пригибаясь в темноте. Слышала, как затих душ. Слышала, как он пошел открывать, приветствовал в дверях того, кто пришел. А потом раздался другой голос. Я сразу узнала его, конечно, я узнала. Какое-то время они разговаривали, но я не могла уловить, о чем именно они говорили. Я приоткрыла дверцу шкафа, пытаясь расслышать. Потом они направились в спальню. Зачем? Что они делали в спальне? Для чего им двоим приходить туда? Я могла разглядеть их через замочную скважину. Даже в этих мимолетных взглядах я заметила, что их язык тела – какой-то странный, не до конца мне понятный. Но я понимала, что-то было неправильным… не таким, как должно быть. А потом произошло это. Я видела их вдвоем. Видела их губы. Казалось, все происходит в замедленной съемке. Я так сильно впилась ногтями в ладонь, что думала, у меня вот-вот пойдет кровь. Этого не могло быть. Это было нереально. Я провалилась в темноту, зажав рот кулаком, впившись зубами в костяшки пальцев, чтобы удержаться от крика. Я услышала, как снова включился душ. Вдвоем они идут в ванную, закрывают дверь. Теперь настал мой час. Меня не пугало, что они могут меня застукать. Теперь все было неважно, лишь бы выбраться оттуда. Я бежала так, словно спасала свою жизнь.