Глава 5 Лия ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ, 28 июня 2017 года Лия не была искусствоведом, но ощущала страсть, заключенную в каждом смелом мазке. Всякий раз, смотря на эту картину, она замечала что-то новое – неуловимый оттенок или пропущенную ранее мельчайшую подробность. Она провела много времени, рассматривая картину и размышляя, какие события разворачивались в этой квартире под строгим взглядом незнакомки на холсте. Сейчас Лия оперлась о стену, изучая эксперта. При виде картины Габриэль Сеймур остолбенел на пороге, так что Лия даже забеспокоилась, дышит ли он вообще. Он оказался совсем не таким, как она себе представляла, когда посылала первое письмо. Судя по внушительному перечню регалий и научных достижений, перечисленных на сайте, и безупречных восторженных рекомендаций, полученных от аукционных домов «Кристис» и «Сотбис», она ожидала кого-нибудь постарше, посолиднее. Чопорного. Может, даже с галстуком-бабочкой. А тот, что сейчас опустился на четвереньки перед завораживающей картиной, больше походил на ударника из инди-группы. – Офигеть! – вырвалось у него, но он тут же спохватился. – Прошу прощения. – Не извиняйтесь, – сказала Лия. – Лучше соглашайтесь работать. Помогите определить эти картины. – Согласен, – выдохнул он. – Господи, ну конечно. Можете считать маньяком, но теперь меня отсюда даже с группой захвата не выкуришь. – Он окинул взглядом полотно. – Полагаю, это Мунк. – Согласна. Его инициалы на полотне внизу слева. Только я не смогла найти никаких подтверждающих источников или документов. Собственно говоря, ни малейшей зацепки, – пробормотала она. – Кем, вы говорите, работаете? – резко вскинул голову он. – Я не говорила, – она наклонила голову. – Но раз вы спрашиваете, я инженер-химик. – Достаточно сведущий в истории искусств? – Вряд ли. В математике гораздо лучше, чем в модернизме. Интернет порой выручает, но даже умея гуглить, большим специалистом не станешь. Поэтому я вас и пригласила. И, кажется, поэтому вы так скоро примчались. Взгляд серых глаз пригвоздил ее на месте. – Так вы нарочно сняли присланный пейзаж на фоне этой картины? – Ну конечно. – Какое дьявольское коварство! – Слыхала я обвинения и похлеще. Но ведь подействовало? – Еще бы. – И хотелось бы знать, не украдена ли картина, впрочем, как и все остальные. – Понимаю, – Габриэль все еще сидел перед картиной на корточках. – Если вы не против, я бы договорился о переправке всей коллекции в мою студию в Лондоне. – Но их так много. – Ничего страшного. Мне уже приходилось перевозить коллекции гораздо крупнее этой. Там я смогу установить подлинность и, если понадобится, проконсультироваться с коллегами. Пока суд да дело, картины лучше держать в надежном месте. И по крайней мере их нужно застраховать. – Конечно. Об этом Лия не подумала. – Когда картины доставят ко мне, я бы хотел обсудить с вами на месте дальнейшую судьбу каждой из них. Без бумажной волокиты никак не обойтись, так что по возможности нам желательно этим заняться вместе. У вас найдется время приехать в Лондон? – Да, – ответила Лия. – Я только что закончила работу по контракту, есть новое предложение в Севилье, которое мне не хочется упустить, но до начала собеседований еще несколько недель. Из-за смерти бабушки я не пыталась найти работу между контрактами. И, кажется, правильно сделала. – В Севилье? – приподнял бровь Габриэль. – Я консультирую. То есть выезжаю на место и работаю сколько нужно заказчику. В Париже подолгу не бываю. – Ну теперь вам будет легче подбирать работу. Если окажется, что это подлинный Мунк, то при желании за него можно выручить целое состояние. Он провел пальцем по рамке. – Может оказаться, что я не вправе его продать, – тихо сказала она. – В таком случае я хочу его вернуть законному владельцу. – Давайте решать проблемы по мере их поступления, – выпрямляясь, ответил Габриэль. – Кстати, странное дело, – задумчиво добавил он, не отрывая глаз от полотна. – О чем вы? – Это единственная работа экспрессиониста. Она не вписывается в остальную коллекцию. – Он повернулся к ней. – Других похожих вам не попадалось? – Нет, – беспомощно всплеснула руками Лия. – В этой комнате не было произведений искусства? – он медленно осмотрелся вокруг. – Картин не было. Зато нашлось неприлично много винтажных нарядов от кутюр. Большую часть я пожертвовала Пале Гальера и Музею декоративного искусства. Она показала на арочный вход рядом с шифоньером. – Гардеробная была битком набита. Габриэль оставил картину и нырнул в небольшую комнатку. – Гм. – Что значит «гм»? Лия последовала за ним и остановилась у входа. Габриэль разглядывал стены опустевшей гардеробной. – Нацисты считали художников вроде Мунка дегенератами, что не мешало им самим красть их работы, но большинство картин либо продавалось на международных аукционах, либо уничтожалось. За все годы работы мне довелось оценить и реставрировать лишь с полдесятка полотен, спрятанных от нацистов в подвалах, амбарах и на чердаках. Он достал мобильник и фонариком осветил заднюю стенку. Лия нахмурилась. На что это он намекает? – У меня нет ни чердака, ни подвала, ни амбара. – Нет. Зато есть подозрительно маленькая гардеробная. – Что? – На задней стене гардеробной нет штукатурки. Там окрашенное дерево. – И что? – Идите сюда, – не оборачиваясь, поманил он. Подойдя ближе, она разглядела зазор между задней стеной и полом. – Это перегородка, – сообщил он и, осветив фонариком стену, обнаружил стык двух панелей ровно посередине. – Когда ее установили, не знаю, но стена не капитальная. – Вы серьезно предполагаете, что за ней тайник? – Вполне возможно. Он сообщил это так обыденно, словно они болтали о погоде. – Для чего? – недоверчиво спросила она. – Откуда мне знать? Хотите выяснить? – Ну… Он схватил ее за руку и сунул в ладонь телефон. – Сейчас принесу инструменты. И, не дожидаясь ответа, умчался прочь, а через полминуты вернулся с сумкой.