– Понимаю, – повторила Эстель. Сегодня в три часа Эстель распрощается с Авивой. – Подготовьте девочку, – мягко добавила она, но Эстель все равно содрогнулась. Допив свою чашку и расплатившись, Вивьен поднялась и плотно укутала голову шарфом. А потом, не говоря ни слова, ушла. Книга осталась на столе. Эстель придвинулась ближе и огляделась, но окружающим хватало своих бед, забот и разговоров, до нее никому не было дела. Прохожие за потрескавшимися окнами кафе спешили по своим делам, уставясь себе под ноги. Эстель отодвинула чашку и убрала книгу с глаз долой себе на колени. Потом заказала еще и медленно выпила, чтобы потянуть время после ухода Вивьен. Наконец встала, расплатилась с официантом, аккуратно придвинула к столику стул и неспешным, размеренным шагом вышла на улицу. Никто ее не остановил. Вивьен и след простыл. Всю дорогу домой пришлось сдерживаться, чтобы не пуститься бегом, и лишь зайдя в подъезд, она бросилась вверх по лестнице, перескакивая через ступеньку. – Куда-то торопитесь, мадемуазель Алар? На площадке Эстель едва не столкнулась с фрау Хофман, разодетой в очередное цветастое платье, на сей раз в тон ярко-красной помаде. – Что-то вы сегодня ни свет ни заря, а уже на ногах, – подбоченилась соседка. Эстель только пожала плечами и шагнула в сторону, не удостоив ее ответом. – Очередной мужчина? Эстель замерла, чувствуя мурашки по спине. – Прошу прощения? – На днях видела вас из окна. С мужчиной. Хотела в полицию заявить. Может, еще соберусь. – На меня? Или того мужчину? – с насмешкой спросила Эстель, стараясь скрыть тревогу. – Я бы вам не советовала. Уловка подействовала – во взгляде соседки промелькнуло сомнение. – Но… – Фрау Хофман, я не интересуюсь происходящим в вашей спальне и надеюсь на ответную любезность с вашей стороны. – Он, может, шпион, – покраснев, пробормотала Хофман. – Вы хорошенько его рассмотрели? – с грозным видом шагнула к ней Эстель. – Нет, но дело не… – Благоразумие – добродетель, ценимая не только мной, но и офицерами вермахта. Жаль, если деловые связи вашего мужа… пострадают из-за домыслов жены, бросающих тень на некоторых влиятельных лиц. Угроза родилась экспромтом, но, судя по всему, возымела должный эффект: от румянца на щеках соседки не осталось и следа, лишь багровая прорезь поджатых губ на бледном фоне. – Если вы не против, давайте закроем этот вопрос, хорошо? – предложила Эстель. Фрау Хофман застыла, уставясь на нее немигающим взором. – Значит, мы друг друга поняли. Вот и славно. Эстель вставила ключ в замочную скважину и открыла дверь. – Может, их вы одурачили, но меня-то не проведешь! – закричала ей вслед соседка. – Знаю я таких! С бешеным стуком в висках Эстель прислонилась к двери. При всей своей беспричинной склочности фрау Хофман представляла реальную опасность. Ее муж на самом деле вращался в высших кругах рейха, настолько высоких, что любое его замечание, пусть даже не всерьез, а ради спокойствия супруги, может иметь самые печальные последствия. Кольцо вокруг этой квартиры вместе с обитателями сжималось все сильнее. Эстель оттолкнулась от двери, прошла в столовую и положила книгу на стол. На полированном палисандре потрепанная обложка с бурым пятном в правом нижнем углу выглядела совершенно неуместно. Открыв ее с особой осторожностью, Эстель ничего особенного не заметила. Перелистала пожелтевшие с краев страницы, но не обнаружила ни записок, ни документов, ни указаний, ни вырезанного среди них тайника. Мелькнула даже мысль, что сошла с ума, и все это ей померещилось. Эстель перелистала книгу до конца. На задней надорванной снизу обложке изнутри она заметила похожее пятно. Видимо, она была подмочена. Кто-то пытался ее подклеить… Эстель поддела ногтем побуревший уголок. Нет, его не просто подклеили. Под форзацем виднелся краешек вложенного документа. Она аккуратно извлекла его из тайника и обнаружила свидетельство на имя Марты Мари Варенн, родившейся в Марселе четвертого мая 1939 года в семье Жюля Варенна и Эдит Мари Буше, со всеми необходимыми печатями и даже складками, немного помятое, как и положено видавшему виды документу. Часы над камином пробили полдень, и Эстель отшатнулась от