Во мне снова просыпается то же чувство, что и внизу, когда я обнаружила консьержку. Я не хочу подходить ближе. Не хочу смотреть. Но я подхожу, потому что я должна знать. Теперь я вижу, что это такое. Кто это. Я вижу кровь. И до меня наконец доходит. Он все это время был здесь. Я цепенею от увиденного. И кричу, кричу, кричу. МИМИ Четвертый этаж По квартире разносится крик. Он умер. Он умер – ты убила его. Я выпускаю мамину руку. Шум в моей голове все громче и громче. Как пчелиный рой… затем, будто накатывают волны, скрывая тебя под водой, как будто ты стоишь в центре урагана. Но все еще недостаточно громко, чтобы заглушить мысли, которые начинают просачиваться внутрь. Воспоминания. Я помню кровь. Ее много. Знаете, когда ребенком не можешь заснуть, потому что боишься монстров под кроватью? Ну а что произойдет, если начнешь подозревать, что монстр – это ты? Что делать тогда? Я не помню, что произошло. Нет, не так. Я знаю, что оно здесь, в памяти. Но это хранилось за запертой дверью моего сознания. Я снова смогла разглядеть дверь. Я знала, что она есть и что за ней кроется нечто ужасное. Что-то, чего я никогда не хочу видеть. Но теперь дверь открывается, воспоминания вырываются наружу. Я чувствовала металлический запах крови. Скользкий пол. А в руке у меня был нож для резки холста. Помню, как они заталкивают меня в душ. Мама… может быть, еще кто-то. Меня отмывают. Кровь, розовая, разбавленная, кружась вокруг моих пальцев, стекает в канализацию. Я вся дрожала. Но не потому что душ был холодным; он был горячим, обжигающим. Невероятный холод поселился внутри меня. Я помню, как мама держала меня на руках, когда я была маленькой девочкой. И хотя я была так зла не нее, так растеряна, единственное, чего мне хотелось, – прильнуть к ней. Снова стать той маленькой девочкой. – Мама, – выдавила я. – Мне страшно. Что случилось? – Ш-ш-ш, – она погладила меня по волосам. – Все хорошо, – сказала она. – Я не позволю ничему случиться. – Я тебя защищу. Просто дай мне все уладить. У тебя не будет никаких проблем. Это он виноват. Ты сделала, что должна была. То, на что у меня не хватило смелости. Нам пришлось избавиться от него. – О чем ты? Мама, о чем ты? Тогда она посмотрела мне в лицо. Посмотрела мне прямо в глаза. Затем натянуто кивнула. – Ты не помнишь. Да, да, так будет лучше всего. Позже у меня под ногтями появилась какая-то корка красно-коричневого ржавого цвета. Я терла ее зубной щеткой в ванной, пока мои ногти не стали кровоточить. На боль мне было наплевать; я просто хотела во что бы то ни стало избавиться от этого. Но это было единственное, что казалось реальным. Остальное казалось сном. Не сном, а ужасным, ужасным кошмаром. Только весь этот шум был в моей голове был реальным. А потом она приехала сюда. И на следующее утро постучалась в дверь. И стучала до тех пор, пока я не открыла. А затем произнесла эти ужасные слова: – Мой брат Бен. Я думаю, с ним что-то случилось. Вы не знаете, куда он мог пойти? Именно тогда я поняла, что, в конце концов, это могло быть правдой. Я думаю, что это могла быть я. Я думаю, что я могла бы убить его. СОФИ Пентхаус Он умер. Он умер – ты убила его. – Мне нужно идти cherie, – говорю я Мими. Я должна разобраться с этим. Я выхожу на лестничную площадку, оставляя дочь в квартире. Я смотрю вверх. Это произошло. Девушка находится в chambre de bonne. Она его нашла. До сих пор помню, как толкнула дверь его квартиры в ту ужасную ночь. Моя дочь, вся в крови. