Вот так ирония судьбы, просто обхохочешься. – Сначала я искала вашу фамилию, – подняв глаза, продолжила Лия. – Представьте себе, этот самый пейзаж хранился в банковской ячейке, о существовании которой я узнала только после смерти бабушки. И я понятия не имею почему. Не в обиду вашему деду будь сказано, – торопливо добавила она. – Какие могут быть обиды? – В завещании было особо упомянуто, что эта картина переходит ко мне. – Надо же, – только и сумел вымолвить он. – Я попыталась во всем разобраться, вот и показалось логичным начать с ваших родственников. Вопросов накопилось столько, что я подумала: вдруг кто-нибудь из вас поможет заполнить пробелы. А когда узнала, чем вы занимаетесь, это был просто подарок судьбы, вот и решила, а вдруг. – Она остановилась. – Здесь много других картин. Я пытаюсь их опознать, как-то упорядочить, но… – она глубоко вздохнула. – Что-то меня занесло. Давайте начну по порядку. Ума хватает понять, в чем не разбираюсь, – передразнила она его. – Здесь много неизвестных картин, вот я и понадеялась вас привлечь для их оценки. Габриэль постарался не выдать внутреннего ликования, уж больно невтерпеж было как следует рассмотреть тот портрет. Он бы согласился и задаром, но получить еще и гонорар… в это было трудно поверить. – А почему вы не решились отправить эти картины местному оценщику? – задал он вполне резонный вопрос, пытаясь разобраться, что же на самом деле происходит, и добавил: – Сам-то я, конечно, совсем не против. – Их нежелательно куда-то отправлять. Дело довольно деликатное. Она бросила на него какой-то странный взгляд. – Не понимаю. – Наверное, вам лучше увидеть все своими глазами. – Хорошо. – Идемте. Лия пригласила его в комнату. Квартира больше напоминала невероятное послание из прошлого, словно сошедшее со страниц учебника истории, призванное поражать воображение изобилием и роскошью. Изысканная мебель и ковры были из тех, что до сих пор пользуются особым спросом на самых эксклюзивных аукционах. В дальнем углу комнаты над широким камином виднелась мраморная полка, уставленная старинными статуэтками из нефрита. По бокам от него до самого потолка высились два книжных шкафа, мерцающие в лучах солнца золочеными кожаными корешками, невольно заставляя задуматься, сколько же первых изданий выстроилось ровными рядами на этих полках. И почти все стены сплошь увешаны картинами. – Это просто… Он тщетно силился подобрать слова, упиваясь этим великолепием, залитым солнечным светом и радужными отблесками люстры над головой. – Ошеломляет? – Не то слово. – В таком виде она мне и досталась, – рассказала Лия. – Конечно, от пыли было не продохнуть, но окна оставались зашторены, так что ничего особо не выгорело. Я уже устроила генеральную уборку, старалась поаккуратней, картины даже не трогала. Начать лучше вот с этих. Габриэль направился в сторону коллекции сельских и морских пейзажей на стене напротив окон, сразу выделив наметанным глазом две работы, явно отличающиеся манерой, так прославившей Джона Констебля. Похоже, только на одной этой стене висит целое состояние. – В каком смысле «она вам так и досталась»? – переспросил он, наконец обратив внимание на её слова. – По завещанию, – объяснила она. – grand mère мне ее оставила в наследство. Наверное, жила здесь с конца двадцатых до начала сороковых годов прошлого века. Нашлись письма, самые свежие от сорок третьего года. – И с тех пор никто из ваших родственников в этой квартире не жил? – Никто о ней даже не подозревал, – уточнила она, заправляя за ухо выбившуюся прядь. – Я сама до недавних пор была уверена, что grand mère всю жизнь прожила в Марселе. – Понятно, – повторил Габриэль, окончательно запутавшись. – Вот она. Лия отошла к резному столику и протянула Габриэлю стоявшую там фотографию. – Эстель Алар. Габриэль неохотно оторвался от картин и, взяв фотографию, стал рассматривать. Он раньше видел старые афиши с изображениями кинозвезд вроде Оливии де Хэвилленд или Ингрид Бергман, и они не шли