лежащего на столе свидетельства. До расставания с Авивой Уайлер осталось три часа. * * * Место встречи было выбрано более чем удачно. Обширное кладбище казалось каким-то упорядоченным хаосом, пересеченным под самыми невероятными углами множеством прямых и извилистых дорожек. Обилие возвышающихся памятников, приземистых мавзолеев и величественных изваяний сильно ограничивало пределы видимости, так что заблудиться в этом лабиринте было проще простого. А еще среди этой тьмы укромных уголков очень удобно прятаться. В чем, как полагала Эстель, и заключался смысл выбора. Крепко стиснув ручонку Авивы, она вышла на улицу Рашель, отметив про себя пронзительно горькую иронию названия. Казалось, само провидение вынуждало усомниться в своем поступке. Вспомнить о данном подруге обещании сберечь девочку. По дороге на кладбище малышка шарахалась от прохожих, изредка проезжающих мимо автомобилей и даже голубя, спикировавшего у них над головами прямо под ноги. За подкладкой пальто Авивы Эстель спрятала единственную фотографию семьи Уайлеров, взятую в их квартире в ту ужасную ночь. Подписывать не стала, только проставила дату на обороте. Ни имен, ни названий – ничего способного выдать настоящее происхождение девочки, попади снимок в недобрые руки. Просто сама мысль о том, что у Авивы не останется хотя бы крохотной частички любящей семьи, казалась невыносимой. До могилы, где назначена встреча с теми, кто переправит Авиву в безопасное место, оставалось совсем недалеко. Эстель присела перед девочкой и в тусклом свете свинцово-серого неба уже в который раз принялась проверять пуговки у нее на пальтишке, словно этим можно было отсрочить неизбежное, унять дрожь в непослушных пальцах и подавить удушающее чувство утраты. Вот и еще одна душа ускользает от нее, безмолвно и неотвратимо, словно песок сквозь пальцы. – Ну как, готова к путешествию? – лучезарно улыбнулась Эстель, прекрасно понимая, что здорово переигрывает. Только бы не разреветься. Авива кивнула, но во взгляде темных глаз виднелась лишь застарелая неизбывная печаль. – Тебя увезут подальше от Парижа, – продолжила Эстель. – Там можно будет играть на улице с новыми друзьями, может, даже завести собаку. Услышав о собаке, Авива перестала сутулиться и потянулась к руке Эстель. – Авива, мне с тобой нельзя, – тяжело вздохнула Эстель. – Мы же договорились. Малышка скривилась и отчаянно замотала головой. – Я обязательно тебя найду, обещаю, – заторопилась она. – Как только смогу. Разыщу маму с тетей, и вместе за тобой приедем. Эстель отбрасывала мысли о том, что обещание, скорее всего, невыполнимо. – Помнишь, что я говорила? Настоящее имя никому не говори. И где жила тоже. О тебе позаботятся хорошие люди, а потом я тебя заберу, хорошо? Потерпишь? Авива неуверенно кивнула. – Ты самая храбрая девочка на свете, – похвалила Эстель, крепко обнимая хрупкое тельце. А потом, превозмогая почти физическую боль, с трудом поднялась и потянула Авиву за собой. У последнего приюта Оффенбаха, увенчанного бронзовым бюстом, устремившим вдаль невидящий взор, их поджидали трое: круглолицый мужчина в костюме не по фигуре, темноволосая женщина со сложенным зонтиком в руках на случай дождя и Софи Бофор в буровато-сером пальто и шарфе поверх светлых волос. Троица стояла у памятника, всем своим видом производя впечатление праздношатающихся зевак, любующихся достопримечательностями. Вивьен видно не было. Увидев Эстель, Софи обернулась и поприветствовала Эстель взмахом руки. – Добрый день, – непринужденно прощебетала она. – И вам того же, мадемуазель Варенн, – обратилась она к Авиве. Девочка отпрянула и прижалась к Эстель, которая выпустила ручонку малышки и присела перед ней. – Это мои друзья. Ты поедешь с ними в безопасное место. Авива только вытаращила глазенки. – Помнишь, что я говорила? О чем я тебя просила? Ради мамы с тетей? – спросила Эстель. Авива кивнула. – Хорошо. – Меня зовут Эдит, – с приветливой улыбкой представилась темноволосая женщина, но тревогу и беспокойство во взгляде ей скрыть не удалось. – Нам надо поторопиться. Она протянула Авиве руку. Та посмотрела на Эстель. Эстель кивнула и постаралась изобразить ободряющую улыбку.