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле. Каким-то образом там появилась еще и консьержка. Конечно, она всегда тут как тут: все видит, все знает, – блуждает по этому дому как призрак. Я стояла ошарашенная, глядя на сцену перед собой. Но затем разум взял верх над чувствами. – Нам нужно ее вымыть, – решила я. – Смыть всю эту кровь. – Консьержка кивнула. Она взяла Мими за плечи и повела ее в душ. Мими бессвязно бормотала: о Бене, о предательстве, о клубе. Значит, она знала. И по какой-то причине она не пришла ко мне. После этого консьержка забрала ее обратно в квартиру. Я видела, что моя дочь в шоке. Я хотела пойти к ней, утешить ее. Но сначала нужно было разобраться с последствиями того, что она натворила. То, что, честно говоря, я хотела сделать сама. Я собрала все кухонные полотенца. Все полотенца из ванной. Все они были насквозь пропитаны кровью. Я сняла занавески с окон и завернула в них тело, тщательно перевязав его шнурками от штор. Спрятала орудие убийства в кухонном лифте, в потайной нише в стене. Консьержка принесла отбеливатель, и, смыв кровь, я протерла им пол. Дышала ртом, чтобы не чувствовать этого запаха: запаха железа, едкой вони отбеливателя. Я прижала тыльную сторону ладони ко рту. Нельзя, чтобы меня стошнило, нужно держать себя в руках. Отбеливатель испортил пол, смыл лак с дерева. И оставил огромный след, даже больше, чем лужа крови. Но это лучшее, что я могла придумать. А потом – не знаю, через сколько времени – дверь открылась. Она даже не была заперта, я забыла об этом перед лицом стоящей передо мной задачи. Они стояли там. Два мальчика Менье. Мои пасынки. Николя и Антуан. В ужасе уставились на меня. Передо мной пятно отбеливателя, по локти в крови. Ник побледнел. – Произошел несчастный случай, – сказала я. – Господи, – проговорил Николя, сглотнув с трудом. – Это потому что… Последовала долгая пауза, пока я обдумывала ответ. Я не стала упоминать имя Мими. Решила, что Жак может взять вину на себя, как и подобает отцу. В конце концов это все из-за него. Я остановилась на другой версии: – Твой отец узнал, над чем работал Бен… – О господи. – Ник закрыл лицо руками. А потом завыл, как маленький ребенок. Стон ужасной боли. Влажные глаза, разинутый рот. – Это я во всем виноват. Я рассказал отцу. Я рассказал ему, что Мими в курсе, чем занимался Бен. Я понятия не имел. Если бы я знал, о господи… На миг показалось, что он упадет. Затем он выбежал из комнаты. Я слышала, как его рвало в ванной. Антуан стоял, скрестив руки на груди. Он с трудом держал себя в руках. – Так ему и надо, putain de bâtard[94] – сказал он наконец. – Я бы и сам это сделал. – Но его слова прозвучали неубедительно. Через несколько минут вернулся Ник, бледный, но решительно настроенный. Мы стояли там втроем, глядя друг на друга. Никогда раньше мы так не походили на семью. Теперь мы сплотились. Мы не проронили ни слова, только молча кивнули в знак солидарности. И приступили к делу. ДЖЕСС Даже в мои самые мрачные моменты, даже узнав, во что ввязался Бен, я не позволяла себе думать об этом… Обнаружить своего брата так же, как и маму. Я опускаюсь на колени. Руки у рта. Тело на матрасе не похоже на моего брата. Дело не только в бледном, восковом цвете кожи, запавших глазницах. Дело в том, что я никогда не видела его неподвижным. На его губах всегда играла улыбка, он излучал энергию. В темноте я различаю ржаво-малиновый цвет его футболки. Ткань пропитана кровью. Бен явно все это время лежал здесь. Пока я суетилась, гонялась за зацепками, не находила себе места. Считала, что я ему как-то помогаю. И подумать только, ведь я заприметила этот чердак в самый первый день моего приезда. Присев на корточки рядом с ним, я раскачиваюсь взад-вперед, пока по щекам текут слезы. – Прости, – говорю я. – Мне чертовски жаль. Я ловлю себя на том, что пытаюсь взять его за руку. Когда мы в последний раз держались за руки, я и мой брат? Может быть, в тот день в полицейском участке. После мамы. До того, как наши пути разошлись. Я крепко сжимаю его пальцы. Затем чуть не роняю от шока его руку.