ни в какое сравнение с женщиной, прислонившейся к столбу на этой фотографии. – Потрясающая женщина, – ничуть не кривя душой, признался он. – Да уж, – без особого энтузиазма согласилась внучка. Фотографий Эстель Алар было несколько. На одной она сидела за рулем автомобиля, на другой – верхом на холеной лошади. – Похоже, она была сорвиголова, – заметил Габриэль. – Нет, – пробормотала Лия. – Вовсе нет. Grand mère, которую я знала, выращивала лилии, подкармливала бродячих кошек в парке через дорогу и каждое утро одна гуляла по пляжу. В последний вторник каждого месяца соседи приглашали ее сыграть в бочче[4], но она всякий раз отказывалась. Говорила, что в общении не нуждается и вообще не выносит шумных компаний. Машину не водила, не курила, не пила. Ровно в восемь вечера ложилась спать. Предпочитала высокие воротнички, удобную обувь и свободные брюки из синтетики. – Снимок сделан давным-давно, – заметил Габриэль, возвращая фото. – Люди с годами меняются. Лия только невнятно хмыкнула. – А это кто? Габриэль взял фотографию офицера в старинной немецкой форме. – Понятия не имею. На обороте никакой надписи, – она поморщилась. – Думаю… И замолчала, стиснув руки перед собой. – Так что вы думаете? – спросил Габриэль. – Думаю, что бабушка во время войны сотрудничала с фашистами. – Из-за этого? Судя по фотографии, которую он держал в руках, особо удивляться было нечему. – Не только. Еще сохранились пронацистские журналы. Счета из баров в отеле «Риц». Открытка от самого Геринга. Он поставил фотографию на место. – Думаю, не стоит делать поспешные выводы, – заметил он. – Возможны и другие объяснения. – Вы очень добры, я и сама себя пытаюсь убедить. Но по опыту знаю: не стоит слишком мудрить. Она пыталась улыбнуться, но получалось плохо. – Против фактов не попрешь. Похоже, как раз поэтому бабушка скрывала и квартиру, и все ее содержимое. Кому в здравом уме придет в голову признаться в предательстве? Повисла неловкая пауза. – И это ещё не все, – явно через силу наконец добавила Лия. – В смысле, картины. – Так покажите же. Кивнув, она проводила его в комнату, служившую столовой, и молча указала на длинную стену, увешанную картинами. Габриэль проскользнул мимо нее к новой обширной коллекции. От разнообразия портретов захватывало дух, среди изобилия работ девятнадцатого и двадцатого веков попадались и гораздо более старинные. Среди них совершенно точно был Джон Сингер Сарджент, и по крайней мере пара блестящих работ Иоганна Генриха Фюсли. Без тщательного обследования Габриэль даже не отважился строить предположения насчет других. – Если картины краденые, вы сможете определить, откуда именно? Или у кого? – спросила Лия. Габриэль взглянул на нее, силясь подобрать слова, чтобы как-то успокоить, но в конце концов решил сказать правду. – Если они украдены… что весьма сомнительно… я не могу дать гарантии, что у меня получится найти всех хозяев. В те годы многие семейства вымирали целиком. Установить законного владельца при отсутствии наследников чаще всего невозможно. Но я попытаюсь. – Хорошо, – едва слышно одобрила она. – Может, вам станет легче, но мне пока ничего не попалось из каталогов утраченных или украденных картин. Хоть это не моя специализация, но я немного знаком со списком самых разыскиваемых картин мира. – Это уже обнадеживает, – слабо улыбнулась Лия. – Ещё картины остались? – закинул удочку Габриэль, так и не увидевший интересовавшее его полотно. – Только одна. Совершенно не похожая на остальные. – В этой квартире? – постарался он скрыть волнение. Лия кивнула, проводила его к спальне и распахнула настежь застекленные створки дверей. Сквозь легкие полупрозрачные занавески из пары высоких окон в комнату сочился неяркий рассеянный свет. Габриэль вскользь заметил широкую кровать и напротив нее огромный шифоньер. И застыл на месте – перед ним было полотно, ради которого он сюда и явился. И в голове вертелась единственная мысль – вот он, Святой Грааль, который искал Индиана Джонс.